Брэдбери - Геннадий Прашкевич

Писали они в соавторстве еще и потому, что Каттнеру платили больше.

Знаменитая серия рассказов о семье неких мутантов («Мы — Хогбены, других таких нет!») писалась буквально на глазах Рея Брэдбери, по крайней мере рассказ «Военные игры» он читал в рукописи. Вот текст, от которого трудно оторваться. Генри Каттнер не обращает внимания на уточнение деталей, плевать ему на «научность». Он не собирается толковать о том, чего не знает. Он рассказывает, стилизуя не просто речь, — стилизуя сами события.

«Я раньше как думал (рассказ «Военные игры»), армейская жизнь — это маршируй себе с винтовкой в руках да форму носи. В общем, сначала-то я обрадовался, что выберусь с холмов нашего Кентукки, потому как решил, что смогу поглядеть на мир, а то, может, и чего поинтереснее со мной приключится.

С тех пор как пристукнули последнего из Флетчеров, у нас в Пайни наступила скука жуткая, да и дядюшка Элмер все ныл, что вот зачем, мол, он прикончил Джареда Флетчера, ведь тот был последним из клана, и не с кем теперь будет драться. После этого дядюшка по-серьезному пристрастился к кукурузной браге, и нам приходилось гнать самогонку сверхурочно, чтобы выпивка у него не кончалась.

Однакось учитель из Пайни всегда мне твердил: любую трепотню следует зачинать с самого начала. Так я, пожалуй, и поступлю. Только не знаю я, где это самое начало. Наверное, оно пришлось на тот день, когда я получил письмо с надписью Хьюи Хогбен”. Это папуля так прочел, а он страсть как в грамоте разбирается.

— Ага, — говорит, — вот буква “X”, все правильно. Это, наверное, тебе, Сонк.

Меня так кличут — Сонк, потому как я типа коренастый, да ростом не вышел. Мамуля говорит, что я просто еще не вырос, хотя мне уже почти двадцать два стукнуло, а росту во мне едва больше шести футов. Я раньше так из-за этого переживал, что тайком бегал колоть дрова — все силенок себе прибавлял. Так вот, папуля отнес мое письмо учителю, чтобы тот его прочитал, а потом примчался назад, что-то выкрикивая на ходу, как помешанный.

— Война! — орал он. — Война началась! Давай, Элмер, тащи свою железяку!

Дядюшка Элмер сидел в углу, потягивая кукурузную брагу и заодно пробуя приучить к ней малыша.

— Какая война? Кончилась она уже давно, — пробормотал он, слегка кося глазом, будто чокнутый. — Эти чертовы янки оказались нам не по зубам. Я слышал, и генерал Ли погиб…

— Как это нет войны, есть война! — упрямо орал папуля. — Учитель говорит, Сонку в армию идти надобно.

— Хочешь сказать, мы от них снова отколоться вздумали? — изумился дядюшка Элмер, разглядывая кувшин с брагой. — А что я говорил?! Этим проклятым янки нас в свой союз не затащить.

— Ну, про это я ничего не знаю, — пожал плечами папуля».

Гражданская война и 1940-е годы… Девятнадцатый век и век двадцатый…

Генри Каттнер не раз указывал Рею, где именно следует искать живых героев. Он был уверен, что всё, что нужно, писатель носит в себе самом, в своей памяти, в своем сознании — буквально с первого дня рождения.

Рей это понимал.

Каттнеровские мутанты его восхищали.

Никаких слез, жалости, красивости — всей этой надоевшей дребедени.

Штат Кентукки, кукурузный штат, тут и придумывать нечего. Сонк Хогбен не помнил своего точного возраста, он сбился со счета еще при лорде-протекторе Оливере Кромвеле. Он умеет летать, становиться невидимым, создавать сложнейшие технические устройства — просто так, без всяких технических ухищрений. Зачем ломать голову над какими-то там изобретениями и открытиями, если тебе все дает природа? А малыш Крошка Сэм весит семь пудов, умеет видеть будущее и генерирует ультразвук, правда, из-за этого приходится держать его в специальной цистерне. А папуля — алкоголик-невидимка, родился еще до Юлия Цезаря, а мамуля, добропорядочная здравомыслящая домохозяйка, отгоняет от себя всяких приставал направленным пучком инфразвуковых волн. Что касается дедули, истинного мозга семьи, то он жил в Атлантиде еще до мирового потопа, а дядя Лес и дядя Лем гордятся каждый своим собственным чудесным уродством — у Леса два сердца, причем одно золотое, а у Лема три ноги и умение гипнотизировать даже енотов.

Такая вот семейка.

Поэтому и приходится умника прохвессора Томаса Гэлбрейта, все время лезущего к Хогбенам со своими дурацкими учеными расспросами, держать на окне в пустой бутылке, потому что дурак-прохвессор все время грозится исследовать необычную семейку «по полной науке».

Прекрасное начало! Казалось бы, и дальше зарабатывай фантастикой!

Но Генри Каттнер фантастики боялся. Он считал, что ему не хватает знаний.

В погоне за гонораром Генри Каттнер, как Л. Рон Хаббард, как и сотни других pulp-литераторов, брался буквально за всё: писал детективы, мистические и «ужасные» рассказы, укрываясь под многочисленными псевдонимами, часть которых до сих пор остается нераскрытой. Каттнера знали, но его известность перед войной была еще известностью бульварного литератора. Когда один из рассказов Генри Каттнера появился в респектабельном журнале «Марвеловские научные истории» («Marvel Science Stories»), «умные» читатели заявили редакции протест.

В июле 1940 года Генри Каттнер и Кэтрин Мур поженились.

Когда во время войны Каттнера отправили в медицинский корпус в Форт Монмут (из-за сердечной недостаточности он был признан негодным к строевой), Кэтрин без раздумий последовала за мужем.

Это был во всех смыслах достойный и крепкий брак.

Генри Каттнер был человеком добрым и обязательным — он читал все, что ему приносил юный Брэдбери. Даже когда Каттнер перебрался в Нью-Йорк, цепкий, как клещ, вечно спешащий, нервничавший Рей продолжал присылать ему свои рукописи. Каттнер открыто называл Рея «упертым фаном», но рукописи читал. И постоянно знакомил с теми, кто, по его мнению, мог выбить из парня «эту литературную дурь», — например, с Джоном Кольером (1901-1980) — черным юмористом, писавшим для телевидения и с превеликим удовольствием издевавшимся над молодыми неопытными писателями. Впрочем, и над самим собой он тоже издевался. «Удивляюсь, как это такой третьеразрядный писатель, как я, мог так долго выдавать себя за второразрядного?»

Именно Каттнер вывел Рея на правильную дорогу.

Это он посоветовал ему прочесть книгу Шервуда Андерсона «Уайнсбург, Огайо».

«Бродишь, бывало, по фруктовому саду, когда земля от заморозков уже затвердела, — с изумлением читал Брэдбери прежде неизвестного ему писателя. — Яблоки с деревьев давно собраны. Их уложили в бочки и отправили в большие города. Там их будут есть в квартирах, где много книг, журналов, мебели и людей. На деревьях осталось лишь несколько уродливых яблочек, которыми пренебрегли сборщики. Эти яблочки напоминают шишковатые суставы пальцев доктора Рифи. Но откусишь кусочек, и оказывается — они превосходны. В небольшой округлости на бочке яблока сосредоточена вся его сладость. Перебегаешь по мерзлой земле от дерева к дереву, собирая мелкие, корявые яблочки и наполняя ими карманы…»27