Танец Арлекина - Том Арден

Ответом было шарканье. С тех пор как горничная вошла в покои, она только тем и занималась, что непрерывно шаркала ногами. Девушка была бледна, небольшого роста, с бесцветными, испуганными глазенками. Из-под её выцветшего чепчика выбивались жиденькие соломенные волосики.

Эла отодвинулась от стола.

— Я должна видеть его, — решительно заявила она.

— Племянница, прошу тебя.

Молодая женщина встала, сделала несколько шагов и пошатнулась. С трудом удержавшись на ногах, она остановилась. Ее белое платье развевалось от ветра, влетавшего в открытые окна.

— Вот видишь, Нирри, эта плохо приготовленная баранина так расстроила леди Элу! Можно подумать, что мясо приготовлено из старых ботинок нашей кухарки!

И снова зашаркали по полу подошвы несчастной Нирри.

— Я бы еще многое могла сказать тебе, Нирри, но пока что посоветую тебе найти лучшее употребление для скарба, оставшегося на твою долю после смерти твоей матушки. Проводи леди Элу до постели.

— Нет! — запротестовала Эла, успевшая вернуться к своему стулу. — Нирри, принеси мою шаль…

Умбекка вздохнула. Не стоило заводить разговор о девчонке-катаянке. Но как неприятно заканчивался нынешний день! Она не хотела ничего рассказывать племяннице. Но рассказала — с языка сорвалось.

Умбекка отпила немного некрепкого пива из кружки.

— Наш мальчик совершенно здоров, милочка. Совершенно. Я и сказала тебе о случившемся только для того, чтобы упомянуть об этой девчонке. Она отвратительна, я так и сказала Сайласу Вольверону. Но что поделаешь — девчонка выросла в глуши, в нищете. И где же еще она могла вырасти? Да и поделом им.

Эла набросила на плечи принесенную Нирри шаль.

— Нирри, закрой окна, — распорядилась Умбекка. Нирри исполнила приказ хозяйки.

— У тебя, кажется, насморк, Нирри? Нирри шмыгнула носом.

— Баранину забрать, мэм?

Умбекка взмахом руки велела горничной удалиться.

— На редкость тупая девица, — заключила она, когда девушка закрыла за собой дверь.

Порой, когда тетка Элы жаловалась на жизнь, она могла и заплакать. Сегодня ей было на что жаловаться. Ведь ей пришлось бегать по деревне и разыскивать Стефеля, чтобы тот пораньше увез её и Джема в замок. А Стефеля пришлось вытаскивать из кабака у деревенской лужайки — «Ленивого тигра»! И конечно, этот паршивец был пьян как свинья! Да еще его дружки гоготали и сквернословили.

Умбекка поежилась.

— В Агондоне у нас были бы хорошие слуги.

Разговор на эту тему заходил частенько. Эрцгерцог, покидая родовое гнездо, оставил здесь двух женщин и скромный штат прислуги — своего старого камердинера Стефеля, человека вспыльчивого и грубияна, однако всей душой преданного семейству Икзитеров, его супругу — толстуху, которую даже муж называл не иначе как «кухаркой», и их дочь, выполнявшую всю остальную работу. Умбекка рассыпалась в благодарностях, говорила о том, как щедро одарил эрцгерцог её и племянницу. Она вообще никогда не скупилась на похвалы и благодарности по адресу Джорвела, стараясь заслужить его благосклонность. Разве мог эрцгерцог предвидеть, что его верный камердинер сопьется и превратится в сущего забулдыгу, что в один прекрасный день кухарку, занятую приготовлением рагу из кролика, хватит удар, и что её нескладная дочка обнаружит мать лежащей без чувств возле кухонной плиты, и что у этой самой дочки не обнаружится ровным счетом никаких способностей к домашнему хозяйству.

Год назад Умбекка написала письмо эрцгерцогу, деликатно намекнув на то, что неплохо бы решить вопрос с прислугой. Увы, Джорвел на её письмо не ответил.

— Я вас очень расстраиваю, тетя? — негромко спросила Эла.

— Что ты, милочка! — покачала головой Умбекка и продолжала терзать ножом баранину.

Эла зря задала этот вопрос. Ведь жизненная позиция её тетки состояла именно в том, чтобы не огорчаться, чтобы ни в коем случае не жаловаться на свое положение. Для Умбекки все происходящее имело свою причину. Следовало покорно выносить все превратности судьбы. И все же то, что эрцгерцог никак не откликнулся на её просьбу, заронило обиду в сердце старой девы. Порой искушение овладевало ею, закрадывалась преступная мысль о том, что судьба к ней несправедлива. Она постоянно твердила себе: «Я — добродетельная женщина. Я создана для того, чтобы быть добродетельной женщиной». Но за все свои старания Умбекка была обречена на жизнь в Ирионе, где не было благородного общества, а после войны — и признаков цивилизации. Когда эта испорченная девчонка, Эйн, сбежала с Сайласом Вольвероном, Умбекка так надеялась, что эрцгерцог, наконец, заметит, какой образец любви, верности и преданности находится рядом с ним. Джорвел не заметил. Бедняжка Умбекка. Стань она эрцгерцогиней, жила бы на широкую ногу в столице, где теперь Джорвел занимал высокий пост в правительстве. А здесь… Ее оставили здесь в качестве компаньонки при неблагодарной распущенной девчонке. Невыносимо, невыносимо…

Умбекка вздохнула.

Ей нельзя было предаваться подобным сомнениям.

Вынести и стерпеть можно было все.

— На редкость глупая девица, — сказала Эла.

Она повторила слова тетки, но чего больше было в её словах — насмешки или печали, — сказать было трудно. Эла оторвала взгляд от тарелки. Лицо её было болезненно-бледным, болезненной была и её худоба. Под глазами Элы залегли темные круги, некогда золотистые волосы приобрели цвет блеклой соломы. Как она переменилась! Какую цену она уплатила за все! Но тетка постоянно напоминала ей о том, что она сама совершила свой выбор. Не было смысла отрицать: Эла заслужила такую судьбу.

— О племянница, ну что ты! — наигранно рассмеялась Умбекка. — Я же говорила о служанке. Да, бывает, я тебя в чем-то упрекаю, но уж глупой никогда не называла!

— Вы называли меня и похуже. После Осады.

— Милочка! О чем ты говоришь! И в мыслях не было!

Осада Ириона — самая горькая глава в истории Эджландии.

Это случилось в мрачные дни сезона Короса, в Эпоху Искупления в год 994е, когда разразилась гражданская война. Некоторые говорили, будто война разрушила древнее королевство, а другие говорили, что война была предрешена, что таковой была судьба Эджландии. Войны сотрясали Эджландию не однажды, но во все времена жители страны воевали с соседним государством, Зензан. Но вышло так, что в конце цикла 994, впервые со времен племенного строя, слуги Агониса ополчились друг против друга. Война продолжалась весь последующий цикл. Потом это время стали называть просто — «девяносто пятый».

Между собой воевали два претендента на королевский престол, братья-близнецы — Эджард Алый, прозванный Красномундирником, и Эджард Синий, прозванный Синемундирником. С древних времен в землях, заселенных агонистами, так повелось, что «зеркальным детям», как здесь называли близнецов, давались одинаковые имена. Близнецов отличала друг от друга только одежда разных цветов. Люди полагали, что близнецы — две половинки единого существа. Однако каждой половинке отводилась своя, особая роль. По эджландской традиции только тому из близнецов, который первым появился на свет из материнской утробы, отводилась роль свободного человека, имевшего право жить полной жизнью. Близнец, родившийся вторым, получал роль фамилиара, компаньона, и не более того. О том, чтобы юные принцы правили совместно, и речи быть не могло. Наследником престола был Эджард Алый.