Служители зла - Светлана Полякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не смотреть в эти холодные глаза и не видеть этой насмешливой улыбки!
* * *День протекал незаметно, как песок сквозь пальцы. Кирилл поймал себя на том, что в нем кто-то словно бы сдвинул полюса восприятия, — раньше ему было все равно, есть ли у него удобства, комфорт, пища высшего качества… Раньше, до сегодняшнего дня, он мог спокойно курить плохие сигареты — а не все ли равно, чем вредить здоровью, говорил он. «Раковые» палочки они и есть «раковые», разве что втридорога платишь за собственную смерть.
Но теперь что-то переменилось.
Может быть, оттого, что все это досталось просто так?
«Просто так никто никогда и ничего не делает», — вспомнил он слова матери. Более того, он почти услышал ее голос. «За богатства нередко платишь душой». Тогда, когда они об этом говорили, — Кириллу сейчас казалось, что прошел не день, не неделя, а целая ВЕЧНОСТЬ, — он усмехнулся и сказал: «Знаешь, ма, я бы согласился. Не согласился бы, если бы потребовали заплатить не моей уставшей и привыкшей ко лжи душой, а моей Душкой!» Тогда мать едва заметно улыбнулась и тихо сказала: «Не вижу особой разницы».
Он и сам не видел. Душку он любил безумно — до такой степени, что, когда погибли Миша и Аранта, в его голове долго сидела кощунственная, тщательно скрываемая от посторонних мысль: «Слава богу, что это не случилось с моей девочкой!» От этих мыслей ему и самому становилось не по себе, он чувствовал вину перед погибшими за то, что думает именно так, — но ничего поделать Кирилл не мог.
Душка была для него всем, заключала в себе целый мир надежд и любви — маленький идол, на жертвенник которого Кирилл готов был принести собственную жизнь, и не только свою. И на поездку сюда он согласился из-за Душки — город пугал его именно своей способностью внезапно раздавить чье-то хрупкое тельце. Раздавить — и не заметить этого.
Здесь были тишина и покой. Никто не собирался причинять им вреда. И Кирилл впервые за долгое время почувствовал, что начинает расслабляться. Где-то очень далеко, в тумане, остался город, с ужасной спортивно-детской площадкой, на которой несколько подонков могли убить подростка с собакой. Где взрывались дома, где из-за дурной атмосферы начиналась эпидемия рака. Где каждое утро приходилось начинать с оградительных молитв: «Господи, постарайся проследить за моими детьми и моей женой, хотя бы пока меня не будет рядом с ними!»
Слава богу, город, наполненный страхом, как гноем наполняется опухоль, готовая лопнуть, — этот чертов город остался в прошлом.
«Здесь нам ничего не угрожает, — подумал Кирилл. — Здесь можно обойтись без оградительных молитв».
Он посмотрел на небольшой шкафчик возле своей кровати. Фигурка, стоящая наверху, показалась смутно знакомой ему.
Он прищурился, пытаясь разгадать, где же он мог видеть этого хитрого толстячка с прищуренными, спрятавшимися в складочках жира глазками?
У матери.
Ну конечно!
Сейчас толстячок показался ему приветом от нее. Интересно, откуда он тут взялся? Неужели ма засунула ему незаметно в сумку?
Он подошел поближе и взял статуэтку в руки. Гладкая поверхность приятно охладила руки. Он улыбнулся. Почему-то сейчас эта фигурка показалась ему ужасно симпатичной. Как привет от матери… Как воспоминание о ней. Он не был склонен наполнять невинные игрушки зловещим смыслом, как это делала она.
Вспомнив о ней, он с удивлением обнаружил, что ему спокойно. Исчезли все сомнения и муки совести из-за того, что он бросил ее там одну. Ничего с ней не случится. Она сама не захотела ехать, в конце-то концов… И со временем он сможет убедить ее переехать к ним. Он даже съездит туда, если это будет необходимо.
Обязательно съездит, здесь не тюрьма.
Но почему-то стало грустно, и откуда-то издалека, из глубин памяти, донесся голос матери, как в детстве, когда она читала ему на ночь стихи вместо сказок.
Чтобы лучше запоминались.
— And my soul from out that shadow that lies floating on the floor. Shall be lifted — nevermore! — проговорила она. — И душой из этой тени не взлечу я с этих пор. Никогда, о, nevermore!
В этих строчках Эдгара По таилось что-то важное, и Кирилл попытался понять что. Как это может быть связано с их теперешней ситуацией, но думать было неприятно, потому что там, в глубине души, рождалось недоумение и печаль, и — чем дальше, тем сильнее становилось ощущение безнадежности.
— Все будет хорошо, — сказал он и посмотрел на человечка.
Человечек приветливо улыбался Кириллу. И он улыбнулся в ответ.
* * *— Кирилл?
Анна стояла на пороге.
— Что-то случилось? — Кирилл почувствовал, что ему не хочется отрывать взгляд от фигурки, так смешно сложившей ручки на огромном животе. Она притягивала его взор, успокаивающая и обещающая что-то, еще смутное, неясное, но безусловно НЕОБХОДИМОЕ ему, Кириллу.
«Если ты останешься со мной…»
— Я не умею включать плиту, — развела руками Анна. — То есть эту печку СВЧ, или как ее там…
В ее голосе сквозило плохо скрытое раздражение.
— Ого, тут даже и это есть, — рассмеялся Кирилл. — Просто все как на Диком Западе… Мы оказались в раю, да?
— Не знаю. — Анна процедила это сквозь зубы.
«Здесь СЛИШКОМ все есть»…
— Ладно, пойду посмотрю…
Он встал и вышел из комнаты.
Анна осталась одна. Она обвела комнату взглядом и почувствовала отвращение.
К этой двуспальной кровати, сработанной явно по стереотипным образцам лучших западных моделей. К торшеру-светильнику, который немножко звенел от дуновения ветра, сверкая серебристыми гранями. К креслу, о котором она мечтала всю жизнь — с высокой-превысокой спинкой, уютному, мягкому, в которое можно забраться с ногами и утонуть в мягком уюте и теплой неге.
К окну, огромному, почти в целую стену, из которого видна лужайка, засеянная «Канадой-грин» и мавританским газоном. К застывшему, мертвому розарию. Слишком красивому, чтобы выглядеть живым. К этой изящной этажерке со статуэткой…
Стоп.
Анна вздрогнула, присмотревшись.
— Не может этого быть!
Она подошла ближе. Протянула руку. Потом отдернула ее, боясь увериться в этом невероятном, непостижимом явлении из спальни старой Ведьмы.
— Откуда тут ЭТО?
Черная эбонитовая фигурка. Та самая.
Она взяла ее в руки, приблизила к глазам.
Ей показалось, что черный юноша ухмыльнулся.
Анна взвизгнула, как последняя истеричка, и со всего размаху швырнула его в угол.
«Что это со мной? — подумала устало. — Он ведь наверняка разбился…»
Она подошла, присела, чтобы собрать то, что осталось от статуэтки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});