Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

– Авдей переправу у реки сторожит, – охотно ответил из толпы мужской голос. – Щас зараз за ним сбегаю.

Трапезничали в темноте, так как по требованию Гавриила женщины быстро затушили костер. Затем Марья, не задавая лишних вопросов, отвела Нюру в шалаш и уложила на мягкую травяную постель, а сама ушла к людям, которые, позабыв о сне, продолжали толпиться у тлеющих углей. Девушке не спалось. Блуждающая по лагерю тревога передалась и ей, отчего сон сторонился ее уставшего тела. Ворочаясь с боку на бок, она пыталась расположиться поудобнее, чтобы расслабиться и уснуть. Но гул встревоженной толпы не давал ей покоя, и Нюра решила отдаться во власть воспоминаний, как того требовало истосковавшееся по родительскому дому сердце.

Едва вспомнив Яицк и отчий дом, Нюра уснула. И приснился ей странный сон, который вряд ли взялась бы объяснить даже соседка Агриппина, известная толковательница.

Девушка видела степь. Выжженную солнцем, но по-прежнему любимую. А еще приснился Степка, но видела она почему-то только его спину, а не улыбающееся доброе лицо, как бы хотелось.

Они шли полем. Все явственнее слышался глухой и злобный рокот, будто сыпались с обрыва камни. Но гор поблизости не было, а рокот был несмолкающий, упорный. Что это? Водопад?

Они вышли к реке. Широкая, быстроводная, она больше напоминала Сакмару, чем Яик. Но когда они со Степкой, взявшись за руки, подошли к берегу, течение реки вдруг сделалось тихим, и вода неслышно потекла среди поросших кустарником берегов.

Реку пересекал частокол. На доске, проложенной по частоколу, сидел человек. Другой стоял на берегу, то наклоняясь, то выпрямляясь, и мелодично выкрикивал:

– Божий венец! Божий венец!

Рокот был рядом, он шел от реки. Сперва Нюре показалось, что вся река усеяна черными блестящими камешками, которые вдруг ожили. Они двигались против течения с невероятной быстротой, сталкиваясь и налетая друг на друга. И еще…

Девушку разбудили сильный шум и выстрелы. Она сперва подумала, что это Никифор вновь рассорился с приютившими их людьми, чего вполне можно было ожидать от несдержанного и излишне горячего казака. Но шум доносился не со стороны лагеря, а от реки. Нюра вскочила и прислушалась. Вперемежку с выстрелами уже ясно слышался лязг сабель. До слуха девушки донеслись испуганные крики: «Бегите, хоронитесь! Нам не сдержать кыргызов!»

Теперь Нюре все стало ясно. Кочевники, воспользовавшись темнотой, переправились через реку и встретились с готовыми к бою мужиками. Она также понимала, что ожидает ее в будущем, если киргизы одержат верх. Конечно же, они уведут всех оставшихся в живых в плен на пожизненные муки. Оставалось одно – отдаться воле Господа и спасаться бегством. Если Бог поможет ей, она укроется в лесу и избежит непосильной доли, а если…

– Скоренько выходь. – Пригнувшись, в шалаш вошла женщина, которая привела ее на ночлег, и протянула руку.

– Постой, пообожди. Не одета я.

– На вот, платком обвяжись. – Марья сорвала с плеч платок и швырнула его в руки Нюры. – Да поспешай ты, покудова нехристи не пожаловали.

Почти невидимая при лунном свете узкая звериная тропинка шла лесом. Едва поспевавшая за женой Гавриила Нюра как могла уворачивалась от хлестких ударов веток, которые решительно раздвигала сильными руками идущая впереди Марья.

Вскоре женщины вышли из леса на покрытую редким кустарником поляну. После короткой остановки вновь вошли в лес. За время пути никто не произнес ни слова. Когда перешли через мелководную речушку, женщина остановилась и, обратившись к Нюре, у которой со лба катился пот, сказала:

– Здеся и обождем.

– А где остальные? – спросила девушка, имея в виду женщин и детей.

– Оне уже далече. – Марья тяжело опустилась на ствол поваленного дерева и перекрестилась. – Им ужо ништо не угрожат.

– Так пойдем к ним? – Нюра не понимала, почему женщина решила переждать опасность наедине с ней.

– Не можно мне, – вздохнула та. – Здеся я все ближе к Гавре буду!

Далее случилось что-то невероятное. Марья всплеснула руками и упала на землю прямо у ног вздрогнувшей от неожиданности девушки. Но Нюра быстро взяла себя в руки, безошибочно определив симптомы болезни, от которой страдала ее мать.

Присев рядом с извивающейся в жесточайших конвульсиях женщиной, она провела ладонью по ее лбу и щекам. Лицо Марьи было холодно. Нюра нежно приподняла ее трясущуюся голову. Женщина немного успокоилась и притихла. Черты ее лица были еще пока безжизненны. Прямой нос, четкие губы, закрывающие глаза веки с прямыми ресницами. В волосах запутались мелкие ветки.

– Мама, мама! – горестно всхлипнула Нюра, вдруг увидев в женщине свою мать. – Мама, ужо минует все…

Марья медленно открыла глаза и, нащупав руку девушки, сжала ее:

– Што ты щас казала?!

– Мама, – прошептала Нюра и еще раз всхлипнула. – Она… она…

17

Когда послышались возбужденные крики и шум яростной схватки, оставшийся у потухшего костра Никифор вскочил. Гавриила рядом не было. Вместе с сыном и мужиками он ушел к реке, совершенно позабыв о своем госте.

Слыша выстрелы и звон клинков, Никифор все же колебался – принять ли ему участие в битве или спокойно ждать в сторонке ее конца. В обоих случаях была оборотная сторона. Если победят кочевники, в чем он в общем-то не сомневался, его с Нюрой уведут в плен. А если все же победят приютившие их люди, как потом смотреть им в глаза? Да, он их недолюбливал, но разве может казак отсиживаться в лагере?

Разумнее всего было отыскать Нюру и потихонечку уйти, пока это сделать было еще возможно. Но Никифор не ушел.

Пробудившееся внутри непонятное чувство вдруг заставило его выхватить саблю и поспешить к реке, где, как он был твердо уверен, обороняющиеся очень нуждались в его помощи.

Грозно размахивая саблей над головой, он со страшным криком вклинился в самую гущу боя. Беспощадно рубя выскакивающих на берег всадников, с перекошенным лицом он метался по берегу. Вдохновленные боевым духом Никифора мужики, которые до его прихода собирались было отступить, вновь ринулись в бой.

Острая сабля в крепкой руке казака ловко разила визжащих кочевников, сверкая в самом центре сражения. Рубя врагов, он неожиданно понял, что заставило его вступить в бой. Нет, не благодарность к приютившим их людям. И даже не желание блеснуть своей удалью. Надежда быть убитым – вот что толкнуло его к берегу с саблей наголо.

Да, Никифор искал смерти! Печаль по невинно убитому брату сжигала душу. Только смерть могла унять эту мучительную боль, а потому…

– Браты, а нукось подмагнем герою! Подналяжем на нехристей, браты.