Страх любви - Анри де Ренье

Таковы комичные результаты человеческих усилий. Эта забракованная книга служила печальным тому доказательством. Печальная улыбка скользнула на губах Марселя Ренодье: отец его, как всегда, был прав… Воспоминание об отце омрачило его, и он сгорбился, словно под внезапной тяжестью. Он зябко приподнял воротник пальто и продолжал путь. Беспокойство, острое и неопределенное, томило его. Его угнетали не только горе и ощущение тщеты жизни: к этим тяжелым ношам он стал уже привыкать. Он чувствовал, что его печаль имеет другую причину, неясную и возвышенную, в которой он сам не хотел себе признаться, и он нервно ускорял шаги.

Вдруг он почти остановился. Он снова подошел к перилам. Вода текла, неторопливая и бледная. Он смотрел на нее, не видя. Он видел церковь, освещенную и полную народа. Орган гудел; швейцар стучал по плитам своей алебардой. Двигалось шествие, м-ль Руасси под руку с г-ном де Валантоном. Бракосочетание их происходило сегодня в церкви Сен-Луи д'Антен. Сегодня был понедельник, понедельник 29-го ноября. Он вдруг отошел от парапета. Ветер леденил ему лицо. Марсель повернул обратно, желая избежать северного ветра, и зашагал снова. Г-н Руасси написал ему в начале октября, извещая его об этом событии и извиняясь в том, что не мог заехать сообщить о нем лично, но в подобных случаях бывает так много беготни и забот! Марсель Ренодье лишь вполовину удивился этому событию. Некоторые фразы г-на Руасси и его дочери подготовили его к нему. Жюльетта сначала колебалась, но в конце концов согласилась. Г-н де Валантон был стар, но богат, и его состояние обеспечивало м-ль Руасси тот образ жизни, к которому она стремилась. Г-н де Валантон мог быть, несмотря на свои годы, еще приятным спутником. Его элегантная старость могла нравиться. Без сомнения, Жюльетта не любила его, но взамен любви она получала роскошь и все удовольствия широкой и веселой жизни. Что касается г-на де Валантона, то он поступал, как эпикуреец: Жюльетта своим свежим лицом украсит последние годы мужа, оживит его домашний очаг своей нарядной грацией. Оба, по всей вероятности, были согласны относительно того, чего им ожидать друг от друга. И Жюльетта Руасси согласилась стать г-жою де Валантон. Тем не менее в ней все же происходила борьба между выгодой и чем-то иным… В этом месте своих размышлений Марсель Ренодье останавливался, но образы заменяли собою его мысли. Он припоминал Жюльетту, лежавшую в траве, на берегу канала, он припоминал ее в коляске, когда она отвозила его на станцию. Разве не видно было, что она хваталась за последнюю надежду, чтобы спастись от самой себя, что она умоляла о помощи, просила пожалеть ее юность? Ах, как она была прекрасна!.. И Марсель Ренодье снова видел перед окном своей комнаты в Онэ корзинку с фруктами, протянутую ему, в потоке солнечных лучей, на конце колеблющейся жерди. О, эти летние плоды в утреннем сиянии солнца… Но он не сумел насладиться ими, и Жюльетта была права, когда бросила в него косточкой от персика, сопровождая ее насмешливым хохотом!..

Он перешел через улицу и теперь шагал вдоль лавок антиквариев и продавцов гравюр, думая о м-ль Руасси и г-не де Валантоне. А этот Бернар д'Аржимель!.. Его положение вследствие этого брака становилось щекотливым. Его правам преднамеченного наследника был нанесен удар. М-ль Руасси, ставшей г-жою де Валантон, придется считаться с г-ном д'Аржимелем, и их отношения при всей учтивости рисковали оказаться не особенно сердечными… Марселю эта мысль доставила легкое удовольствие. Г-н д'Аржимель внушал ему инстинктивную антипатию.

Марсель Ренодье остановился перед выставкой продавца древностей. Он увидел себя в старинном зеркале. Каков мог быть собою этот г-н д'Аржимель? Был он безобразен? Или красив? Марсель взглянул на себя. Усы у него были черные, тонкие, а в его темных глазах светилась кротость. Он походил на отца.

Траур, который он носил, послужил ему предлогом, чтобы не присутствовать на сегодняшней церемонии. В письме к г-ну Руасси, объясняя причину своего отсутствия, он просил передать поздравления и наилучшие пожелания Жюльетте и г-ну де Валантону. К письму был приложен подарок для м-ль Руасси: офорт Сириля Бютелэ, изображающий вид Zattere в Венеции. Это была редкая вещица. Он сам лично отнес ее в гостиницу Риволи, которою было помечено последнее письмо г-на Руасси, но г-н Руасси жил на улице Матюрен, у г-на де Валантона. Он отправился туда. Огромный двор и внушительные размеры здания поразили его, и, передавая пакет швейцару, он осмотрел фасад дома. Здесь будет отныне жить Жюльетта Руасси…

Сюда вернулась она сегодня из церкви. Ее белое платье скользнуло по толстому ковру подъезда. Она отвечала на поздравления, улыбаясь и стоя на пороге этой новой жизни, роскоши и удовольствий которой она захотела. Вдруг Марсель Ренодье вспомнил маленькую вакханку Клодиона, о которой упомянул г-н де Валантон однажды вечером в Онэ и которая, по его словам, походила на м-ль Руасси. Не так ли, вроде изящной вещицы, ввел он в свой дом и эту молодую женщину, как живую статуэтку, чьи нежные плечи и стройную шею он, забавляясь, будет украшать драгоценностями? И Марсель закрыл глаза перед этим видением, которое давало ему почувствовать все его одиночество и покинутость. Открыв глаза снова, он увидел в маленьком зеркале свое траурное платье. Отныне он всегда будет одеваться так.

Он сделал несколько шагов, опустив голову. Теперь он вызывал в своем воображении другую чету. Они также обменивались кольцами. То было в весенний день. Тогда одевались иначе, чем сейчас; платья носили по моде 1872 года. Поль Ренодье, блестящий писатель, вступал в брак с Элен Дивон, восхитительной драматической артисткой. Они встретились, полюбили друг друга, повенчались… В старых газетах, которые хранятся в Национальной Библиотеке, передавались подробности торжества, и Марсель не раз читал их. Там были указаны час, место, туалеты и имена как присутствовавших, так и свидетелей, одним из которых был Постав Флобер. Весь художественный и литературный Париж того времени явился принести свои поздравления остроумному «Ги де Вальвилю» и очаровательной Элен Дивон.

Элен Дивон, его мать!.. Марсель имел о ней представление только по одному из ранних офортов Сириля Бютелэ, на котором художник изобразил ее в роли Клементины в «Школе Глупцов». Сколько раз в кабинете эстампов требовал Марсель папку, заключающую в себе гравюры Сириля Бютелэ! Когда ему ее выдавали, он на минуту сосредоточивался, потом открывал ее и перебирал драгоценные листы, медленно-медленно, до тех пор пока с бумаги ему не начинало улыбаться одно лицо. Тогда он долго в него вглядывался, вглядывался в большие глаза, маленький рот, тонкий нос, вглядывался в прелестное лицо, такое нежное, такое кроткое, лицо той, которая была его матерью. Какая слабость, какая хрупкость в этой молодой женщине! Как, должно быть, немногого она желала! Как, должно быть, мало ответственна была она и за себя, и за те несчастья, которые она причинила и которые сама претерпела!.. Дрожавшими пальцами продолжал Марсель перелистывать волшебную папку, уже не видя тех изящных произведений искусства, которые она в себе заключала: силуэтов, запечатленных смелой иглой, пейзажей с изображением деревьев, воздуха, камней и воды, ликов Лондона, уголков Парижа, видов Венеции, бесчисленных фантазий своеобразного, кропотливого и утонченного искусства…