Ключ от этой двери (СИ) - Иолич Ася

– Паде!

Он направил лошадь в незнакомую тёмную арку, и Аяне на миг показалось, что он привёз её к Иллире, но дворик был другой, и они проехали сквозь ещё одну арку, потом свернули на другую улицу, и ещё раз. Вдруг он осадил лошадь, спрыгнул и потащил Аяну вниз.

– Иди сюда, – пробормотал он, стаскивая её на землю и хватая за запястье.

Он ногой распахнул дверь и втащил её за руку в тёмную комнату, потом наверх по какой-то лестнице, и, разворачивая, усадил на кровать, очертания которой еле угадывались в черноте.

– Что ты творишь? – спросил он, лихорадочно выбивая искру над столиком. – Что... ты... творишь?

Аяна сидела и плакала, глядя, как разгорается комок пакли, как Конда зажигает светильник и несколько свечей и отодвигает занавеску с окна.

– Ты лишилась рассудка? – спросил он, шагая к ней со свечой в руке. – Куда тебя понесло? Зачем ты пошла ночью в таверну пить в компании чужих мужчин? Зачем ты это делаешь?

Он смотрел на неё, а глаза в этой темноте были как два тёмных колодца, в которых плескалась тоска пополам с пустотой, и огонёк свечи отражался в них. Аяна сморщилась от внезапной оглушительной, опустошающей боли за рёбрами.

– Что тебе нужно от меня? – заплакала она, хватаясь за живот. – Отпусти меня! Дай мне уйти и забыть тебя! Мне больно! Конда, я хочу забыть тебя! Я так больше не могу!

Его лицо вдруг сморщилось. Он тоже плакал.

– Позволь хотя бы обнять тебя, – сдавленно сказал он. – Прошу... Прошу!

Она закрыла глаза. Слёзы душили, и было невыносимо больно быть так близко от него. Нет. Так нельзя.

Она зажмурилась и кивнула.

Свеча погасла, и Конда рванулся к ней, обнимая, прячась лицом ей в плечо.

– Прости мои слова, – сипло шептал он. – Прости меня. Прости, если сможешь. Я прошу тебя, пожалуйста, Аяна. Я не имел права так говорить. Я не имел на это права. Я был безумен. Ревность ослепила меня.

Она глубоко вдохнула и судорожно втащила его на кровать, прижимая его голову к себе и чувствуя, как рубашка на груди намокает от его слёз.

– Я не могу тебя ненавидеть, – прошептала она, всхлипывая. – Я постоянно думаю о том, что ты делал с ней, но я не могу представить тебя... таким. Я не могу.

– О чём ты говоришь? – простонал он. – О чём? Аяна! Айи!

– О твоей жене!

– Я виноват перед ней. Я испугал её. – Он вжался ещё сильнее в её рубашку. – Это правда.

– Ты касался её, Конда! – Аяна двумя руками отстранила его голову и отодвинулась сама. – Она сказала, ты осквернил её! Я не хочу в это верить! Иллира говорила мне, и я переубеждала себя, и думала одно и другое, но я не могу представить... Но я не могу и забыть её лицо!

Она подвинулась на кровати, ещё дальше отстраняясь от него. Слёзы душили её, и волосы, выбившиеся из-под камзола, липли на щёки.

– Я не касался её в этом смысле! – с искажённым ужасом лицом пробормотал он. – Как ты могла подумать такое? Мы поклялись друг другу, ты не помнишь?! Ты считаешь, я мог бы нарушить клятву, пролив твою кровь?!

Судорога свела всё тело Аяны, ошпаривая изнутри горечью.

– Ты хочешь сказать, что она лгала про синяки?

– Я напугал её, Аяна! Я не делал ничего! Это всё было не по моей воле! Эта женитьба!

– Ты не отказался от свадьбы!

– Я думал, это ты!

Наступила тишина. Какой-то сверчок навязчиво пиликал где-то между досок потолка. Аяна схватила ткань под пальцами, сжимая её.

– Что... ты говоришь... – пробормотала она. – Что...

– Я был пьян, потому что мне сказали, что брак заключён! Мне сказали – ступай наверх, там твоя Айи! Я был пьян в течение двух недель! Я поверил, что Пулат нашёл тебя! Я ничего не соображал! Я вбежал туда и крикнул твоё имя, потому что увидел твои волосы, и сказал, что согласен! А потом я увидел её лицо, схватил её и начал трясти! Я спрашивал, кто она такая и куда дела тебя! Я был пьян! Я виноват перед ней! Я виноват перед тобой! Я тряс и орал на неё и, кажется, грозился всех убить, но было поздно, потому что все слышали моё согласие, и нас закрыли в комнате, как кошку с котом, но я человек! Мы люди!

Пронзительная, неуёмная боль была в его крике, и она рвала всё внутри, как остро заточенная метательная пластина, брошенная в пустоту между рёбер и приведённая в движение диким галопом лошади. Аяна молчала, и сердце опять билось где-то в горле. В голове ворочался комок мыслей, и она не могла распутать его.

– Прости меня, – сказал он наконец. – Я просто хотел, чтобы ты знала, прежде чем уйдёшь. Ваша олем Ати сказала это. Надо проститься, чтобы отпустить. Я помню. Прости меня.

– Ты можешь... Ты отпускаешь меня? – снова разрыдалась Аяна. – Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Нет, – всхлипнул Конда. – Я больше жизни хочу, чтобы ты осталась, но я виноват перед тобой. Ты не вещь, чтобы принадлежать только мне или кому-то ещё. Меня не было в твоей жизни больше двух лет. Ты не можешь проживать дни своей жизни, лёжа на полке в ожидании подходящей погоды, как та куртка, которую ты сшила мне, потому что снег может и не выпасть больше. Ты была права.

Он вытерся рукавом. Аяна впервые видела его плачущим, и это терзало и выворачивало ей душу.

– Я не имею права на эту ревность. Да. Ты была права. Ты прошла весь мир пешком, и потеряла на пути Верделла. Я понимаю, что ты уйдёшь, как только найдёшь сестру. Я не должен был...

– Откуда ты это знаешь? – Аяна тоже вытирала слёзы, хлюпая носом. – Откуда?

– Я искал тебя. Человек, которого я отправил, вышел на этого парня, что здесь работает, у Иллиры. Он сказал, что ты ищешь Лойку, и о Верделле и... и...

– О ребёнке, – тихо сказала она.

– Да. О твоём ребёнке, Кимо.

Он закрыл лицо локтем.

– Мне больно, но кто я такой, чтобы быть против твоего желания иметь ребёнка, неважно, чей он... Но этот Раталл сказал, что ты родила от какого-то первого встречного, и я думал, что уже не выберусь из этого безумия...

– Я была твоя, – негромко сказала Аяна после долгого молчания, и вдруг почувствовала, будто выходит на свет из какой-то тёмной пещеры, тихо ненавидя при этом клятого лживого Раталла. – Я остаюсь твоей. Я убила человека по пути сюда. И я пять месяцев провела в плену во дворце, но я оставалась твоей. Его зовут Кимат.

Конда затрясся.

– Прошу, не надо. Не надо! – воскликнул он. – Прошу, не мучай меня!

– Это правда. Как ты мог поверить в то, что я полюбила кого-то?

– Пожалуйста, Айи! Прошу тебя! Я не выдержу ещё и этого!

– Ты не веришь мне? Мы обещали не лгать. Ты мог бы просто посмотреть на него. Тебе бы не потребовалось ничьих слов.

Он замолчал, потом придвинулся ближе, почти не дыша. Аяна слышала, как громко, как быстро бьётся его сердце.

– Я хочу, чтобы ты знал, прежде чем откажешься от меня и от него. Ты можешь посчитать. Я родила его в ноябре... в борделе Тэно. Ты можешь спросить меня, а можешь не спрашивать. А после я прошла весь Арнай с труппой бродячих актёров, неся его за спиной в керио, который Верделл называл "та ваша тряпка", и дошла сюда... чтобы узнать, что ты женат!

Конда поднялся и схватил её за плечи, но отшатнулся, видя, как она сморщилась.

– Почему ты не сказала мне?

– Я была ослеплена ревностью и яростью, Конда! – почти крикнула она, вцепляясь в его рубашку. – Почему ты не сказал мне сразу, что не трогал её?

– Я не поверил ему, но пришёл к тебе и увидел игрушки и кровать! Ревность ослепила меня! – так же крикнул он, снова хватая её за плечи.

– Что же мы делаем такое? – горько проговорила она. – Конда, ты делаешь мне больно. Ты оставил синяки на моих плечах.

Он снова резко убрал руки, отводя глаза.

– Я не сдержался. Я не мог поверить, что это наконец ты, а не очередной обман. Я лишаюсь всего, что у меня есть. Всё разваливается и рассыпается, как замок из песка в набежавшей волне. Я перестал понимать, что реально, а что – ложь. Я не уверен даже сейчас, что говорю с тобой, а не с очередным видением. Айи, я безумен. Всё, чего я касаюсь, превращается в туман, рассыпается, ломается или уносится ветром. Люди, с которыми я говорю, впадают в безумие, вещи теряются, и всё погружается во тьму!