По поводу одной машины - Джованни Пирелли

— Втроем не можете с ней справиться? Что же мне, кричать «караул»? Звать полицию?

XIV

Постояли-постояли под навесом у края неонового четырехугольника и ринулись в туман, через площадь. Есть среди них шустрые, есть нелюдимые: уткнутся носом в шарф или в воротник и ни гу-гу. А есть развязные, смешливые, горластые, глупые.

В последний момент, выходя из-под навеса, Марианна заметила: прибило парня к тротуару, как ветром буек к берегу… Стоит, расставив ноги;—придерживает мотороллер; руки в карманах куртки, воротник поднят, непокрытая голова побелела от инея. То ли насвистывает, то ли просто так губы сложил трубочкой. И не оборачивается. Какое там! Стоит боком и ждет. А может, он другую дожидается?

Марианна зашагала мимо него, в обход по кругу, но так, чтобы не выпасть из поля его зрения. Взгляд ее устремлен вперед, но невидимые антенны — сначала сбоку, потом позади — действуют. «Пусть дожидается кого угодно. Мне от этого ни холодно, ни жарко!» Кстати, сегодня действительно холодно! Холоднее обычного. Ага, заводит. Застрекотал, затарахтел мотор. Сальваторе подкатил сбоку, отталкиваясь ногами, не включив сцепления.

— Погода неважная, — словно извиняясь проговорил он.

Пауза.

— А мне нравится. Я люблю миланский туман.

Пауза.

— На заднем сиденье не холодно. Летом, конечно, лучше: можно ездить подальше, за город.

Марианна идет своей дорогой, расправив плечи, с высоко поднятой головой, не обращая внимания на холод и на парня, который едва за ней поспевает. Куда проще пробираться сквозь толпу пешком, чем сидя на мотороллере, который приходится катить ногами. Вскоре она обнаруживает рядом с собой не Сальваторе, а его «ламбретту». Мотор выключен. Сальваторе идет с другой стороны и подталкивает помеху, держась одной рукой за седло, другой — за рычаг переключения скоростей.

— Я-то езжу и зимой. Не за город, конечно, а в центр. Каждый вечер. Сегодня тоже поеду. Холодно. Даже уши щиплет. Я люблю. А на заднем сиденье ехать хорошо. При желании можно надеть теплые наушники, тогда еще лучше.

Пауза.

— Я видел: продаются на проспекте Верчелли. Не очень красиво, зато удобно, уши закрывают полностью. И стоят недорого.

Пауза.

— Если бы подвернулась подержанная «фиат-600» или «тополино»… [7]

— Привет, «Авангард!»

Это Амелия. Она единственная из всех не прочь подружиться с Марианной, поболтать. Но пока не решается. Тоже придумала, острячка: «Привет, „Авангард“!» Или это она для храбрости? Коричневая фетровая шапочка ей идет и с васильковым плащом смотрится неплохо.

— Ты на восьмом или на двадцать втором?

— Приве-ет! — откликнулась Марианна, растягивая «е».

Тут Амелия замечает Сальваторе. С преувеличенным смущением извиняется:

— Ах, простите, простите. Простите, пожалуйста!

И бочком-бочком, помахав на американский манер рукой, влилась в людской поток.

Сальваторе: — Нет. Автомобили не по мне. Гробы. Разве что с откидным верхом… И чтобы верх всегда был опущен. При быстрой езде не намокнешь.

Долгая пауза.

— В прошлом году у меня была девчонка, ну, прямо шальная какая-то. Каждый божий день — в кино. Духотища, я не мог дождаться, когда сяду, наконец, за руль.

Пауза.

— Расстались мы с ней. Не из-за кино, конечно. Я ее водил все время, покупал два билета на балкон, без разговоров. Ты, говорит, не умеешь шутить. Я ей объяснил, что мы, южане, — народ особый, и шутим мы на свой лад. Да какие вы южане, говорит. Не южане вы, а деревенщина.

Очень долгая пауза.

— Оскорбляла она меня. Я ее всегда ждал. Очень была красивая. Я прямо умирал по ней. По правде, это она меня оставила.

Голос у него не такой, как у всех. Нельзя сказать, чтобы неприятный, но странный какой-то, немного смешной для мужчины. И эта манера выдавливать слова в час по чайной ложке. Хорошо уже то, что он не настырный. Столько вопросов назадавал, столько предложений делал: хочешь — отвечай, хочешь — нет. Будь у Марианны сестра, она бы не прочь иметь такого шурина. Пусть бы приходил по вечерам или на праздники, когда скучно.

Подошли к конечной остановке. (Восьмой номер отходит, двадцать второй — переполнен: на задней площадке висят, кондуктор ругается. Ругайся не ругайся, а что делать? Завтра повторится то же самое.) Сальваторе ставит мотороллер на упор, запирает на дополнительный замок и встает рядом с Марианной. Стоит молча, терпеливо, с мрачным лицом, словно не по своей воле В толкучке его прижимают к Марианне, он дает ей понять, что не виноват: упирается ногами, растопыривает локти, откидывается всем туловищем назад; тогда — ненадолго — ему удается от нее отстраниться.

Марианна это видит, видит, что он ее уважает, что он — скромный, выдержанный. Такие качества надо ценить, хотя у парня как-то чудно их видеть. Она держится неприступно: грудь вперед, голова откинута, как у памятника победы. Взгляд устремлен на трамвайные провода.

— Тебе я тоже не гожусь. Понял.

Марианна оборачивается, вернее, скосив глаза, слегка повертывает голову. Освещенные голубоватым светом трамвая, черты лица его совсем еще мальчишечьи, расплывчатые и мягкие. Сквозь облачка пара проступают влажные, темные, полуоткрытые губы. Они ей, пожалуй, нравятся. Да, да, нравятся. Хочется ли ей их поцеловать? К счастью, появляется еще один двадцать второй. Толпа на остановке заколыхалась. Многолетний опыт научил инстинктом точно угадывать, где надо встать, чтобы оказаться как раз напротив открывающейся трамвайной двери. Марианна протянула: «При-ве-ет!» Но Сальваторе уже оттеснили, зажали в толпе — там, где на подходе восьмой.

Если она его обидела, то не нарочно. Впрочем, пусть обижается, тем лучше для него. В трамвайной давке, среди незнакомых людей ей стало легче, свободнее: они не обращают внимания на нее, а она — на них. Ему нравится мотороллер? Ну и катайся себе на здоровье! А ей нравится трамвай. И чем переполненнее, тем лучше.

— Ах это ты, «Авангард»? Бросила своего-то?

Опять эта Амелия! Пристала как банный лист. Личико у нее бесцветное. Нельзя сказать, что неприятное. Сразу видно: ей острить нелегко, надо бы ее поддержать.

Амелия: — Я тебе советую быть поосмотрительней. Свяжешься с таким — хлопот не оберешься. Что ни говори, а эти парни с юга совсем не похожи на наших. Во-первых, они не понимают шуток. Стоит познакомиться — просто так, без серьезных намерений, чтобы в кино вместе ходить, — как он уже…

Марианна поворачивается к Амелии спиной. Раз она плохо обошлась с Сальваторе, то теперь так же обойдется с Амелией — чтобы никому не было обидно. Правильно? Кроме того, когда девчонки ходят вдвоем, они превращаются в куриц. Вернее, в квочек. Марианна протиснулась в свободный уголок между кондуктором и первым сиденьем. Прислонилась лбом к стеклу.

А Амелия все не отстает:

— Если хочешь знать, он совершенно не в моем вкусе. Я люблю светлых блондинов. Ты «Викинги» смотрела?

Как приятно холодит лоб. Одни мысли от этого вовсе исчезают, другие проясняются. Трамвай останавливается у светофора. Сквозь прозрачный экран окна в серожелтом дыму тумана мерцают фары машин, светятся красные, оранжевые, белые огни, сигнальные лампочки. Сколько их! И столько же с той стороны, готовых ринуться дальше. Рядом с трамваем, возле центральной двери, впритирку к ней, тарахтит мотороллер. Неужели это он? Ну конечно! Без шапки — значит, он. Когда дали зеленый свет, он не вырвался вперед, а, притормаживая ногами, поехал сначала медленно-медленно, потом чуть быстрее, стараясь не перегнать трамвая. И так все время: вместе с трамваем убыстряет и замедляет ход, делает остановку, снова трогается. Все это спокойно, точно, будто припаивает оборвавшуюся проволоку на «Авангарде». Издали он похож на старушку, потому что волосы у него совсем заиндевели, от висков до затылка. В седле он держится прямо, как карабинер на коне. Мотороллер, зажатый коленями, тоже напоминает скакуна. Останавливаясь (когда останавливается трамвай), он секунды три-четыре, а может и все пять удерживает равновесие, потом — раз! — выбрасывает ноги в стороны, упирается в землю и застывает на месте. Трогаясь в путь, проделывает то же самое в обратном порядке: раз! — убирает ноги, по-лягушечьи сгибает их в коленях, плотно охватывает мотороллер, минуты три-четыре удерживает равновесие, затем выжимает сцепление и — пошел!

Амелия: — Ну мне пора. Я на следующей выхожу.

Действительно, на следующей остановке Амелия, сухонькая, как стрекоза, помахала рукой, выскочила и — вот неожиданность, — очутилась перед самым носом мотороллера. Сделав удивленную гримаску и махнув на американский манер, она пошла потихоньку прочь, покачивая несуществующими бедрами. Какая нашлась скромница! Светлые блондины ей нравятся, видите ли! А он чего смотрит? Ехал бы за ней. Конечно, Амелия — девчонка неказистая, но ему наплевать. Было бы кого посадить на заднее сиденье. Ведь он только об этом и мечтает.