Время Шамбалы - Александр Андреев

К разработке планов экспедиции в Шамбалу-Агарту А. В. Барченко приступил весной 1920 г. Следы его проекта — наметки путешествия в Монголию и Тибет — удалось обнаружить в архиве МИД (АВПРФ), в документах чичеринского Наркоминдела. Примечательно, что экспедиция именуется в них «научно-пропагандистской» с целью «исследования Центральной Азии и установления связи с населяющими ее племенами»[114]. Это позволяет говорить о том, что А. В. Барченко, по-видимому, пытался заручиться поддержкой советского дипломатического ведомства для осуществления своих намерений.

Состав участников экспедиции намечался таким: два основных члена и шесть человек «прислуги», или конвоя. Среди тех, кто изъявил желание принять участие в путешествии, называются моряки-балтийцы, большевики И. Я. Гринёв и С. С. Белаш, чему, впрочем, не следует удивляться. В послеоктябрьский период А. В. Барченко выступал на кораблях Балтфлота с лекциями, в которых рассказывал о существовании в прошлом на земле Золотого века, о первобытном коммунистическом обществе и о Шамбале, сохраняющей по сю пору необыкновенные знания древних. Погибшую доисторическую культуру он характеризовал как некую Великую Всемирную Федерацию Народов, что, разумеется, не могло не импонировать его слушателям, имевшим весьма смутные представления о древнейшей истории человечества. (Любопытная параллель: в 1917 г., почти сразу же после Октябрьского переворота, перед балтийскими моряками и красноармейцами с лекциями выступал и известный писатель и мистик Иероним Ясинский, который, между прочим, был коротко знаком с К. К. Владимировым. И. Ясинский говорил в основном о грядущем коммунизме, при этом, по его собственным словам, он рассматривал большевизм «в свете ницшианской философии»[115]). Результатом лекций А. В. Барченко, очевидно, и стало обращение в Наркоминдел в 1920 г. моряков Гринева и Белаша. А. В. Барченко едва ли возражал против таких спутников, поскольку был искренне убежден, что отыскать «пути в Шамбалу» могут лишь «люди, свободные от привязанности к вещам, собственности, личного обогащения, свободные от эгоизма, т. е. достигшие высокого нравственного совершенства»[116]. Красные моряки вполне отвечали этому критерию, если только считать непривязанность к собственности — ввиду ее полного отсутствия — показателем высокой морали. Кроме них, в документах упоминается также некто Г. Б. Борисов, возможно, сотрудник НКИД (не путать с С. С. Борисовым, главой советской миссии в Тибете в 1923–1925 гг.). Присутствие в экспедиционном отряде представителя Наркоминдела было обусловлено тем, что советское правительство уже давно подумывало о восстановлении отношений с Тибетом, прерванных незадолго до начала войны. В 1918 и 1919 гг. в НКИД дважды рассматривались проекты экспедиций в Тибет — научной, под руководством востоковедов Ф. И. Щербатского и Б. В. Владимирцова, и военно-политической, предложенной калмыцкими революционерами А. Ч. Чапчаевым и А. М. Амур-Сананом. Однако от обоих проектов пришлось отказаться, главным образом, оттого, что гражданская война отрезала Центр от Восточной Сибири и Забайкалья, откуда обычно начинался путь в глубь Азиатского континента[117].

Как и в случае с экспедицией Щербатского — Владимирцова, А. В. Барченко намечались два основных маршрута: короткий Кяхта — Урга — Юм-бейсэ — Анси — Цайдам — Нагчу — Лхаса, и длинный: Кяхта — Урга — Алашань — Синин — оз. Кукунор — Тибетское нагорье — Нагчу — Лхаса[118]. Оба они представляли собой хорошо известные бурятским и монгольским паломникам и торговцам караванные пути, связывавшие Россию (Забайкалье), Монголию и Тибет. Примечательно, что конечным пунктом обоих маршрутов являлась столица Страны снегов — священная Лхаса, где находилась резиденция Далай-ламы. Затраты на все путешествие оценивались по смете в 79 тысяч рублей (вероятно, золотых). Отправиться в путь А. В. Барченко, по всей видимости, собирался осенью 1920 года. В случае следования кратчайшим маршрутом он должен был бы добраться до Лхасы за 30–35 дней, как указывалось в проекте — срок совершенно нереальный; в лучшем случае, расстояние между Ургой и Лхасой можно было преодолеть за три месяца. (Доржиев однажды совершил такое путешествие за 72 дня — абсолютно рекордный для своего времени срок!)

Путешествие А. В. Барченко в Тибет, однако, не состоялось. Что помешало ему — отсутствие ли средств у НКИД, гражданская война (вторжение «Белого» барона Унгерна на территорию Монголии осенью 1920 г.) или какие-либо другие причины? Если первые два предположения вполне могли бы удовлетворить нас, то о «других причинах» необходимо сказать особо. Дело в том, что летом 1920 г. руководство НКИД вернулось к проекту Тибетской экспедиции Щербатского. Примечательно, что эта экспедиция, поначалу замышлявшаяся как чисто научная, постепенно трансформировалась в научно-политическо-пропагандистскую. Так, Щербатской после одной из бесед с заместителем Чичерина Л. М. Караханом сообщал в Петроград своему ученому коллеге академику С. Ф. Ольденбургу: «Что касается Тибета, то они (очевидно, намек на верхушку НКИД — А. А.) больше всего желали бы устроить в Лхасе радиостанцию, и он просил моего совета»[119]. Идея большевиков состояла в том, что экспедиция доставит Далай-ламе небольшую радиостанцию в качестве подарка советского правительства, что помогло бы наладить радиосвязь между Москвой и Лхасой через Кабул. Щербатской, довольно тесно сотрудничавший с НКИДом в ту пору, однако, отговорился от участия в такой необычной экспедиции и в конце 1920-го отправился с научно-дипломатической миссией в противоположную сторону — в Западную Европу. В результате Наркоминдел решил самостоятельно организовать экспедицию в Тибет, заручившись активным содействием Дальневосточного Секретариата Коминтерна и лично уже знакомого нам Агвана Доржиева. В этом контексте проект А. В. Барченко, по-видимому, перестал представлять какой-либо интерес для Москвы, и поэтому Чичерин и Карахан, в чьих руках в то время находились все нити тибетской интриги, спокойно положили его под сукно.

К экспедиционным планам А. В. Барченко, помимо А. А. Кондиайна, возможно, был причастен и К. К. Владимиров. В конце мая он — в то время политуполномоченный ПЧК — зачем-то экстренно выезжает в Москву. Об этой поездке мы узнаем из письма его новой пассии Софьи Зарх: «Как съездил в Москву? Где теперь работаешь? Не получил ли новое назначение?»[120]. Не означает ли это, что К. К. Владимиров лично отвозил проект А. В. Барченко в Наркоминдел, но в таком случае за «экспедицией в Шамбалу» первоначально стоял не НКИД, а ВЧК! Аргументом в пользу такого предположения может служить тот факт, что ровно через пять лет история эта удивительным образом повторится при самом непосредственном участии ОГПУ и К. К. Владимирова.

9. Лапландия — страна сказок и колдунов

В середине того же 1920-го А. В. Барченко закончил одногодичный курс петроградской Педагогической Академии. Его дипломная работа была посвящена одной из наиболее загадочных проблем психологии и, по воспоминанию Э. М. Месмахер, называлась «Сон, спячка, угнетение»[121]. К этому же периоду относятся и сведения о начале сотрудничества А. В. Барченко с Институтом изучения мозга и психической деятельности, организованном двумя годами ранее В. М. Бехтеревым. Внимание В. М. Бехтерева, занимавшегося в это время вместе с дрессировщиком В. Л. Дуровым опытами мысленного внушения дрессированным собакам, и его коллег по институту В. П. Кашкадамова, А. К. Борсука, Л. Л. Васильева и др., несомненно, привлекли парапсихологические исследования А. В. Барченко, равно как и его изыскания в области «Древней науки». Так, мы знаем о докладе, прочитанном А. В. Барченко в этом учреждении, под названием: «Дух древних учений в поле зрения современного естествознания», который затем был рекомендован к напечатанию в трудах института[122]. В том же году А. В. Барченко также пригласили прочитать еще несколько ученых докладов, однако он по какой-то неведомой причине от выступлений и от публикации своего оригинального исследования отказался[123].

Почвой для сближения А. В. Барченко с названными выше учеными наряду с парапсихологией служила также восточная (индо-тибетская) медицина, особенно привлекавшая к себе в эти годы западных исследователей. Василий Павлович Кашкадамов (1863–1941), известный врач-гигиенист, в 1899–1900 гг. находился в командировке в Индии, где изучал чуму и способы борьбы с ней, перенимал опыт индийских врачей. По возвращении в Россию Кашкадамов прочитал доклад «Об индусской фармации» и опубликовал «Краткий очерк индусской медицины» (СПб., 1902). Леонид Леонидович Васильев (1891–1965), физиолог-рефлексолог и парапсихолог, увлекался в молодости теософией, выписывал издания Теософского общества в Лондоне, что, по-видимому, и подтолкнуло его к изучению таинственных «психических феноменов». Не меньший интерес Л. Л. Васильева вызывала и тибетская медицина, получившая распространение в Петербурге в начале 1900-х благодаря успешной практике тибетского врача П. А. Бадмаева. Имеются сведения, что незадолго до революции Л. Л. Васильев вместе со своим камердинером совершил путешествие в Тибет, присоединившись к каравану буддийских паломников[124]. Впоследствии он рассказывал об одной довольно необычной водной процедуре, которую ему однажды довелось наблюдать в этой стране: тибетские монахи ходят или стоят неподвижно в проточной воде горного ручья, одновременно вращая установленные там же молитвенные барабаны. (Процедура эта, как кажется, носила скорее профилактический, чем лечебный характер.) Какое-то время пытливый путешественник провел в уединении в пещере, занимаясь созерцательной практикой, что поразительным образом напоминает некоторые страницы «Доктора Черного». (Не означает ли это, что роман А. В. Барченко вдохновил Л. Л. Васильева на его восточное путешествие?!) Ученый продолжил изучение тибетской медицины в 1920–1930 гг. под руководством Н. Н. Бадмаева, племянника П. А. Бадмаева.