По повестке и по призыву. Некадровые солдаты Великой Отечественной - Юрий Мухин

Билетов нет. Ночь. Возвращаюсь в госпиталь, иду в свою палату, а Витя лежит на моей кровати, уснул, и еще всхлипывает изредка. Я потихоньку подлезла под одеяло, он машинально меня обнял и мы уснули. Я просыпаюсь, он сидит и смотрит на меня:

– Ты не уедешь? Ты меня не бросишь?

– Нет, – соврала я с комом в горле, – не брошу.

Витя, где ты? Что с тобой, какой ты?

Я дома…

Итак, я в поезде. Вагон битком набит, и все раненые. Я решила заехать в Алма-Ату к сестре. А потом уж двигаться дальше на Алтай, до станции Рубцовск, а оттуда в Волчиху. Но южной дорогой по моим проездным ехать нельзя было, но я рискнула, и благодаря защите попутчиков, раненых солдат, я доехала. Они, когда приходили ревизоры, просили их меня не тревожить, дескать, это – контуженный и его мы только что успокоили, и он уснул. Выглядела я как парень, и все обошлось. Доехала так я в Ал ма-Ату, до своей сестрички.

Она меня обстирала, помыла, только вот в брюках билет мой проездной постирала, но мы его высушили, выгладили, привели в норму. Она уговаривала остаться меня жить с ней, но мне не понравилась жизнь в этом уже неузнаваемом городе. Спекуляция, блатные эвакуированные и т. д. Нет, подумала я, поеду к себе в деревню, там люди совсем другие.

Провожала меня сестра. Я в каком-то магазинчике привокзальном получила по аттестату продукты на дорогу: хлеба, тушенки, 3 кг колбасы, масло, сахар. Из этих продуктов половину отдала сестре. Сестра ушла, а я осталась ждать поезд на Новосибирск, который шел через Рубцовск. Прилегла на лавку и уснула. Объявили посадку. Взяла вещмешок, сунула руку в карман, а портсигар, который мне подарил комдив, исчез. Выпал, наверное, а кто-то подобрал. Лучше бы взяли продукты, подумала я. Память-то какая пропала.

Доехала до Рубцовска и пришла к своей подружке Зое Лопиной, отца которой посадили. На второй день сходила к хирургу, так как в Волчихе в то время хирурга не было. Там мне очистили раны, повытаскивали нитки-лигатуры. День я полежала. На второй день Зоя сходила на почту, договорилась с почтальоном, женщина возила на санях почту. Другого транспорта не было. Зима, я же в бушлате и сапогах. Тетя Катя Лопина дала мне старенькие валенки, какую-то тряпку прикрыться. Но что эта тряпка в дороге, и моя почтальонша укрыла меня тулупом. 20 километров полем-степью да 70 км лесом проехали на лошадке. Вижу мою родную деревню Волчиху и не верю своим глазам, думала же, что никогда ее больше не увижу.

Вечерело, подхожу к дому. Милые наборные ворота со щеколдой, родное крыльцо, захожу в хату, стою у порога, стоит мама, глядит на меня, завернув руки в фартук, и не может вымолвить слова. Сняла я шапку, сбросила бушлат, она кинулась ко мне, обнялись, поплакали. Она меня усадила за стол, налила щей, поставила самовар. Сижу за столом, кушаю, заходит отец и ко мне:

– Здорово, служивенький!

Я к нему бросилась, целую его в обледеневшую бороду, он и заплакал….

Потом племянник Вася, сын моей сестры Кати, привез из садика на санках троих детей моего брата Алеши, погибшего под Москвой. Дети сразу давай показывать все, чему ихучили в садике. Милые детки, они веселят меня, а меня душат слезы, нет моего братика, остались только вот его частицы, три человечка, продолжение его.

И пока живу, отдыхаю. Каждое утро, просыпаясь, вижу, что около меня сидит мама. Ей все не верится, что я вернулась. Опять целуемся.

Прошло несколько дней, пошла в собес, оформила пенсию, 15 рублей. Зашла в райком партии, встала на учет. Собрались все знакомые, здесь же секретарь райкома комсомола, все та же Матрена Емельяновна Завгородняя, с ней Изотова Прасковья Алексеевна, заведующая отделом пропаганды и агитации райкома ВКП(б). Она партизанила еще с мамой, а в 1927 году она была делегатом 1-го Всесоюзного съезда работниц и крестьянок, она подарила мне фотокарточку, где она снята с Н.К. Крупской и А.В. Луначарским.

Потом собрался райком комсомола, и меня решили избрать вторым секретарем райкома комсомола.

Одежды, кроме военной формы, у меня не было. Сшили юбку из шерстяного платка, и к ней моя гимнастерка, такая вот привилегия партийная. Но молодежь и взрослые встречали меня как героя войны. Моя сестра Катя все, что я высылала о себе с фронта: вырезки из газет, фото, боевые листки и т. п., уносила в райком. Поэтому когда я заболела, то приезжали проведать меня с гостинцами совсем незнакомые люди из дальних деревень. Когда я приезжала в какую-либо деревню и призывала вступать в комсомол, вступали все, кто слушал. А слушать мои рассказы о фронте и геройстве моих товарищей любили все, собирались в клубе и стар и млад. В тылу, в нашей деревне люди трудились так же героически, как и фронтовики, только что не было стрельбы.

Раньше я не была знакома с секретарем райкома ВКП(б) Кетько Никитой Федоровичем, до этого он был директором Заготзерна. Когда я стала секретарем райкома комсомола, наши кабинеты оказались рядом. Однажды нас вызвали вместе в Барнаул, на какое-то совещание, мы ехали сначала на лошади, а затем поездом вместе, туда и обратно. Он рассказал мне, что у него на фронте три сына, а дочь заканчивает школу. Так я узнала о нем, о его жизни, а он обо мне знал все, как положено партийному секретарю раньше. По дороге он угощал меня самосадом. И потом частенько приглашал к себе в кабинет покурить и поговорить о делах в райкоме и о положении на фронтах.

У него в кабинете висела большая карта с флажками, обозначавшими линию фронта. Фронт двигался на запад, сбылось то, о чем мы мечтали, и с удовольствием, слушая сводку Информбюро, переставляли флажки. Сердце замирало от обиды, что меня там нет. И все чаще и чаще одолевало меня желание вернуться на фронт и участвовать в штурме Берлина.

Хочу брать Берлин

Я все-таки не выдержала и написала письмо командующему Сибирским военным округом, мол, я, сержант Некрутова 3. К., хочу снова на фронт, но не указала, что я инвалид.

И ответ пришел. Вызывает военком и показывает мне телеграмму: «Сержанта Некрутову З.К. отправить в г. Новосибирск, в Воронежскую школу радистов».

– Ну, что будем делать? – говорит военком. – Ты же инвалид, и мы не можем тебя отправить.

– А я и сама уеду и все, – отвечаю я.

– Так не пойдет, сейчас вызовем председателя ВТЭК, если она разрешит и снимет с тебя инвалидность, тогда – другое дело.

Председателем ВТЭК была детский врач Анна Михайловна, она дружила с моей старшей сестрой Катей. Узнав, в чем дело, она начала отговаривать. Доводом было то, что по шву были еще свищи и они сочились.

– Милая и хорошая Анна Михайловна, да отпустите же меня, я все равно уеду, снимите эту инвалидность, я же только в радиошколу.

В общем, всячески подлизалась, она здесь же написала заключение на бланке и сказала, что попадет ей от Екатерины Кузьминичны.

В апреле 1944 года уехала я в Новосибирск. Стала учиться и посещать медсанчасть на обработку ранок. Конечно, я в жизни такая, что не могла не быть первой и здесь, учась, я стала отличницей. В этой школе я была единственной девушкой, побывавшей на фронте, да еще с наградами, да с желтой полоской тяжелого ранения, да еще и в звании сержанта. Учиться мне нравилось, и я старалась. Изучали азбуку Морзе, работали ключом, в классе принимали шифры, в поле работали на радиостанциях 6-ПК (портативная, коротковолновая). Их мы звали «шесть пэка трет бока», так как носили ее, как рюкзак, тяжелая, хоть и портативная. Проучились мы шесть месяцев, и отправили нас, кого куда. Меня и еще несколько отличников отправили в город Мытищи, в школу старшин. Я не захотела дальше учиться и возмутилась:

– Не буду больше учиться, ведь так и война кончится без меня.

Всячески старалась нарушать дисциплину и, наконец, добилась своего. Отправили в распределительную часть, там немного поработали в поле, копали морковь и собирали капусту. А потом нас отправили в 303-й особый батальон связи, при 6-м артиллерийском корпусе прорыва резерва Главнокомандования.

Нашим корпусом распоряжался Г.К. Жуков и Член Военного Совета Казаков В.М. Корпусом командовал генерал-лейтенант Рожанович Петр Михайлович. Корпус формировался на окраине Минска. Радиостанции пока были опечатаны, и мы, радисты, тренировались на зуммерах.

Собрали нас, ознакомили с обстановкой и зачитали приказ о назначении по радиостанциям. Меня назначили начальником радиоузла, то есть в моем распоряжении были радиостанция с питанием, расположенная на автомашине (полуторке), шофер, техники радист.

На следующий день установили на машине радиостанцию РСБ (Радиостанция самолетная, бомбардировщика). Укрепили, а потом решили натаскать всяких (из заборов) досок и сделали будку, то есть накрыли кузов с трех сторон. Все это хорошо укрепили. Машин с рациями было пять.

По приказу отправились по маршруту на Запад. Поступил приказ включить радиостанции, и в дороге мы вели связь, принимали и передавали шифровки.

К новому году мы вошли в Польшу. На реке Висла мы его и встретили. Я дежурила на радиостанции, ко мне прибежали мои два друга и подарили мне ручные часы. Мы дружили втроем и себя называли так: брат Ванюшка, брат Андрюшка и сестренка Зоя. Эта дружба была хорошей, чистой и до конца войны. В январе вошли в Познань, и все машины были оборудованы крытыми кузовами с дверьми. В одном из отделов будки мы хранили кадочку с салом.