Человек и история. Книга вторая. «Шахтёрские университеты» и «хрущёвская оттепель» на Северном Урале - Владимир Фомичев

По сути это было очень несложное устройство, состоящее из нескольких ламп, проводков, диодов, сопротивлений, нужных в несложной схеме. Все эти части быстро рассовывались по чемоданам, и Рудик удовлетворённо хмыкал: лови Кондрата. Правда, были случаи, когда службистам и удавалось накрыть какого-нибудь зазевавшегося радиолюбителя. Это немудрящее оборудование изымалось органами. И бедолага, лишённый своей привязанности, как пьяница стаканчика, тут же принимался хлопотать об устройстве нового, подчас даже более мощного устройства. И очень скоро воскресал новый-старый хулиган эфира, как их обзывали блюстители порядка.

Вокруг Рудика группировались парни, компания, в которую и я включился. В этом шахтёрском посёлке быть одному было не только не модно, но и не безопасно. Вокруг были не только шахты, но и лагеря заключённых. После освобождения бывшие заключённые не сразу уезжали на прежние места, а оставались здесь, кто поработать на шахте, а кто и финкой, лишь бы обзавестись деньгами. Вечерами ходили на «танцульки», иначе это мероприятие и не назовёшь. Называли их ещё «пятачками», эти огороженные дощатые площадки, на которых имелась будка, где крутили пластинки, и на которых время от времени, как аттракционы, вспыхивали драки. Хорошо, если с обычным мордобитием, хуже, когда в ход шли ножи и особенно опасные шила, или заточки.

Моё пребывание на практике совпало с разгулом белых ночей. Когда совпадали смены, мы с Рудиком ходили к чепку, где продавалось вино и пиво. Укладывались на травушку на одеяльце, принесённое с собой, и, щурясь на солнце, общались на интересующие нас темы, промачивая запылённые угольной пылью глотки рябиной на коньяке и жиденьким местным пивком.

Стал я ещё и свидетелем забастовки шахтёров, в которой участвовала и наша бригада. А причина была в том, что на несколько дней задержали зарплату. Шахтёры, как полагается, оделись в спецовку, взяли свои «самоспасатели» и светильники, опустили свои жетоны, но в шахту не пошли, а улеглись на траву в скверике возле комбината.

Об этом сразу же доложили в комбинат «КОСПАШ-уголь», и его управляющий срочно прибыл для выяснения причины забастовки. Он переговорил с шахтёрами и пообещал, что, когда они поднимутся на-гора, в кассе их будут ждать деньги. Его знали и ему поверили. Когда первая смена поднималась на-гора, вторая, спускаясь, порадовала их: деньги дают, мы уже получили. Была уже первая половина июля, когда я, сдав с рук на руки комбайн Капитонову, отдохнувшему до неузнаваемости, распрощавшись с новыми друзьями-товарищами, покинул это место, нигде не отмеченное на обычных картах, географических, разумеется. Для меня наступило время, когда я мог впервые в своей жизни позволить ни в чём не отказывать себе.

В Москве в магазине «Мода», куда я зашёл уверенный в себе, а скорее всего в своём кошельке, я среди серенького ширпотреба узрел яркий костюм с претенциозным названием «фестивальный». Штаны этого набора были ярко-синие, клетчатый пиджачок имел общий тон коричневый, но с очень яркими клетками, различных интенсивных цветов. Третья деталь этого сокровища была представлена «рубашкой-расписухой», от которой у меня даже зарябило в глазах и немножко закружилась голова. Ещё бы, это всё после чёрно-серого ландшафта угольных копей.

Я, недолго раздумывая, изъявил желание тут же приобрести это сокровище, которое в этом магазине было представлено в единственном экземпляре. Магазин, очевидно, не спешил расставаться с этой своей яркой рекламой, но шуршание новеньких кредиток, моё многообещающее подмигивание совратило продавцов, и этот товар перешёл в мои руки.

Меня проводили к портному, который быстро подогнал длину брюк, перешил пуговицы по моему скелету, уж очень был я строен, если не сказать худ, в то время.

Глава 22. «Духовное образование»

У человека, как существа разумного, имеется две ипостаси, как и у всех животных, населяющих землю, – это физическая ипостась и психическая ипостась. Но есть ещё третья ипостась, дарованная человеку, это ипостась духовная, предоставляющая творческие возможности. Это и есть так называемое богоподобие человека. Прямо, косвенно или опосредованно, на развитие духовной ипостаси оказывала в основном влияние религия. Именно религия в той или иной форме отделила мир материальный, скоропортящийся и постоянно меняющийся, от мира духовного, вечного.

В то же время в этот материальный мир вцепились марксисты-коммунисты и, где только имели власть, стали уничтожать мир духовный. Измерить количество разрушенного ими духовного мира они не могли, так как этот мир – духовный и оттого невидимый. Пришлось измерять свои разрушительные деяния по материальным культовым сооружениям, а также по уничтоженным работникам этого культа. Результатом явилось духовное обнищание народа, целой огромной нации. Особенно это пагубно отразилось на подрастающих поколениях.

Первое, что сделали суетливые большевики, полностью захватив власть в России, – объявили войну безграмотности, о чём хвастливо протрубили на весь мир. Так братоубийственную гражданскую войну сменила «благородная культурная» революция. Не сразу, да и не всеми впоследствии, было замечено коварство этой «культурной революции». Маскироваться самим и маскировать свои деяния профессиональным подпольщикам, революционерам, было естественно, привычно. Эти международные бродяжки понимали, что влиять на умы многочисленного народа, к тому же расселённого на огромнейшей территории, не хватит никаких властных структур и тем более агитаторов.

И ежу понятно, что оставлять свободомыслие в головах разношёрстного народа – это очень даже чревато. А что проще: научи народ складывать по буквам слова да и подсовывай ему свои прокламации, газеты, с примитивной, своекорыстной информацией, и в результате на несколько порядков увеличишь количество добровольных, добросовестных, бесплатных агитаторов. Правда, это только одна сторона дела. Вторая сторона была также добротно продумана и очень даже организованно реализована.

Старые российские средства массовой информации, такие как газеты и журналы, были ликвидированы, закрыты. На их месте появились новые СМИ, революционные, очень скороспелые, полуграмотные, если не сказать, что примитивные, как рисунок дикаря. То же самое случилось и с книгопечатанием. Старые издания книг были изъяты повсеместно. Огромную часть их, особенно с религиозным содержанием, сожгли, испепелили, но особенно раритетные, ценные издания были заключены в грязные, полуподвальные архивные книгохранилища, или, как их брезгливо называли, «книгогноилища». Допуск в эти хранилища разрешался только по специальным пропускам и только ограниченному, доверенному кругу лиц. «Просветлённому» грамотностью простому народу было даже неизвестно о существовании таких книг, уж не говоря об их содержании.

Так что несколько поколений молодых людей даже не подразумевали о наличии «Ветхого Завета», «Нового Завета» – этих основ духовности, фундамента гуманного общества. Отказ от христианства, его культуры быстро привёл к морально-этической деградации молодёжи. Большевистская идеология была бы похожа на бандитскую идеологию, если бы не была таковой на самом деле. Постоянные доносы, поиски врагов везде и всюду и беспощадная их ликвидация с особой жестокостью. Верхом цинизма была ширма, творимая продажными деятелями от искусства, воспевающими этот «пир во время чумы».

Глава 23. Нам стоит клуб построить

В нашем учебном заведении было всё: просторные светлые аудитории с кафедрами, мастерские, лаборатории, оснащённые почти современным оборудованием, огромный, с претензией спортивный зал. Не было только… да чего там, самой малости, не было клуба. Его, правда, строили наши предшественники и добились немалых результатов, а вот честь достраивать и осваивать его, то есть обживать, досталась нашему курсу. Трудились мы на этом поприще без всяких отвлечений от занятий, только в своё свободное, как бы личное время. Никаких, разумеется, оплат за этот труд не было предусмотрено ни учебной программой, ни практическими занятиями, обычное дело на благо.

Работали аккуратно, как и полагается, без травм, только одному пареньку нашей группы, Толику Ряхову, который поленился сделать два шага, чтобы отключить растворомешалку, немного размяло пальцы ноги, которую он сунул в шестерёнки крутящейся растворомешалки. Прав был преподаватель по черчению, который посоветовал ему прибавить к его фамилии «не», чтобы он был Неряхов, это соответствовало бы истине. Так или иначе, но к какой-то дате клуб был открыт.

Какое участие в строительстве клуба принимал Владимир Пьянков, я не знаю, не помню, но в самой организации работы клуба проявились его незаурядные организаторские способности, не будет преувеличением сказать – его талант. Он разыскал ребят, владеющих музыкальными инструментами, и привлёк их в небольшой джаз-оркестр. А так как сам музыкальной грамотой не владел, нашёл и музыкального руководителя, такого, как и он сам, энтузиаста. Через небольшой промежуток времени существования нового клуба был подготовлен большой концерт самодеятельности под руководством Владимира Пьянкова, где на себя он взял весь конферанс. Участвовал и я в некоторых номерах парного конферанса, очень модного в то время на эстраде. Не знаю, кто придумал или подсказал применение технического новшества: микрофона. Обычно в залах весь расчёт делался на акустику этого зала, поэтому без сильного громкого голоса на эстраде было делать нечего. Микрофон помогал реализовывать вокальные данные голосам не сильным, но задушевным, этаким камерным. Концертировали в самодеятельности только одни ребята, контингент студентов был чисто мужской. Правда, была одна девушка, принятая на обучение, в виде исключения, как воспитанница детского дома. Она и училась в одной группе с Пьянковым. Для самодеятельности она оказалась полностью непригодной, несмотря на все попытки Пьянкова использовать её в разных амплуа эстрады, разумеется. Но Пьянков и тут нашёлся.