Неувязка со временем - Сирил Корнблад

Увлечение псевдопроблемами естественных наук ведет к обеднению психики, к использованию достижений естественных наук в технике для создания угрозы людям и обществу. Усвоение, усовершенствование и распространение естественно-научных и технических идей запрещено и наказуемо.

Джеймс Форсайт не выполнил свою задачу и в результате утратил свою индивидуальность. Однако в том положении, в которое он попал, это не казалось ему столь уж страшным; более того, он даже усмотрел в нем выход для себя, ибо теперь его мучила сама проблема, а вовсе не последствия собственной неудачи. Что все-таки происходило на автоматических заводах, в кибернетических садах, в электронных устройствах, собирающих данные извне и изнутри, сравнивающих и снова превращающих эти данные в импульсы управления? Где люди, которые могли бы воспользоваться такими данными? Или Руссмоллер прав и такие люди перевелись?

Что бы Джеймс ни предпринимал до сих пор, было необычным и даже до какой-то степени опасным, но ведь в конце концов он работал по поручению полиции, которая защитит его и прикроет, если с ним что-нибудь случится. Он обладал даже привилегией, единственной в своем роде в этом государстве непрерывности, — ему разрешено срывать пломбы и разбирать механизмы, не опасаясь наказания. Однако теперь ему предстояло сделать то, за что пощады он не получит, — совершить нечто чудовищное. Но если он хочет разгадать загадку, другого выхода нет. А там будь что будет.

Существовали считанные пункты контакта подземных плоскостей, где находились автоматизированные предприятия, с верхними, надземными, где обитали люди. Правда, каждый магазин-хранилище имел подъемную решетку, на которой снизу подавались заказанные по специальной шкале товары и продукты — причем без промедления, безошибочно и безвозмездно. Со времени введения этой системы люди не испытывали недостатка ни в чем, равно как не существовало и причин эту систему изменить. Любое изменение сопряжено с авариями, заторами, неисправностями, а значит, чревато недовольством, волнениями, беспорядками. Все следовало оставить как есть, «заморозить», и каждый разумный человек должен был с этим согласиться. Поскольку вся система автоматизированного производства и ремонт производила автономно, людям незачем было ее касаться. «Галли» [11], как называли входы в подземные регионы, потеряли свой смысл и назначение. Их замуровали, и вскоре все уже забыли, где они — теперь покрытые толстым слоем цемента — находятся: под высотными зданиями, площадками для игр, под мостовыми или под зеленью лужаек в парках.

Только чистой случайностью можно объяснить, что Джеймс все-таки обнаружил один из стоков — в зоопарке, на дне огромного аквариума с подогревом воды, который был скорее искусственно воссозданной частицей южных морей с их причудливо окрашенными подводными обитателями. Посетители могли познакомиться с этим миром, опустившись вниз в самодвижущихся аппаратах, напоминавших стеклянные водолазные колокола. Сидишь в кресле-раковине, вокруг плещется зеленая теплая вода, а ты, включив двигатели, бесшумно и легко скользишь по подводному великолепию. Сквозь прозрачную панель пола можно наблюдать за фантастически красивым искусственным морским дном, сквозь боковые иллюминаторы разглядывать стайки ярких рыбок. Во время одной такой прогулки Джеймс обратил внимание на крупную толстую рыбину, которая, лежа на боку, зарывалась в жидкий придонный песок. Когда поднятые ею облачка песка улеглись, его глазам открылся вдруг металлический обод, охватывающий крышку, на которой еще можно было разобрать слова: «Вход воспрещен!».

В этом подводном лазе Джеймс усмотрел последний шанс к разгадке тайны. Проведя ночь без сна, измученный страшными видениями, он на другой день отправился в зоопарк и сел в стеклянный «колокол». Ему пришлось долго искать нужное место, он снова и снова опускался на дно и включал на полную мощность сопла двигателя, которые гнали волну и сдували придонный песок.

Едва обнаружив галли, Джеймс тут же посадил прямо на него свой аппарат. Потом достал из внутреннего кармана широкого пиджака фен на батарейках и направил сильную тонкую воздушную струю на напольную панель из органического стекла. Его расчеты оправдались: тепла хватило, чтобы расплавить стекло. Он описал круг несколько большего диаметра, чем внешний обод крышки галли. Когда осталось растопить слой стекла по окружности на какие-то несколько миллиметров, поднял «колокол» над стоком, а потом резко опустил. Выпуклая крышка галли ударила по наведенной обжигом окружности стеклянной панели, и та отскочила. В «колокол» просочилась вода, но ее было немного. Хуже другое: внезапно возникшее давление на барабанные перепонки.

Джеймс надеялся, что хотя бы сейчас никто за ним не наблюдает. Вдали под водой скользнул другой «колокол», но вскоре исчез за вмурованными в дно осколками кораллового рифа, и он остался один на один с пестрочешуйчатыми чудищами, уставившимися на него своими круглыми немигающими глазами. Он быстро смел песок с рукоятки замка и рванул ее на себя. Крышка приподнялась, и внутрь хлынул поток воды: искусственная прокладка оказалась не столь плотной, как полагал Джеймс. Но это его не тревожило. Он проскользнул в проем галли, нащупал ногами ступеньки лестницы. Спускаясь ниже, достал карманный фонарь, но тот ему не понадобился: стены помещения, в которое попал Джеймс, были покрыты светящимися полосами. Он плотно закрыл крышку галли, чтобы прекратить доступ воды. А потом огляделся в этом мире, более чуждом ему, чем самый отдаленный уголок Земли.

С чем он до сих пор сталкивался в жизни? С обыкновенными бытовыми приборами, надежными и простыми в обращении, заключенными в кожухи из реактопласта. Он распотрошил лишь некоторые из них, и те схемы, механизмы и конструкции, в которых ему удалось разобраться, были бесхитростны и безопасны. Зато открывшиеся теперь его взору перспективы поражали воображение. Здесь незачем было ограждать человека от внутренней жизни машин. Сквозь стеклянные стены можно было увидеть бесконечной длины помещения, в которых мириады элементов схем и систем переключения соединялись в агрегаты высшего порядка, обладавшие необъяснимой красотой. Объемные узоры из элементов уходили куда-то вдаль, а рядом бежала узенькая пешеходная дорожка — анахронизм из тех далеких времен, когда за машинами еще наблюдали люди. Помещения, куда заходил Джеймс, не были темными, и все же разглядеть в них что-нибудь толком было трудно: то, что в них помигивало и мерцало, не освещало, будучи не приспособленным к маломощным органам человеческого восприятия, оно существовало само по себе, символизируя необъяснимые для Джеймса процессы.