Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера - Джордж Фрекем

Это происшествие имеет непосредственное отношение к нашей истории. Дело в том, что Майр и Эккарт посчитали путч достаточно важным событием и связались с Каппом в Берлине, намереваясь скоординировать его переворот с возможным правым восстанием в Баварии. Майр позаимствовал легкий самолет рейхсвера, и Эккарт вместе со «своим сотрудником» Гитлером 16 марта прилетел в Берлин. (Толанд пишет: «Погода была плохой, и Гитлера, несмотря на мастерство пилота, тошнило, не переставая… Когда они приземлились в Берлине, бледный и изнуренный Гитлер поклялся, что никогда в жизни не будет больше летать»160.) Однако к моменту их прибытия в центр столицы переворот выдохся, и бригада Эрхардта уже маршировала в противоположном направлении – назад в бараки за пределами городской черты. Эккарт воспользовался случаем и впервые представил Гитлера своим влиятельным берлинским друзьям. Впоследствии они еще несколько раз побывают в Берлине вместе.

В декабре 1923 года финансовое положение газеты Völkischer Beobachter стало таким серьезным, что встал вопрос о ее продаже. Гитлер немедленно ухватился за представившуюся возможность. Он поставил в известность Дрекслера, однако ключевой фигурой, руководившей операцией по сбору необходимых средств, снова оказался Дитрих Эккарт. Völkischer Beobachter (порой это название переводят как «Расовый обозреватель») станет центральным печатным органом нацистской партии и будет оставаться таковым до самого конца. Ее первым редактором стал – кто же еще? – конечно, Дитрих Эккарт.

Книга Розенбаума «Объясняя Гитлера» может помочь нам прочувствовать политическую атмосферу, царившую в Мюнхене в период восхождения Гитлера. В работах по истории нацистской партии и в гитлеровских биографиях главным героям уделяют такое внимание, что может показаться, что они стояли в центре жизни Германии того времени. Но движение, начатое Майром, Эккартом, Гитлером и другими, было всего лишь одним из многих иррациональных начинаний, предпринимавшихся в ту иррациональную эпоху – иррациональную не только в политическом, но и в социальном, идеологическом и религиозном смысле. Времена были безумными – и не только на земле Гете и Канта, – но все же в Германии в особенности. Гитлер, подталкиваемый силой своей «одержимости», был интригующей фигурой, обращавшей на себя внимание масс. И чем шире расходилась о нем слава, тем большим нападкам он подвергался от своих врагов, прежде всего слева. В Мюнхене эту роль взяла на себя социалистическая газета Münchener Post.

Нацисты называли Münchener Post «ядовитой кухней». «Журналисты этой газеты первыми сосредоточили пристальное критическое внимание на Гитлере, с того самого момента, как этот странный призрак явился из глубин пивных залов, – пишет Розенбаум. – Они стали его первыми противниками, первыми, кто смеялся над ним, первыми, кто исследовал его феномен, первыми, кто показал теневую сторону деятельности его партии – кровавые и преступные шаги, маскирующиеся под политическое движение. Они были первыми, кто пытался предостеречь мир об опасности, исходящей от зловещей твари, надвигавшейся на Берлин… Их дуэль с Гитлером продолжалась около двенадцати лет. Ее результатами стали глубочайшие – на то время и по сей день – очерки, освещающие его характер, образ мыслей и методы. Большую часть их работы забыли, но мало что сумели превзойти. Выражение “ядовитая кухня” дает понять, что они сидели у Гитлера в печенках»161. Одной из первых акций нацистов во время путча 1923 года стал разгром офисов и печатных станков Münchener Post. Они сделают это еще раз в 1933 году немедленно, как только Гитлер станет канцлером.

Именно в газете Münchener Post в июле 1921 года был опубликован памфлет под заголовком «Адольф Гитлер – предатель». В нем Гитлера обвиняли во всех видах внутрипартийных нарушений, а также в том, что он ведет себя точно так же, как и те, на кого постоянно нападает в своих речах и статьях, то есть как еврей. Памфлет был результатом гневной реакции на поведение Гитлера со стороны определенной группировки, сформировавшейся внутри самой НСДАП. В более широком контексте дело было в том, что во время продолжительного отсутствия Гитлера (он был в Берлине) Дрекслер и другие вступили в контакт с рядом малых националистических партий. Они собирались объединиться с ними для увеличения своего политического веса. С Гитлером перед этим не проконсультировались, и тот отреагировал на эту новость «как примадонна» – вспышкой ярости. Уже в те дни им порой «овладевали приступы бесконтрольного гнева»162. 11 июня без лишних церемоний он объявил о своем выходе из партии.

Для человека, лишенного каких-либо иных средств к существованию, который, вступая в партию, был убежден, что «назад дороги нет», эта отставка была рискованным шагом. Но так ли это было в действительности? Гитлер прекрасно знал, что «уход из партии ее единственной звезды будет серьезным, быть может, фатальным ударом для НСДАП»163. Его решение, выглядящее импульсивным, на поверку больше походило на хорошо спланированный маневр для захвата абсолютной власти в партии. Эта власть будет ему предоставлена, и вновь не без посредничества того же Дитриха Эккарта: 26 июля Гитлер снова станет членом партии, а три дня спустя его изберут «председателем партии с диктаторскими полномочиями». Более того, он настоит на неизменности программы партии и на том, чтобы впредь и речи не шло об объединении с другими партиями или организациями.

Здесь перед нами впервые является истинный Гитлер. Он один знает, какая миссия ему поручена (и он никогда никому ее не раскроет). Он считает НСДАП своим инструментом и никому ни при каких условиях не позволит мешать исполнению своей миссии. В глубине души Гитлер стал абсолютным самодержцем с тех самых летних дней 1919 года, когда в нем произошли пока еще необъяснимые перемены. Он останется им до того самого момента, когда пустит себе в голову пулю. Лишь преходящие обстоятельства его невероятного взлета заставят его временно прятать или смягчать это свое притязание. «Гитлер представляет собой крайний пример политика, ставящего личную убежденность в своей миссии выше всего остального. В своей политической деятельности он руководствовался нормами личной биографии», – пишет Себастьян Хаффнер164.

Одной из легенд, крепко пустивших корни в истории, стала легенда о том, что Гитлер в первые годы своей общественной деятельности считал себя провозвестником, предтечей, «зазывалой». То есть тем, кто собирает людей для подготовки к пришествию «сильного свыше», истинного фюрера, который поведет, наконец, расу господ к светлому будущему. Легенда о том, что Гитлер, вплоть до своего тюремного заключения в Ландсберге и написания «Майн Кампф», был «зазывалой», берет свое начало в таких, например, работах, как «От “зазывалы” до “фюрера”» (1975) Альбрехта Тирелла. Главным распространителем этой теории был Ян Кершоу.

Верно, Гитлер в некоторых случаях называл себя «зазывалой», но это случалось исключительно в публичных обращениях или в беседах с посторонними, в особенности с журналистами. Причина этого видимого смирения проста: в то время для широкой публики Гитлер был всего лишь выскочкой – забавным, претенциозным и фанатичным новичком, появившимся на переполненной политической сцене Мюнхена, где-то на юго-западном углу Германии. Тогда в стране не было недостатка в правых вождях, рвущихся в диктаторы. Среди кандидатов был и промышленник, владелец газет и издательств Альфред Хугенберг, и видный пангерманец Хейнрих Класс, и главнокомандующий рейхсвера генерал Ханс фон Зеект. Кроме того, над всеми возвышалась фигура фельдмаршала Эриха фон Людендорфа, героя Танненберга, который вместе с Паулем фон Гинденбургом фактически был диктатором Германии на протяжении второй половины войны. «В фолькистско-националистическом лагере на роль будущего диктатора чаще всего прочили именно его» (Петер Лонгерих165).

«Гитлер был сознательно скромен, когда речь заходила о сравнении его роли [во время неудачного путча 1923 года] с ролью Людендорфа. Именно Людендорф занимал первое место, говорил Гитлер на суде [в ходе процесса, последовавшего за путчем], тогда как он, Гитлер, руководил лишь политической борьбой. Претендовать на первое место в движении, в котором рядом с ним стоял Людендорф, было для него “немыслимо”»166. Так и было в действительности. Гитлер был одержимым, но не сумасшедшим – не настолько, чтобы публично провозглашать себя фюрером германского народа, все еще будучи «одиноким странником ниоткуда» (по его собственному выражению) – практически неизвестным австрийцем, скромным отставным капралом, авантюристом политических задворок и оратором пивных залов. Людендорф же «был тогда символом общенародной борьбы»167.