Варрава - Т. Гедберг

— Блаженны плачущие, ибо они утешатся! — произнес Он тихим, но твердым голосом. Лицо Его приняло строгое выражение, устрашившее Марию. Она поспешно поднялась и, едва держась на ногах, почти шатаясь, вошла в дом.

На следующий день, ранним утром, когда в доме все еще было тихо и безмолвно, Иисус покинул его и направился дальше по пути в Иерусалим.

Когда Мария узнала, что Он ушел, она почувствовала облегчение. Всю ночь она пролежала в страхе перед тем, что принесет наступающий день, и, по мере того, как приближалось утро, ее страх все возрастал. Ей хотелось бы иметь возможность все дальше и дальше отодвигать этот день, не вычеркнуть его из будущего, — нет! — а только знать, что он еще наступит. Поэтому, когда Марфа сказала ей, что Незнакомец удалился уже из их дома, ей стало на мгновение как-то легко на душе. Она хотела увидеть Его еще раз, она знала, что увидит Его, но только бы не теперь, только бы не так скоро!

Выйдя из дому, она с удивлением, но в то же время и с радостью заметила, что ночью прошел дождь. Теперь солнце освещало влажную землю, и утренний ветерок стряхивал с деревьев мелкие, сверкающие капли.

И где же осень? Уж не приснилось ли ей, что настала осенняя пора?

Да, она всему радовалась; все кругом представлялось ей таким близким, таким родным; она все понимала и все любила, была так странно, так глубоко счастлива, не зная почему и не желая этого знать.

Она медленно спустилась со склона горы и пошла по дороге в Иерусалим. В ее душе безостановочно мелькало далекое воспоминание, делавшееся все более действительным и ярким и под конец поглотившее ее всецело. Ей казалось, что она вновь переживает его.

Это было два года тому назад. Она была в Иерусалиме, ходила помолиться в храм, но не обрела мира в молитве. Она жаждала утешения и примирения, но пред ее мыслями стоял только гневный и угрожающий Бог. С печалью и унынием в сердце возвращалась она оттуда.

Тогда ее внимание привлекло сборище на улице. Она остановилась, стараясь по речам окружающих догадаться о том, что здесь происходит, но до слуха ее долетали только звуки взволнованных, сердитых и спорящих голосов; самый же смысл слов тонул в этом шуме.

Вдруг все смокли и устремили взор в одну точку. Она тоже посмотрела туда.

Посреди толпы стоял молодой, стройный Человек в белом плаще. Он не был высок ростом, а между тем казался выше всех окружающих. Глаза Его были опущены, а рот нервно подергивался. На Этого Человека все и смотрели. Ближе всех к Нему стояла кучка людей, которых, по их внешнему виду, Мария признала за фарисеев. Один из них, низенький толстяк, с важной и гордой осанкой, находившейся в смешном контрасте с его фигурой, говорил с Незнакомцем. Когда он кончил, на губах его заиграла хитрая усмешка, и усмешка эта отразилась на лицах окружающих. Они, казалось, с торжеством ожидали ответа.

Но вдруг Незнакомец поднял глаза и устремил на них взор, пламеневший гневом.

Он начал говорить, но Мария не разобрала Его слов, а только видела эти сверкавшие гневом очи. Потом народ опять зашумел и стал тесниться вперед, так что она ничего больше не могла видеть. Задумчиво пошла она дальше. В стороне от толпы стояла женщина; Мария обратилась к ней с вопросом:

— Кто Этот Человек в белой одежде?

Та взглянула на нее каким-то странным, затуманенным взором и отвечала:

— Иисус Назарянин, Сын Божий!

Мария вдруг остановилась и подумала:

«Да, она именно так сказала: Иисус Назарянин, Сын Божий!» С чувством какой-то непонятной тревоги ускорила она шаги.

После того воспоминание об этом преследовало ее в течение нескольких дней.

Когда она раздумывала о странном взгляде и всей манере женщины, с которой она говорила, то приходила к заключению, что та, вероятно, немного помешана; поэтому она и не хотела углубляться в смысл ее слов.

Но они все-таки произвели на нее глубокое впечатление, благодаря той особенной связи, которая возникла, таким образом, между ее собственным настроением и видом разгневанного Чужеземца. Они были как бы подтверждением ее собственных мыслей в то время. Постепенно, однако, и это воспоминание нашло себе вместе с другими могилу забвения на дне ее души…

Мария зашла так далеко, что видела уже Иерусалимский храм, возвышавшийся над склоном горы. Тогда она повернула, чтоб идти обратно. В ней не было теперь прежнего ощущения радости и счастья; какая-то неопределенная тревога то и дело заливала краской ее щеки.

И в ушах ее звучали слова той женщины:

«Иисус Назарянин, Сын Божий!»

Вдруг она остановилась и широко раскрытыми глазами стала смотреть вперед. По дороге шла ей навстречу женщина; одета она была бедно, почти нищенски; маленькая, хрупкая, с густым слоем пыли на одежде, она шла неверной поступью, внимательно озираясь вокруг.

Но вот она остановила глаза на Марии, — этот взгляд! — да, это была она, женщина, произнесшая те Странные слова!

Мария не трогалась с места и, не отрывая от нее глаз, ждала ее, в сущности сама не зная, для чего. Но женщина не обратила на нее большого внимания и прошла мимо, лишь мельком на нее взглянув.

Тогда Марию охватило непреодолимое желание заговорить с ней. Она пошла за ней следом, вскоре нагнала ее и дернула за платье.

Женщина обернулась и посмотрела на нее со спокойным вопросом в глазах.

Мария пришла в замешательство; она не подумала о том, что же она ей скажет.

— Ты ищешь кого-нибудь? — спросила она, наконец, пристально глядя на нее все время.

На один миг что-то похожее на подозрение промелькнуло в глазах женщины, но затем она спокойно ответила:

— Кого мне искать?

Мария почувствовала, что начинает сердиться; какое-то особенное настроение овладело ею, смесь стыда и гнева, и она сказала без колебаний:

— Ты ищешь Иисуса Назарянина?

Глаза женщины блеснули, и она горячо воскликнула:

— Да, — это правда, я ищу Его, не знаешь ли ты, где Он?

Мария не сводила с нее взора.

— Он ночевал у нас в доме, — теперь Он ушел, — Он, наверно, в Иерусалиме.

Женщина кивнула головой.

— Да, да, я так и думала! — И она хотела идти дальше, но Мария удержала ее.

— Кто ты? Почему ты неотступно следуешь за Ним? — запальчиво спросила она, остановив на женщине пытливый взгляд.

Та подняла голову и встретилась глазами с Марией. В ее взоре были сначала смущение и гнев, но скоро они исчезли и их сменили печаль и смирение и еще что-то, озадачившее. Марию; быть может, это было сострадание.

— Я — Мария Магдалина, самая презренная из Его слуг. Я была грешницей, — тихо прибавила она и почти с гордостью взглянула на Марию. Затем она поспешно пошла далее.

Мария тоже продолжала свой путь. Но душа ее находилась в страшном смятении.

«Она любит Его, — думала она, — а между тем считает его Сыном Божьим!»

Эта мысль представлялась ей грозным приговором.

Когда она пришла домой, ее вид испугал Марфу. Но на все ее расспросы она не дала никакого ответа, только со слабой улыбкой качала головой и говорила, что вполне здорова. Марфа видела, что одно уже ее присутствие есть мука для сестры.

И так продолжалось и следующие дни. Бессильно опустив руки на колени, Мария неподвижно сидела и смотрела перед собой застывшим взором. Стоило войти кому-нибудь в горницу, как она начинала тревожиться и волноваться: особенно же нестерпимо было ей присутствие сестры или брата, — она точно стыдилась чего-то перед ними. Порой она делала над собой усилие, пытаясь заняться, помочь сестре в хозяйственных хлопотах, но вскоре бросала дело и снова погружалась в прежнее оцепенение. Тяжелая усталость парализовала не только тело ее, но и волю. На лбу ее образовались две мелкие, глубокие морщинки, как бы от непрерывной мучительной думы, а по ночам Марфа слышала порой, как сестра шептала слова, которых она не дерзала понять, слова о грехе и позоре.

Спустя несколько дней Лазарь и Марфа собрались в Иерусалим. Мария решительно отказалась сопровождать их, горячо уговаривая их в то же время идти. Под конец они должны были уступить ее настояниям.

Они пустились в путь с утра. Как только они отправились, Мария вышла в сад и села на скамью перед домом. Несколько часов просидела она неподвижно, погруженная в оцепенелое раздумье. Вдруг лицо ее нервно оживилось; она встала и начала спускаться к дороге. Проходивший мимо юноша взглянул на нее с изумлением. Тогда она заметила, что одета небрежно, покраснела и вернулась домой. Пока она надевала свое праздничное платье, в голове ее проносились обрывки из разговора с Иисусом. Она опустила руки, громко говоря сама себе: «Да, я понимаю это!» — и улыбнулась улыбкой, которая ей самой показалась странной.

Когда она была готова, она направилась в Иерусалим. Она шла без остановки, не отдыхая ни минуты. Часа через два после полудня она была уже в городе. Там она начала бродить по улицам, пугливо избегая всех встречных, бросая кругом быстрые, зоркие взгляды. Несколько раз подходила она к храму, но, покачав головой, внезапно поворачивала назад. Так прошло еще часа два или три; возраставшая в ней все это время тревога побуждала ее идти все торопливей вперед. Она шла и шла, не обращая больше внимания на недоумевающие или насмешливые взгляды прохожих.