Пять минут между жизнью и смертью - Галина Романова

– А вдруг меня убьют, Виталий? – выдвинула неожиданное предположение его четвертая жена, когда он уже почти вышел из их спальни.

– Да черт побери! – заорал Сетин, возвращаясь. – Ты с ума, что ли, сошла, Лера?! А вдруг тебя убьют, а вдруг тебе кирпич на голову упадет, а вдруг припаркованная машина неожиданно поедет сама собой и собьет тебя! Это что за истерики?!

– Это не истерики, – тихо запротестовала Лера, губы ее тут же вспухли и задрожали. – Мне просто хотелось знать, ты расстроишься, если это случится?

– Сумасшедшая! – выпалил он, подходя к жене чуть ближе, но все же сохраняя расстояние, способное удержать ее от того, чтобы разрыдаться у него на груди.

Костюм будет испорчен, придется переодеваться, это снова время, потраченное зря. Да и не готов он к этому именно сейчас. Что за блажь, в самом деле! Накопилось за два года, да?

– Я не сумасшедшая. Я… – она отвернулась, потому что заплакала и потому что не хотела, чтобы он видел, как она плачет. – Я просто женщина, если ты забыл. И мне важно знать, ты расстроишься, если я умру, или нет?! Так сложно ответить?!

– Может, и сложно, а что?

Так и было, он не соврал. Ему на самом деле было сложно ответить сейчас на такой неожиданный вопрос. И зачем, в конце концов, фантазировать так нелепо?

А что будет, если случится то-то и то-то? А как ты себя поведешь? А что будешь при этом чувствовать? И почему вообще она должна умирать?! Она молода, здорова, как утверждает, угрожать ей никто не угрожает. Или нет?

– Лера, – позвал ее Сетин осторожно, но подходить все равно остерегся. – Лера, что происходит? Тебе кто-то угрожает?

Она только помотала головой, отрицая.

– Что тогда? Тебе никто не угрожает, ты вполне здорова. Почему ты завела разговор о смерти, Лера? Ты ведь не имеешь в виду самоубийство?!

Вот тут он вдруг перепугался. Не столько за себя, за нее, за них – сам факт самоубийства был ему отвратителен.

Но она его успокоила, снова покачав головой.

– Тогда прекрати забивать голову мне и себе всякой ерундой. Поужинай одна. Я постараюсь вернуться пораньше.

– Пораньше утром? – поинтересовалась она со всхлипом.

– Даже если и так, что с того?

Все, теперь он окончательно убедился, что за ее неожиданными вопросами и слезами ничего, кроме женской истерии, нет и быть не может. Все банально и все так же, как всегда.

Ничего нового, Сетин! Бабы – они и в Африке бабы! Всем вынь да положь внимание, присутствие рядом и желательно полное и беспрекословное подчинение.

– А… А если я ревную! – проговорила она поспешно. – Если мне плохо без тебя, Виталий! Если, пока тебя нет, я умереть могу, тебя это никак не волнует?!

Дальше слушать он не стал, ушел.

Не ожидал. Никак не ожидал после вчерашней бурной ночи такого выпада от своей милой безропотной жены. Это его немного раздражало, чуть выбило из привычной семейной колеи, но не более. И забыл он об этом, вернее, постарался забыть, едва в машину уселся.

А потом весь вечер чувствовал странное беспокойство и нервничал, пока не вспомнил, чем его неожиданное беспокойство было вызвано. И когда вспомнил, понял, что беспокоится он не из-за ее неожиданной истерики и глупых бабьих слез.

Как это Наташа у него сегодня спросила?

– Кем займешься, Виталичка?.. – Она всегда так его называла, мусоля его затылок ярким ртом. – Если твоей Валерии вдруг у тебя не будет?

Он посмеялся. Незаметно ото всех шлепнул бывшую жену по заднице и поспешил отойти подальше от ее алчных глаз и скользких разговоров. И тут же постарался забыть.

А когда все вспомнил…

Почему Наташка так спросила? Что имела в виду эта женщина с ликом ангела и волчьим нутром? Сначала Валерия мучила его странными вопросами, потом Наташа. С какой стати все вдруг начали списывать со счетов его теперешний брак, который он считал состоявшимся?

Что происходит вообще за его спиной, а?!

И тогда-то Сетин первый раз за последние два года позвонил Оксане Петровне и спросил, дома ли Валерия и все ли с ней в порядке. А когда та поспешила его успокоить, сообщив, что Лерочка спит давно, дом заперт, а собаки спущены, он вдруг заспешил домой.

Когда же именно он почувствовал себя влюбленным в нее? В тот момент, когда перепугался за нее всерьез или когда успокоился, что она дома и с ней все в порядке? Или это началось еще вчера ночью, когда он смотрел на нее и насмотреться не мог?

Он ее обожал!..

Почему так поздно додумался до этого, идиот?! Он же обожал ее, обожал ее глаза! Они вспыхивали, прятались за ресницами, звали его, отталкивали, они были непостижимо красноречивыми и невероятно искренними. Они не лгали никогда Сетину. Поэтому, наверное, он всегда оставлял свет включенным в их спальне, хотя Лера не раз просила его выключить.

Ему важно было видеть ее в тот самый момент, который не оставлял места фальши. Все остальное не имело значения. Все остальное было мусором. И ее молчаливые протесты. И его нравоучительный прессинг. И манерность его, и напыщенность, и желание загнать ее в угол.

Индюк он! А кто же еще!

Так сложно было сказать ей, что тоже умрет, если ее не станет?! Даже если и не умрет, то сказать так можно было! Она ждала от него именно этих слов. А он орал, дверью хлопал, раздражался…

Последний перед домом светофор оказался потушенным. Машин не было видно. И Сетин, вдавив педаль в пол, со свистом пролетел опасный перекресток.

«Три минуты до ворот, – считал он, покрывая расстояние от перекрестка до дома на немыслимой скорости. – Еще пять на то, чтобы их открыть, закрыть, заехать в гараж, две минуты – подняться к себе, пять – принять душ. Итого? Пятнадцать минут меня отделяет от встречи с Валерией, которую я, кажется, люблю…»

Собаки оказались загнанными в вольер. С чего это Оксана Петровна слукавила? Или забыла?

Пара ротвейлеров заплясала, заскулила, почувствовав хозяина. Он открыл клетку, выпустил их, не забыв потрепать по загривкам. Въехал в гараж, опустил ворота. Вошел в дом и в два прыжка поднялся на второй этаж, где располагалась их с Валерией спальня. Постоял перед дверью, отдышался.

Если она спит уже, он быстро примет душ, а потом нырнет к ней под одеяло. Она тут же проснется. Она всегда просыпалась, когда он возвращался и ложился в кровать.

А она могла и не спать сейчас. Еще часа ночи не было, он же раньше многих уехал из губернаторского дома. Она могла читать что-нибудь или телевизор смотреть. Были какие-то передачи для полуночников, которые ей нравились. Она рассказывала ему, он не запомнил. Тогда все будет гораздо проще.

Хотя проще не будет. Придется объясняться, чего Сетин не переносил. Слова какие-то подыскивать, что еще труднее. Это ведь не нотации читать.

– Валерочка, это я. Ты спишь?