Сочинения 1819 - Андре Шенье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
20 Доверь мне нежную и девственную душу.
Не столь несмелая, я научу тебя
Томиться и вздыхать, тоскуя и любя.
Пусть эти детские, румяные ланиты
От уст моих горят, лобзаньями покрыты.
О, если бы сюда пришел ты отдохнуть
И тихо голову склонил ко мне на грудь.
На спящего тебя я б с трепетом глядела
И, разбудить боясь, дышать почти не смела.
Льняным полотнищем я стала б отгонять
30 От милого лица назойливую рать
И пчел завистливах, и мошек легкокрылых...
<9>
АРКАС И ПАЛЕМОН
Палемон
Ты Дамалидою[208] пленен светлоголовой,
К Венерину ярму покамест неготовой.
Она еще дитя, и твой напрасен труд,
Невинные глаза намеков не поймут.
На пастбище твоя беспечная телица
Лишь в тень вербен густых на берегу стремится.
И, на супружеский не отвечая зов,
Резвится до зари средь молодых бычков.
Незрелого плода довременная проба
И кислого вина твое прельщает нёбо,
Но жди, пора придет, и облетят цветы,
И мед плодов земных тогда-то вкусишь ты.
Тогда она сама, от томной страсти млея,
Склонит к тебе главу, лобзаний вожделея.
Но оперения птенец еще лишен,
И туго свернутый не процветал бутон.
Над колосом венец еще не золотится,
И соком пурпурным не брызжет шелковица.
Смотри, поторопись, не потеряй всего.
Аркас
20 Кто счастье упустил, тот не вернет его.
Преобразился сад от летнего убора,
И обещания свои сдержала Флора.[209]
Налитый соком плод недаром манит взгляд:
Едва созрелый, он приятно терпковат.
Голубка юная недавно оперилась,
И в почках нежная листва уже пробилась.
Бутонов розовых и Дамалиды вслед
Сквозь стенки плотные темниц проглянул цвет.
Не обошлось без слез, испуга и смущенья,
30 Но матери слова ей были в утешенье.
Доволен Гименей: уж грудь ее кругла,
И руку страстную заполнить бы могла.
Пришла пора: пушок прелестно-шелковистый
И девственный покрыл айвовый плод душистый.
Достигший спелости, полураскрыт гранат,
Рубины новые во тьме его горят.
<10>
ВАКХ
О Вакх божественный, о юный Тионей,
Приди, о, Дионис, Эван, Иакх, Леней,[210]
Явись, каким ты был, когда твой глас отрадный
На острове печаль умерил Ариадны.[211]
На колеснице ты предстал: была она
Из бивней дорогих огромного слона,[212]
И полосатый тигр, могучей статью страшен,
Небрежно листьями и гроздьями украшен,
Пантера дикая и в темных пятнах рысь
10 В единой упряжи вдоль берега неслись.
Луч солнечный играл на золотых колесах,
Бежала вслед толпа менад[213] простоволосых,
И восклицали все: о, Вакх, о, Тионей,
О Эвий,[214] Дионис, Иакх, Эван, Леней! —
Ведь Греция имен тебе дала немало —
И эхо горное те клики повторяло,
Тимпанов гулких гром, двойных трещоток стук,
Кимвалов медных звон, фригийской флейты звук,[215]
Веселой, пляшущей ты окружен был свитой.
20 Фавн, молодой сильван, сатир, плющом увитый
Толпились шумно вкруг Силена-старика.[216]
Тот, на осле едва держась,[217] издалека
Тащился с чашею, всегда хмельной и сонный,
Покинув Индии сияющие склоны.[218]
<11>
ЭВФРОЗИНА
Ах, нет, понравиться никто мне не стремится.
Как жаль, что родилась я позже, чем сестрица.
Красавцы-пастухи нас встретить норовят
И дарят мне цветок, но на сестру глядят.
Заметит кто-нибудь порой, как я пригожа,
Но тут же скажет ей: “Как на тебя похожа!”
Ах, почему всего двенадцать весен мне?
Не для меня поет влюбленный в тишине,
Никто не требует моей любви всечасно,
10 Но скоро день придет. Я знаю, я прекрасна.
Я знаю: властной я красой одарена:
Округлое лицо, златых волос копна,
Как небо, взоры, блеск улыбки белозубой,
Ресницы черные и розовые губы.
<12>
ГИЛАС
Шевалье де Панжу
Корабль, достойный сын сосновых рощ Пенея,[219]
Арго, что Грецию в Колхиду нес скорее,
Среди эвксинских вод[220] не смея встретить норд,
Замедлил свой разбег, вошел в спокойный порт,
Героям мило все на берегу пустынном.
Они покинули корабль. Гилас с кувшином
Для мирной трапезы среди травы густой
Пошел неведомой тропинкой за водой.
На берегу ручья, в тени лесной прохлады
10 Три издали его увидели наяды.
Пленил их юноша и взора синевой
И свежестью чела... Еще живей волной
Запел пред ним ручей. Влекут его вниманье
И ветер и ручья прохладное плесканье,
Он приближается; цветы и здесь и там.
Пестрея средь травы, склоняются к перстам.
Уж он при виде их забыл про порученье,
Бродя по берегу, рвет нежное цветенье,
Плетет себе венки. Ручей его зовет,
20 И над скольжением его спокойных вод
Склоняется Гилас, за куст держась рукою,
Пока звенит кувшин под тяжкою струею.
Три нимфы в тот же миг из заросли густой
Плывут к нему, влекут Гил аса за собой
На ложе из травы и камышей упругих,
Уж он на их груди, в их нежном тесном круге;
Восторгом их уста охвачены живым,
Лесть расточать они готовы перед ним,
И щеки юноши уж их рука ласкает,
30 Которые пушок нежнейший покрывает,
И поцелуем нимф осушена слеза,
Что страхом вызвана на юные глаза.
“Когда, — подумал он, — я видел нимф явленье,
Я думал, что они — мое же отраженье,
Которое несет струящийся поток
И, раздробив волной, колышет здесь, у ног“.
Встревоженный Алкид, предчувствий мрачных полный,
Гиласа шел искать туда, где плещут волны.
“Гилас! Гилас!” — он звал на тысячу ладов,
