Герцогиня и «конюх» - Роман Антропов

Анна Иоанновна, взволнованная, с горящими глазами, сидела на троне и с каким-то жутким, затаенным страхом поглядывала на заморского кудесника.

А тот стоял бесстрастный, гордый, спокойный, как диковинное изваяние.

Бестужев, иронически относившийся ко всему «сему действу», насмешливо улыбался.

– Pereat lux![29] – вдруг прозвучал властный голос великого магистра.

Он простер правую руку вперед – и зал, и все гостиные погрузились в глубокий мрак.

У всех невольно вырвался подавленный крик изумления, к которому примешивался страх.

Но эта тьма продолжалась всего несколько секунд.

Вдруг, неизвестно откуда, появился таинственно-трепетный, голубовато-фиолетовый снег. Сначала он был очень слабым, но, мало-помалу, усиливаясь, залил собою тронный герцогский зал, накладывая на лица всех присутствующих странные блики.

Это был особенный свет, не схожий с тем, который получается от «потешного»[30] огня.

Стало почти ярко-светло.

Анна Иоанновна, приложив руку к сильно бьющемуся сердцу, приподнялась с кресла.

– Ах! Что же это такое? – тихо слетело с ее губ.

Этот самый вопрос хотели, но боялись задать и все присутствующие, прикованные взорами к синьору Джиолотти.

Появился придворный лакей. Он нес большой металлический таз, наполненный снегом.

– Поставьте его сюда! – приказал Бирон, показывая на место как раз против трона герцогини.

Гробовое молчание воцарилось в зале.

Джиолотти подошел совсем близко к ее светлости и спросил:

– Что вы видите здесь, ваше высочество?

– Здесь? Здесь – снег, – ответила Анна Иоанновна.

Тогда Джиолотти обратился и к гостям августейшей герцогини:

– И вы все видите только снег?..

– Да… да… ну, конечно!.. Да, – в удивление посыпались робкие ответы.

Тогда великий чародей Джиолотти простер руки над тазом со снегом и произнес:

– Смотрите, вы все, смотрите, ваше высочество, сюда!.. Не спускайте глаз!

И взоры всех устремились на невинный предмет.

Снег стал таять точно под влиянием сильнейшей жары. Вместо снега появилась вода, а на ней, на этой воде, – маленькие-маленькие зернышки светло-желтого цвета.

Из одного из этих зернышек стал поразительно быстро расти ствол и покрываться ветвями, на которых появились темно-зеленые листья.

Ужас овладел и Анной Иоанновной, и ее гостями.

– Ах!.. – пронеслось по залу.

А взор великого чародея не отрывался от сказочно быстро растущего ствола. Его руки все так же были распростерты над тазом, и все так же властно-уверенно звучал его голос, произнося какое-то магическое заклинание на латинском языке:

– Nasce o, arbor magnae misteriae, nasce! Est in corpore tuo Signum et vis vitae aeternae… Egomet, Magistr Maximus, potentiae summae volo.[31]

Все выше, выше становилось это заколдованное дерево.

– Боже! Что за дьявольщина?! – испуганно отшатнулся Кейзерлинг. – Это – волшебное дерево!

– Fiat lux! Да будет свет! – властно произнес Джиолотти.

Таинственный фиолетовый свет куда-то исчез, уступив место красно-желтому свету свечей люстр и канделябров.

Перед всеми стояло высокое дерево, на котором висели великолепные мандарины.

Джиолотти, сорвав один, почтительно поднялся по ступеням трона и протянул герцогине «магический плод».

– Лучшей наградой мне, далекому чужеземцу, могла бы явиться милость, если бы вы, ваше высочество, соблаговолили принять от меня этот душистый плод, столь быстро выросший на снегах вашей отчизны! – Итальянец почтительно склонился перед Анной Ианновной, которая совсем «сомлела».

Это первое чудо таинственного магистра привело всех в состояние какого-то столбняка.

Бирон подал знак – и грянула музыка. Но звуки того упоительного вальса, который всегда столь зажигательно действовал на сентиментально-чувственных митавок, не произвели теперь ни малейшего эффекта. Так сильно было впечатление, произведенное на всех синьором Джиолотти.

Однако бал все же начался.

Джиолотти стал беседовать с Бестужевым, на которого чудо великого магистра произвело как раз обратное впечатление: более чем когда-нибудь Петр Михайлович был убежден, что имеет дело просто с ловким фокусником, а вовсе не с ученым.

Бирон, воспользовавшись тем, что начались танцы, подошел к герцогине и тихо спросил ее:

– Ну что? Видели?

– Да!.. – так же тихо ответила она.

– Остались довольны?

– Я поражена, Эрнст…

– Убедились в могуществе того человека, которого я вызвал из далекой Венеции?

– О, да!.. Но я боюсь его, Эрнст Иванович, он вселяет мне какой-то ужас…

И в шепоте Анны Иоанновны действительно звучал страх.

– А между тем, Анна, вам надо не бояться его, а благословлять, потому что он сулит вам такое счастье, о котором вы даже и мечтать не могли, – произнес Бирон.

– Что же: он будет гадать мне сегодня при всех?

– Да. Он вообще покажет всем еще немало чудес.

Бестужев, разговаривая с чародеем, не спускал взора с Анны Иоанновны и Бирона.

«Что этот «конюх» нашептывал ей? Я убежден, что разговор идет о том «чуде», которое вот стоит передо мной, – о Джиолотти. Но неужели он при всех ляпнет такую штуку, о которой говорил мне Бирон? – тревожно проносилось в голове обер-гофмаршала. – Ведь если он громогласно заявит, что Анну ждет императорская корона, это немедленно станет известно в Петербурге. А там на меня и так косятся».

Джиолотти как бы сразу прозрел, какие тревожные мысли обуревали обер-гофмаршала.

– Что вы так угрюмы, ваше превосходительство? – тихо спросил он Бестужева.

Тот, пожав плечами, ответил:

– Ведь для вас, такого могущественного чародея, нет тайн. Если это справедливо – угадайте причину моего тревожного состояния духа.

Пристально-пристально поглядел в глаза царедворцу великий магистр и еще тише сказал ему:

– Вы боитесь одного бестактного чуда с моей стороны. Но, во-первых, если вам не угодно, чтобы оно совершилось, его и не будет, а во-вторых – оно будет сделано так тонко, что, кроме ее светлости, вас, господина Бирона и меня, об этом никто не будет знать.

«Да, это – необыкновенный человек! – вздрогнул Бестужев. – Он читает чужие мысли как открытую книгу».

– Хорошо! – сказал он. – Я полагаюсь на ваше искусство и на вашу ловкость, синьор Джиолотти.

Великий магистр, с низким поклоном подойдя к герцогине, спросил:

– Не пожелаете ли вы, ваша светлость, чтобы я воспроизвел перед вами какие-нибудь картины из того прошлого, которое вам почему-либо особенно мило и дорого?

– И я увижу эти картины?

– Да, совершенно ясно.

Удивленный шепот гостей пронесся по залу.

– Что же я должна для этого сделать? – пролепетала Анна Иоанновна робким голосом.

– Очень немногое. Я только попрошу вас усиленно думать о том, что вам было бы угодно видеть.

После этих слов в руках чародея появилось маленькое золотое блюдечко, на которое он что-то насыпал из золотого же флакончика. Затем он поставил блюдечко на круглый небольшой столик, и вдруг трепетно-голубое пламя взвилось прямым, ровным столбом над таинственной чашечкой, а клубы ароматного, странно пахнущего дыма волнами заходили по залу. Казалось диковинным, как, откуда могли взяться столь большие клубы, в которых совсем скрылась фигура великого магистра. Вместе с этим откуда-то издалека донесся и прокатился по огромному залу аккорд музыки. Тихий звон серебристых колокольчиков как бы примешался к мелодичному звуку туго натянутой тонкой струны. Свет сразу погас. Потухли все люстры, все канделябры.

Анна Иоанновна почувствовала, что чья-то горячая рука с силой схватила ее руку, и она услышала слова чародея:

– Сосредоточьтесь над тем, что вы желаете видеть, ваша светлость! Думайте только об этом и пристально глядите прямо вперед.

Грозно, повелительно звучал голос Джиолотти; в нем уже не было ни мягкости, ни придворной вкрадчивости, а звучало лишь приказание.

Сам он казался каким-то огненным существом в том мраке, который воцарился в зале, – точно человека облили спиртом и подожгли.

– Вы видите что-нибудь на стене? – спросил затем чародей.

– Нет… ничего, – ответила герцогиня, – только какие-то искры.

– Напрягайте зрение!

И вдруг на стене, чуть-чуть озаренной фиолетово-голубоватым светом, стали вырисовываться фигуры. Сначала они не имели правильных, определенных очертаний. Казалось, точно бесформенные тени вздрагивали и плясали, то пропадая, по появляясь вновь.

Глубокая тишина царила в зале. Было лишь слышно взволнованное дыхание Анны Иоанновны и ее гостей.

Бежали секунды, сменяясь минутами, которые всем мнились бесконечными часами вследствие остроты жгучего, напряженного ожидания «чего-то страшного, необычайного с того света, от власти Сатаны».

Но вот мало-помалу пляшущие тени стали принимать определенные формы.

– Ах!.. – пронеслось вторично по залу.

Все увидели следующее: огромный, длинный стол, весь заставленный кубками, кувшинами. Посредине него, на почетном месте, восседает огромная фигура грозного царя, императора Петра. По правую руку его сидит худощавый, болезненного вида, молодой человек в какой-то иноземной военной форме с лентой и звездой.