Половина собаки - Леэло Тунгал

— Со своей женой я могу делать что хочу! Рабовладельческий строй давно отменили! Если хочешь, можешь сам весь месяц убирать свою вшивую богадельню!

Время от времени Олав Второй кричал в открытое окно машины:

— Март, иди уже сюда! Март, ну что ты зря застрял!

А Пилле время от времени пыталась успокоить отца:

— Папа! Не нервничай! Папа, слышишь!

А когда на секунду возникала тишина, я уговаривал:

— Товарищ директор, они воры! Товарищ Сийль, у них в машине полно школьных вещей!

Весь этот шумный балаган на сумеречном школьном дворе, где пахло флоксами и туей, мог, пожалуй, напоминать оперу «Дочь полка», которую мы ездили смотреть в Таллинн, в знаменитый театр «Эстония»: каждый выкрикивал свои слова, а из этого получалась какая-то песенная неразбериха. Часть безмолвной публики — товарищ Теэсалу-старший — закурила сигарету, время от времени покачивала в изумлении головой, но, к счастью, больше уже не тащила меня домой.

— Согласно закону, работник обязан выполнять свои обязанности в течение двух недель после подачи заявления об уходе с работы! — гремел директор.

— Черт! Тот не мужик, кто закона боится! — громыхал Март и подталкивал уборщицу Реэт к машине. — Этим своим законом можешь подтереться!

— И покажите, что у вас там в машине! — наконец послушался меня директор. Он нагнулся и попытался заглянуть в окошко машины.

Но тут мой тезка высунулся из окошка:

— Машина — личная собственность, и обыскивать ее будете, когда предъявите ордер на обыск! Закон, кстати…

Уборщица Реэт уже сидела на заднем сиденье, держа чемодан на коленях. Я закричал:

— У них там стереограммофон и пишущая машинка, кажется, и еще…

И тут — ух ты! — к машине подошел мой отец, распахнул переднюю дверку и — щелк! — выдернул ключ зажигания, прежде чем кто-нибудь успел что-то промолвить. Я тайком взглянул на Пилле — у нее от изумления был открыт рот.

— А ну отдай ключ! — закричал Март, замахнулся. И…

Такой скорости действий я от своего отца ждать не мог! В одно мгновение отец поймал мускулистую руку Марта и каким-то удивительным приемом швырнул угрожавшего здоровилу — шлеп! — на дорогу.

— Здорово, папа! — крикнул я.

Но тут завопила Пилле:

— Ой, ой! У него нож! Ой, что будет!

Март уже поднялся на ноги, и, действительно, в руке у него что-то поблескивало — в темноте было не разобрать, что точно. Мне вдруг сделалось холодно: руки покрылись гусиной кожей и зубы тихонько заклацали. Директор подошел и стал рядом с отцом, но, к счастью, Март сразу успокоился, когда Олав сказал:

— Погоди, послушай!

Олав успел вылезти из машины и положил руку на плечо Марта, но, наверное, не так же «дружественно», как мне за дверью кухни. Олав сказал Марту еще что-то очень тихо, и тот стал покорным, словно услыхал какое-то волшебное слово.

— Может, пойдем теперь и потребуем этот ордер там, где положено? — спросил директор.

— Пожалуйста! — согласился Олав. — Но сперва пойдем и посмотрим, что у вас в школе так уж пропало? Если все лето по классам шляются мальчишки, то в любую минуту может пропасть что угодно!

До чего же хорошо, что в темноте нельзя было разглядеть мое лицо! Я почувствовал, как щеки у меня покраснели и стали горячими, а это могли бы принять за доказательство вины, кто бы поверил, что это от возмущения!

Войдя в школу, директор включил свет, и я заметил, что крутая коричневая деревянная лестница по-прежнему чиста до блеска, похоже, на ней не было ни пылинки, не говоря уже о следах ног, словно тут и не происходило этого великого передвижения народов — то я с собакой, то компания преступников…

— Прошу, прошу, проходите вперед! — велел директор жуликам.

— Вежливость прежде всего! — пытался отшутиться мой тезка.

Мы с Пилле шли позади всех. Пилле держала меня за руку. И девчоночьи устрашающие проделки вдруг перестали казаться мне самыми худшими: я почувствовал прилив силы и смелости, когда обидчивая одноклассница взяла меня за руку своими холодными пальцами. Но вдруг мне в мозг закралось сомнение: что если, сидя в каморке за залом, я все это себе лишь навоображал, а на самом деле все школьное имущество на своих местах, а мужчины просто забавлялись какой-то странной игрой? Подумав так, я приостановился на лестнице, и в тот же самый миг тезка-Олав произнес: «Хоп!» И… я вдруг оказался посреди кучи-малы, услышал долгий стон Пилле и антипедагогический вскрик директора: «Черрт!»

Конечно, все мы тут же вскочили на ноги, мгновенно переглянулись и бросились обратно вниз. Отец пожаловался:

— Этот негодяй вырвал у меня ключи!

А на дворе уже взревел заведенный мотор «Москвича», и, выскочив из школы, мы увидели лишь стоп-огни удаляющейся машины жуликов! Интересно, как далеко они смогут уехать на пустой резине? И хотя я понятия не имел, сильно ли это может повлиять на скорость машины, крикнул:

— Из правой передней шины я выпустил воздух!

Отец не успел на это еще и рта раскрыть, как к школе, визжа на повороте тормозами, примчались две машины. Значит, Мадис успел! Воровской «Москвич» остановился на обочине, одна машина — микроавтобус — промчалась мимо него, другая — «газик» — остановилась рядом с «Москвичом», и из нее выскочили три милиционера в форме. Мы не успели даже удивиться столь мощной подмоге, как микроавтобус — «скорая помощь» — остановился возле нас. Сидевшая рядом с водителем женщина-врач в белом халате выскочила из кабины и крикнула:

— Здравствуйте! Где пострадавшие?

Тут же появились двое мужчин в халатах и с носилками. Эти санитары, похоже, горели желанием положить какого-нибудь пострадавшего на свои носилки. Директор развел руками и сообщил:

— У нас нет пострадавших…

Отец закурил сигарету, видимо, чтобы успокоиться.

— Как же так? — обиделась докторша. — Нам сообщили, что в Майметсской школе кровопролитие. С человеческими жертвами.

14

Мы рассмеялись. Теперь это получилось очень дружно. У Пилле от смеха выступили слезы. Растерянная врачиха выглядела уж очень забавно… Директор потер пальцами подбородок и постарался принять серьезный вид.

— Нет у нас человеческих жертв, нету! — сожалел он.

— Пришлось пожертвовать только собакой, — добавил я, покосившись на отца, но он и бровью не повел.

Докторша возмущенно сказала, что взрослых, которые ведут себя как мальчишки, надо привлекать к уголовной ответственности: вызов «скорой помощи» — это не шутка! А что, если помощь неотложная нужна сейчас на самом деле совсем в другом месте? Санитары, постояв в растерянности, вернулись с носилками обратно в машину, врачиха сердито села в кабину, захлопнула за собой дверцу, «скорая помощь» рванула на дорогу, и вокруг нас снова воцарилась темнота.

— Однако… врач была права, — сказал директор. — Хотел бы я знать, — кто выдумал эти человеческие жертвы! Ситуация-то была… как бы это… абсурдной, что ли? Какие-то воришки похищают школьную уборщицу прямо у тебя на глазах, да еще на школьной лестнице бьют тебя сзади под коленки, а потом еще молоденькая докторша требует человеческих жертв! Пойдем посмотрим, как там дела у «друзей»!

— Какой же ты смелый! — шепнула Пилле, идя рядом со мной.

— Да чего там! — Но на самом деле я чувствовал себя довольно уверенно, особенно теперь, когда больше не был один в этой жуткой каше.

— Надеюсь, ты больше не обижаешься? — спросила Пилле и, увидев мой недоуменный взгляд, добавила: — Ну на то, что я всегда клала трубку, когда ты звонил и… Знаешь, я думала, что нам все-таки еще немножко рано ходить…

Дальше в лес, больше дров! И где это мы еще должны ходить? Я шагал совсем рядом с Пилле, но о чем она говорит, до меня не доходило, ну нисколечко!

— Знаешь, моя мама сказала, что, если начинают ухаживать слишком рано, потом в жизни не остается ничего интересного. И что в детстве может быть только дружба… Обычно я маме про школьные дела подробно не рассказываю, но, знаешь, когда девчонки в палатке проделали со мной этот дурацкий эксперимент, мне просто пришлось спросить у матери совета.

— Ты что же, боялась, что я сделаю тебе нынешним летом предложение выйти за меня замуж? — спросил я шепотом. Эх, даже шепотом можно иногда умудриться пустить петуха!.. — А ведь я до сих пор считал тебя нормальным человеком!

— Нет, не в том дело. — Пилле усмехнулась. — Видишь ли, у девушки ведь должна быть гордость. Или как ты считаешь?

— Пожалуй, должна, да, — ответил я, хотя, честно говоря, мне казалось, что разговор принял совсем дурацкий оборот. Все есть как есть, и бесполезно рассуждать, так или этак должно быть.

«Москвич» стоял на обочине, покосившись, уткнувшись носом в землю. В нем не было ни души. Зато в милицейской машине было полно пассажиров.