Постель - Януш Вишневский

На первой перемене после девяноста минут занятий я вышла на крыльцо подышать свежим воздухом. Его машина все еще стояла. Сама не знаю почему, но я направилась к ней. Когда, завидев меня, он вышел из машины, я прибавила шагу.

Мы встретились посередине.

Вечером в ресторане на Казимире[14] я была уже с маникюром, макияжем, блузка надета не наизнанку, от меня веяло ароматом «Гуччи-И», и впервые, заглядевшись на его губы, я захотела спелой малины в январе. Когда после ужина он вез меня домой на такси, я все ждала какого-нибудь поворота и центробежной силы, которая поможет моим желаниям и, вопреки моей робости, толкнет меня на него. Наконец она меня толкнула.

Я лишь на мгновение оказалась в его объятиях, но успела ощутить его дыхание на своих волосах.

Воскресенье, 26 января Уехал…

Я решила, что не понесу пальто в химчистку. Пусть, все в пятнах, оно висит у меня в прихожей. Хочу видеть его, когда ухожу на работу и когда возвращаюсь домой. А еще когда вечером иду спать. Тогда, наверное, больше всего…

Уехал…

Испанские глаголы «уезжать», «путешествовать», «возвращаться», «отправляться», «взлетать» и «приземляться» я теперь легко могу проспрягать. Последние четырнадцать дней мы употребляли их очень часто. Четырнадцать дней.

И одну ночь. Ту, что со вчера на сегодня.

Вчера утром я размышляла над тем, когда женщина — не уронив себя во всех смыслах этого слова — может лечь с мужчиной в постель. Сколько перед этим событием они должны вместе отобедать, сколько раз сходить в кино, на прогулку, сколько провести друг с другом бесед или сколько знать друг о друге? Я предположила, что женщина хочет лечь со своим избранником в постель и делает это не только потому, что так хочется ему. Ему этого хочется, как правило, еще до первого ужина, до первого похода в кино, до первой прогулки, хотя часто он не знает о женщине ничего, даже ее имени. Мы провели вместе четырнадцать вечеров, четыре раза были в кино, держались за руки во время всех восьми прогулок, а после разговоров с ним я знаю даже, как зовут его крестную. Думаю, что для иных пар все это стало бы возможно только после ста сорока дней. Мы уложились в четырнадцать. И снова думаю, что те, другие, оказались бы в постели спустя четырнадцать дней. Вроде все как и у нас, но на самом деле в десять раз быстрее. И где тут справедливость?! Ты ведь понимаешь, что я шучу, так ведь, Агнися? Когда вечерами мы подъезжали к моему дому, я ждала, что он велит таксисту не ждать и, не спросив моего согласия, пойдет со мной наверх, к моей двери. Мне захотелось этого уже после второго нашего ужина. А может, и после первого…

То, что он ждал до последнего дня и последней ночи в Польше, для меня, с одной стороны, странно (робость? впечатлительность? страх быть отвергнутым? правила игры?), а с другой — очень печально. В определенном смысле я почувствовала себя брошенной. Он «использовал» меня, оставил с мечтами, неудовлетворенностью и запахом своего парфюма на моей подушке. А кроме того, оставил зубную щетку в ванной, красные следы от своей щетины на моих бедрах, недопитый утренний кофе в кружке, взъерошенные и склеенные моим потом и его слюной волосы у меня на голове, горсть монет, высыпавшихся из кармана, когда вчера вечером я поспешно снимала с него брюки в ванной, мои покусанные губы…

Разок попользовался мною. И уехал…

У Энрике три паспорта, четыре официальных адреса и ни одного места, которое он мог бы назвать своим. Это современный кочевник. Глобализированный, компьютеризированный и «упакованный», но все равно кочевник. У него три мобильника, два палмтопа, два лэптопа и восемь интернет-адресов. Он подписал контракты с четырьмя международными корпорациями на трех континентах и вот уже десять лет (я писала тебе, что он старый?!) перемещается по миру и проводит консультации в фирмах или государственных организациях, как дешево купить или дорого продать другие фирмы.

Он называет их «объектами» или «проектами». Иногда их цена переваливает за десяток миллионов евро. В Кракове в течение четырнадцати дней он проводил консультации в польском филиале японской «Фуджицу». Если бы не польская бюрократия, он управился бы в четыре дня. Впервые за свою двадцатичетырехлетнюю жизнь я прониклась чувством благодарности к польским учреждениям и польским чиновникам. На задаваемый при разных обстоятельствах — в основном иммиграционными чиновниками в аэропортах — вопрос об адресе постоянного пребывания он чаще всего называл Бостон. В последнее время, после 11 сентября, в арабских странах или странах мусульманской Азии называет Барселону. Там живет его брат, и там он продлевает свой испанский паспорт. Когда вчера вечером я спросила его, откуда он, он ответил, что «прямо из Кракова».

Я скучаю по нему, Агнешка…

* * *

Среда, 30 апреля

Я перестала преподавать немецкий директорам в уик-энды. Я перестала писать тебе в уик-энды, делать покупки в уик-энды, читать книги в уик-энды, навещать родителей в уик-энды. В уик-энды — а для меня уик-энд начинается примерно в четыре вечера пятницы — я стою в очередях в аэропорту, трясусь от страха при каждом взлете и каждой посадке, а в полете читаю туристические путеводители. Но только тогда, когда не трясет. Когда трясет, я судорожно впиваюсь в поручни кресла, закрываю глаза и молюсь. Стюардессы, думаю, самые глупые женщины в мире. Как можно так рисковать ради денег?! Я купила карту Европы и повесила ее на стене над диваном, ношу с собой в сумочке расписание полетов шести авиакомпаний. Расписание польского «Лота»[15] с вечера пятницы до обеда в субботу и на вечер воскресенья я знаю наизусть. Когда я посылаю эсэмэски Энрике, использую исключительно номера рейсов.

Он тоже выучил их наизусть. Агнешка, вот уже два месяца я живу в сумасшедшем мире, его мире. Я по-другому измеряю время. У меня совсем другой календарь. Теперь каждая неделя для меня точно Страстная неделя перед Великим воскресеньем. По понедельникам я борюсь со сном и стараюсь продержаться до конца лекций. Уже во вторник я ощущаю его отсутствие и начинаю звонить ему. К среде на меня накатывает настоящая тоска по нему, и, чтобы как-то с этим справиться, я работаю допоздна: во-первых, наверстываю упущенное и меньше скучаю, а во-вторых, я ближе к Интернету и могу писать ему мейлы. В четверг вечером собираю чемодан и ложусь спать пораньше, чтобы время ожидания не казалось таким долгим. Как правило, я пока еще не знаю, в каком европейском городе и в каком отеле засну вместе с ним в ночь с пятницы на субботу. В поистине страстную для меня пятницу рано утром он сообщает номер рейса. Вечером я ловлю такси и еду в аэропорт, беру билеты, которые он зарезервировал на мое имя, и для храбрости пью виски с колой в баре аэропорта. Потом сажусь в самолет и начинаю бояться. Приземляюсь. Взбудораженная остатками страха, спиртным и предвкушением встречи, я успокаиваюсь только тогда, когда сижу, прижавшись к нему, в машине. Он рассказывает мне о том, как провел неделю, нежно целует мои волосы. Потом, в отеле, он раздевает меня, ведет в ванную, моет и массирует мне голову. (Обожаю, когда мы вместе сидим в ванне и он запускает пальцы в волосы и массирует голову.) Первый раз мы любимся только после полуночи.