Размышления чемпиона. Уроки теннисной жизни - Питер Бодо

Хотя времена я переживал нелегкие, но все же прочно закрепился в первой мировой десятке и многое начал понимать. В какой-то момент стало совершенно очевидно: в своей работе Джо явно не преуспел. Вдобавок я интуитивно чувствовал, какой тренер мне нужен, и поэтому решил сказать Джо, что мы должны расстаться — к обоюдной пользе. Я хотел все обсудить в спокойной обстановке по возвращении в Теннисную академию Ника Боллеттьери. Конечно, ситуация не совсем обычная: девятнадцатилетний молокосос собрался «уволить» наставника в два с лишним раза старше.

Я сказал Джо, что ценю его достижения, но наше сотрудничество себя исчерпало. Примерно так я выразился, и он меня понял, мало того — почувствовал облегчение (как мне теперь кажется). И в течение моей дальнейшей карьеры я всегда брал на себя неприятную процедуру увольнения, не перекладывая ее на агента, отца или кого-то еще. Я считал, что людям, основательно на меня поработавшим, я обязан все объявить лично. К счастью, увольнять мне довелось немногих.

Айвен Блумберг, мой тогдашний агент, предложил встретиться с Тимом Галликсоном. Но первым ко мне домой (я жил неподалеку от Академии Боллеттьери) в конце 1991 г. пришел не Тим, а Том Галликсон, его брат-близнец.

Галликсоны были интересными людьми, заслужившими репутацию «рабочих лошадок» тенниса. Профессиональные тренеры из Висконсина (отнюдь не теннисного оазиса), они однажды решили поискать удачи на турнирах и, самое удивительное, добрались до соревнований довольно высокого уровня.

Эти типичные «славные ребята» в свое время составляли также одну из лучших парных комбинаций и использовали призовые от парных побед для финансирования своих амбиций в одиночном разряде. В последнем Тим добился большего успеха — постепенно записал в свой актив впечатляющие победы над лучшими игроками, в том числе над Джоном Макинроем на Уимблдоне.

Когда осенью 1991 г. Том пришел ко мне, мы побеседовали и обменялись несколькими ударами на корте. В конце визита Том сообщил, что он сам уже договорился недель тридцать в году тренировать Дженнифер Каприати, а вот его брат-близнец Тим вполне готов работать со мной по полному графику. Не знаю, был ли это заранее спланированный рекламный трюк, но я согласился повидаться с Тимом.

Мы встретились во Флориде, перекинулись мячами и поговорили. Тим оказался спокойнее и добродушнее Тома, и это меня устраивало. Кроме того, он был очень общителен — своего рода «естественный коммуникатор», а это весьма ценное качество для тренера столь молчаливого, замкнутого юноши вроде меня.

Не будучи сам великим игроком, Тим со многими из них поддерживал знакомство и любил вращаться в этом кругу. В теннисе Тим тяготел к атакующей манере, отлично играл с лета — явное сходство с моим стилем игры. Вдобавок, когда мы познакомились, он был сравнительно молод — около сорока, поэтому ему хватало энергии, энтузиазма и упорства. Я решил официально нанять его с января 1992 г.

Неопределенная ситуация с тренером — одна из причин моей нестабильной игры осенью 1991 г. Я уступил Брэду Гилберту в Сиднее, но выиграл в Лионе. Затем я последовательно проиграл Борису Беккеру и Ги Форже в Стокгольме и на Парижском турнире в закрытых помещениях. Немного бальзама на мои раны в конце года пролил финальный турнир АТП, где я победил Агасси в круговом турнире, а потом Лендла и Курье и выиграл пятый (самый важный) турнир года.

Последним моим выступлением в том году стал дебют на Кубке Дэвиса против команды Франции (снова в Лионе). Те, кому особенно дорог Кубок Дэвиса (скажем, Джон Макинрой или Энди Роддик), считают его важнейшим из состязаний, а участие в нем — высшей честью. Когда название страны красуется на твоей майке и на табло, игра, конечно, вызывает совершенно неповторимые эмоции. С этим я согласен. Тут действительно возникает особого рода напряжение, которого не чувствуешь, выступая лишь за себя, даже в таких местах, как Уимблдон или «Флашинг Медоуз».

Кубок Дэвиса требует командных усилий, и это тоже придает ему своеобразие и привлекательность. Соперничество национальных команд означает, что ты играешь в такой обстановке, какой просто не бывает на других турнирах: здесь все преувеличено или искажено настолько, что прежние достижения, рейтинг и послужной список ровно ничего не значат. Поэтому Кубок Дэвиса — крепкий орешек для новичка.

Формат Кубка Дэвиса таков.

В турнире участвуют шестнадцать национальных команд, прошедших в элитную Мировую группу, — они играют матчи на выбывание. Каждый матч (в Кубке Дэвиса он называется «тай») состоит из пяти встреч — четырех в одиночном разряде и одной в парном. Эти встречи проводятся в течение трех дней (с пятницы по воскресенье). В остающиеся до матча дни команды обычно заняты тренировками на месте игры, так что Кубок Дэвиса может отнять у игрока или команды до четырех недель в год.

Четыре недели Кубка Дэвиса приходятся на произвольно выбранное время года, а большой финал играется в конце ноября или в начале декабря.

Привилегия домашней игры (каждый «тай» проходит либо дома, либо в гостях) определяется историей предыдущих встреч по простому принципу: команды выступают дома по очереди. Поэтому если последний матч Франция — США проходил, допустим, во Франции, то следующий матч автоматически состоится в США — даже через четыре, восемь или двенадцать лет. Играть дома — большое преимущество. Стадион заполняют ваши соотечественники (а болельщики Кубка Дэвиса — самые крикливые и шумные в теннисе), и, что важнее всего, вы выбираете место игры (в помещении, на открытых площадках, на кортах небольшого клуба или на большой арене) и тип покрытия.

В подростковом возрасте я почти ничего не знал о Кубке Дэвиса; не помню, видел ли его по телевизору (возможно, он и не транслировался в эпоху, когда еще не было кабельного телевидения). Поэтому никакого исторически сложившегося почтения я к нему не испытывал. Это мешало мне правильно настроиться на Кубок Дэвиса, поскольку, подобно большинству ведущих игроков, я планировал пик своей формы в расчете на основные турниры «Большого шлема». А Кубок Дэвиса требовал довольно много времени.

В 1991 г. Франция собрала фантастическую команду. Капитан — Яник Ноа, в прошлом очень популярный игрок, победитель Открытого чемпионата Франции. Ги Форже и Анри Леконт — оба левши, которые своей блестящей игрой вывели французов в их первый финал Открытой эры. У французов было также преимущество домашних кортов перед соперником по финальному раунду — командой США. Они выбрали быстрое ковровое покрытие на крытых площадках стадиона в Лионе.

Когда Франция известила о выборе покрытия, капитана команды США Тома Гормэна внезапно озарила идея — пригласить в команду меня. Хотя в матче за «тяжкое бремя» я утратил титул чемпиона, но оставался лучшим в стране игроком на быстрых кортах и поэтому идеально подходил для команды, как и Андре Агасси. Однако Гормэн, вероятно, упустил из виду, что я еще ни разу не участвовал в Кубке Дэвиса, а потому он не принял в расчет особую нервную нагрузку, свойственную этим соревнованиям.

По тем или иным причинам выступление за национальную команду вызывает у игроков сильнейший всплеск эмоций. Одни чувствуют прилив энтузиазма и настраиваются на героический лад, других гнетет и страшит груз ответственности перед страной. Бросить «зеленого» игрока в бурлящий котел зарубежного финала, прямо в скопище неистовых фанатов — очень рискованный шаг.

Лион встретил нас нервной, напряженной атмосферой. Думаю, отчасти это объяснялось присутствием многочисленных представителей Теннисной ассоциации США, которые всегда съезжаются на матчи Кубка Дэвиса, чтобы присматривать за командой. Следует также учесть, что этот финал Кубка значил для Франции очень и очень много. Казалось, на финал во Дворец спорта Жерлан собрались чуть ли не все французские журналисты, стремившиеся живописать, как Франция наконец выиграет Кубок Дэвиса — впервые с тех давних пор, когда в международном теннисе царили «четыре мушкетера»: Жан Боротра, Жак Брюньон, Анри Коше и Рене Лакост.

За день до начала матча команду пригласили на торжественный ужин в честь Дня Благодарения, устроенный в Лионском отеле. Готовил его прославленный шеф-повар. Однако и за праздничным столом мы ощущали напряжение, поскольку рядом сидели чиновники от тенниса, а нам пришлось нацепить пиджаки и галстуки. Я не противник делового стиля в одежде, но обстановка казалась чересчур церемониальной, натянутой, неестественной... в то время как нам, команде, было необходимо расслабиться. Все это давило на меня особенно тяжело еще и потому, что меня выставили первым номером от команды США в одиночном разряде. Я напоминал новичка-защитника из HXЛ, который дебютирует в Кубке Стэнли.

Без сомнения, Гормэн тоже ощущал груз ответственности. У нас постоянно проводились командные собрания — с моей точки зрения, совершенно бессмысленные. Они лишь нагнетали обстановку и усугубляли общий стресс. Всю жизнь я предпочитал держаться незаметно: пусть меня лучше недооценят, чем переоценят. Мое кредо — сдержанность и замкнутость, а не конфликтность и эксцентричность. Я вообще не склонен придавать вещам больше значения, чем они заслуживают, даже тем, которые кажутся чрезвычайно важными (вроде выигрыша Кубка Дэвиса). В конце концов, гораздо проще и удобнее думать, что это всего-навсего теннисные матчи — выходишь, делаешь свое дело, а там уж как фишка ляжет.