Ужас победы - Валерий Попов

– А может, он понял, что это вы его обманываете? – усмехнулся он.

– А что? – Я согласился: – Очень может быть. Но не сказал ведь.

Постеснялся! Хороших людей полно! Главное, как ты сам смотришь!

Каперанг задумался.

– Хотите командный пункт посмотреть? – предложил вдруг он.

Наверное, это самое щедрое, из глубины души?

– Но ведь нельзя, наверное?

– Со мной – все можно! – отчеканил Чашечкин.

Петро шел за нами, волоча “боевое полотенце”, наше знамя. Душа его, чувствовалось, то ликовала, то ужасалась. Не ожидал, наверное, что так его заберет? Наверное, запретить должен посещение КП? Буквально разрывался. Мы подошли к белой узкой башне вроде тех, что торчат в аэропорту, поднялись на лифте вместе с Петром, растерянно утирающим полотенцем пот. Все то же многострадальное вафельное полотенце!.. Хорошо, что не кафельное.

– Да, жизнь не та стала на флоте! – Пока мы поднимались, расчувствовался и каперанг. – Раньше, помню, в девятибалльный шторм в Африку шли – в полстапятом году! А сейчас – хоть вообще в море не выходи! Оружие таким стало, что прям отсюда, от стенки, куда хошь достаем! Избаловался народ!

– Идеалов нет! – Петро утер пот. Видимо, предчувствует головомойку от начальства: контроль за ситуацией утерял!

– Идеалы прежние! – рявкнул Чашечкин.

Вышли из лифта. Светлая восьмиугольная площадка. Сверканье моря с трех сторон. С потолка свисали два коленчатых перископа.

– Сми-рня! – скомандовал дежурный. Все встали за пультами. -

Вахтенный офицер Рубанцук! Вахта идет по графику. Цель нарабатывается.

– Вольно. Хотите глянуть? – Чашечкин кивнул мне на перископ.

У Петра пот выступил градом. Полотенце уже насквозь промокло.

Гуляет Чашечкин – похоже, недолюбливает за что-то Петра.

– Куда… глянуть? – неуверенно спросил я.

– А хоть к себе домой! – лихо произнес командир.

– Как?

– А так. – Он кивнул на глазные резиновые присоски перископа. -

Берешь и смотришь! Через спутник – любая площадка на ладони!

– А можно тогда – на дачу? Комары! Деревенька под Петербургом.

Песчаная улица, дом шесть.

– Рубанцук!

– Е! – откликнулся Рубанцук, прилип скулами к присоскам перископа, как на флейте, поиграл кнопками. – Е! – отлип с легким шелестом и почему-то с изумлением уставился на меня: -

…То ваша жинка?

– Что там? – Я кинулся к перископу. Рубанцук продолжал изумленно смотреть на меня. Я прилип к окулярам… Нет… Все ничего вроде…

Ничего.

Я увидал нашу дачу и жену с дочкой. Окруженные радужным, чуть размытым силуэтом-повтором, они стояли на высоком подоконнике и мыли окна. Из таза шел пар. Да-а-а. Видно, холодно у них! При этом они о чем-то спорили – у дочки даже ноздри побелели. Что ж такое?!. Ну вот, улыбаются… Слава богу!

Я отлип от потных присосок, вздохнул, выпрямился. Слеза, что ли, жжет щеку? Торопливо утерся. И снова – пока не переключили – припал к окулярам.

О! Новое дело! У сосны, ниже подоконника, стоит какой-то маленький коренастый мужчина и спрашивает у жены что-то трудное, судя по тому, как напряженно она морщится, сосредоточиваясь.

Вот, улыбнулась! Поняла? Что именно, интересно? Радостно закивала. Мужик повернулся в профиль, и хотя профиля у него почти не оказалось, я мгновенно узнал его – именно как раз по этому! Кореец Е, который в Вашингтоне конгресс возглавлял, а потом однажды сюда приезжал, перевел две строки из моих сочинений на корейский. Меня ищет! Неужели эта дура не понимает?

– заерзал, но от присосок не отлип. Пусть хоть неполная информация, но будет… Меня ищет! А эта никак не может ничего объяснить ему, крутит красными от воды ладошками, выгибает их, показывает куда-то за угол хибары. Что там?.. Да-а, крупно повезло мне!

Весь извертелся, и почесуха мной овладела, но даже не почесаться

– за трубу руками держусь.

Кореец за угол ушел!.. Нет, это невозможно!

Отлип, стал чесаться, потом на Чашечкина взглянул.

– А со звуком нельзя?

– Не… со звуком нам ни к чему! – Командир как-то странно раскраснелся, покачивался и немного икал. Успел, похоже, выпить, пока я так страстно глядел в пространство.

– Вижу цель! – вдруг гаркнул Рубанцук, прильнувший к соседнему перископу.

“Цель”?! Это что – “цель”? Я снова согнулся к присоскам, сдвинув даже самого командира. Тот – чувствую его плечо! – прильнул к соседнему, оттеснив Рубанцука.

И за стеклышками уже – ни корейца, ни дачи!

Серая стальная граница неба и моря, и на ней – длинный приплюснутый силуэт танкера.

– Товсь! – отрывистая команда каперанга.

За пультами защелкали тумблерами, завыли какие-то движки… На картинку опустилась цепочка из крестиков – самый большой крест наползал на танкер.

– Пли!

Прошла секунда – может быть, все это не правда? – и вдруг точно на крестике, на середине танкера, вспыхнуло пламя и поднялся дымок.

– Цель поражена!

Как жестяная мишень в тире, корабль стал переламываться, задирая нос и корму и проваливаясь серединой.

Я отлип от присосок, желая глянуть в глаза Чашечкину или

Рубанцуку, но им было не до меня: они радостно глядели в глаза друг другу! Все, что досталось мне, – это не очень уверенный взгляд Петра.

– Знал бы ты, чью нефть они возят! – воскликнул Петр.

– Чью?!

Петр открыл рот… потом захлопнул. Понял, что, даже узнав, “чья нефть”, я не успокоюсь.

– Ну… все?..

– Э! Это куда ты? – Петр, догнав меня у лифта, ухватил за плечо.

– До хаты.

– Нас люди ждут!

Опять – “люди”?.. А заменить их на что-нибудь нельзя?

– Сейчас уже… сладкое будет! – Петро лихо подмигнул.

Друзей наших уже не оторвать было от перископов. Мы ушли. Выйдя, я оглянулся на башню – эта “доставаемость” любой точки земного шара взволновала меня. Наверняка скоро “достанут” что-нибудь не то – из-за чего и башне не поздоровится: Чашечкин не угомонится.

– Маленько опаздываем! – сказал Петр.

– Ну, тогда надо было их попросить, чтоб нас в ракету зарядили!

– Да нет – тут близко! – Петро, сочтя этой шуткой, захохотал.

Мы сели в машину.

– Имидж-то будем делать? – Петро поднял полотенце.

– Закинь эту портянку куда подальше! – крикнул я.

– Да нет, эта штука теперь поглавнее нас будет! – Петр бережно убрал “портянку” в портфель.

На его дребезжащей “Ниве” полезли в гору.

На высокой точке хребта вдруг остановились.

– Глядите… Вас ждут! – указал он вниз.

Полная, даже переполненная чаша стадиона, и со всех сторон еще поспешают люди, шустрые, как муравьи! Я изумленно посмотрел на

Петю. Вот это да!

– Фирма веников не вяжет! – гордо произнес Петр.

Помчались – чем ниже, тем становилось жарче. И – уже движемся в толпе.

– Все жаждут вас. – Петр остановил авто. – Давайте все же наденем. Они ж вас “в образе” ждут!

– А что вы… пообещали им? – проговорил я уже гнусаво, сквозь тряпку, смутно различая сквозь нее лишь блик солнца. – Что я им… могу-то?

– Ну, это… планируется… как бы “Снятие со креста”. Типа

“Вознесения”.

– Ну и что ж должен я? Пойти странствовать… кое-кому являться?

И все?

– Да не только! – деловито сказал Петр. – Тут вот дождя нет вторую неделю. Только перекати-поле растет. В это время мальцами мы в степу уже такую касатку брали: торчат два листика, как ласточкин хвост. А в земле клубень, сладкий. Так нет даже ее – про поля не говорю!

– Ну… это мне вряд ли по силам!

– А в Америке, говорят, весь стадион молится – и пошел дождь!

– Кто это сказал тебе?

– МБЧ!

– Вот пусть он и молится!

– Да он сам сказал, – Петр усмехнулся, трогая машину, – что на нем пробы ставить негде!

– …Это верно!

– Да не волнуйтесь вы, все уже подготовлено!

Интересно – что?

Мы въезжали в низкий проем под трибунами. Стало темно, потом – вспышка света и – оваций!

Во влип!

…То же самое, наверное, и Он думал.

Хрюкнув, мотор заглох.

– Ну… вылазим, – проговорил Петр. – Уж покажите им! Помните… такое… преображение было, когда Он показал им четко, ху из ху!

Да. Нелегкая задача!

Мне бы такую веру!.. Я имею в виду – хотя бы такую, как у Петра.

А у Него Самого, может, и не было, до самого конца?

“Оросим родные поля”?

– Осторожнее… тут ступеньки, – шепнул Петя.

“Вознесение” пошло?

Поднялись на какую-то невысокую трибунку… в центре поля, судя по ветру. Доски скрипели, гнулись. Как бы не провалиться… Но как было бы хорошо: в темноту свалиться и отлежаться там.

Вдруг за локоть меня схватили. Знакомая рука.

– Ты не бзди! – сиплый голос Жоза. – У меня – такой же вариант!

Что значит – “такой же”? – подумал я ошеломленно… И почему Жоз?

Не знал, что он праведник. Умело он это скрывал.

– Сейчас мы им врежем! – прошептал Жоз.

Я вообще-то не собирался “врезать”.

– Кому? – пробормотал я.

– А кому и всегда! – проговорил Жоз азартно. – Только впервые это нормально называется: Долина играет против Гор!