Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта - Марсель Брион

Мастера игры на бильярде пользовались не меньшей известностью, чем выдающиеся артисты, и не будет преувеличением сказать, что они были настоящей приманкой для клиентов Хугельмана, которые знали их всех поименно и расталкивали друг друга в толпе вокруг столов, чтобы посмотреть, как они играют. «У Хугельмана можно было увидеть самых лучших бильярдистов, подобно тому как в Короне можно было увидеть самых выдающихся актеров, — пишет Франц Фреффер.[33] — Там бывали прославившийся на всю страну Рейх и знаменитый Унтель; венгерские мастера играли так блестяще, что за один прием выигрывали три партии. То были допотопные времена, период детской наивности, счастливого неведения, предшествовавший открытию „сухого удара“[34] — приема, которому было суждено покорить мир… У Хугельмана был настоящий университет бильярда. Теперь он переехал к Адами».

В другие кафе люди приходили, чтобы услышать музыку. Я говорю «услышать», а не «послушать», потому что удовольствие, которого можно было ожидать от трактирных виртуозов, было несравнимо с тем наслаждением, что испытывали меломаны на утренних концертах в оранжерее Аугартена, где играли Моцарт и Бетховен. Музыканты, игравшие в кафе, во все времена были скорее большими мастерами создания определенного настроения, нежели атмосферы настоящего эстетического наслаждения. Их музыка была чем-то вроде того, что Эрик Сати[35] называл «меблировочной музыкой». Она могла быть и очень хорошей, как, например, вальсы отца и сына Штраусов, но могла быть и избитой до банальности, когда скрипачи извлекали звуки из каких попало инструментов. Кроме того, были и такие рестораторы, которые стремились развлечь своих клиентов концертами, похожими скорее на аттракционы. Так, какой-то трактирщик-француз привез в свое заведение на Пратерской дороге, как редкую диковинку, оркестр парижских арфисток, который и в самом деле привлекал множество посетителей.

Были и такие места, куда венцы ходили, чтобы услышать импровизаторов. Одной из специфических особенностей начала XIX века была чрезвычайная популярность поэтов, готовых мгновенно сочинять стихи на темы, предлагавшиеся кем-нибудь из зрителей. Такие произведения часто бывали очень длинными и порой по-настоящему прекрасными, как, например, песни г-жи де Сталь в устах ее Коринны.{14} Из Замогильных записок мы знаем, что Шатобриан приглашал импровизаторов, чтобы придать изюминку вечерам в своем римском посольстве, а Ганс Христиан Андерсен сочинил превосходный роман,{15} главный герой которого был итальянским импровизатором.[36] Италия была родиной этих удивительных виртуозов, от которых изысканное общество было без ума; очаровывали они также и посетителей публичных заведений. Вероятно, успех импровизаторов распространился на Австрию именно из Италии. Они производили настоящий фурор в венских кафе и в пригородных ресторанах, и все мемуаристы того времени не устают прославлять Фердинанда Заутера, восхищавшего слушателей своими ироническими куплетами.

Будучи служащим страхового общества и получая за работу очень мало, Заутер решил укрепить свой бюджет, распевая по питейным заведениям блестяще импровизированные тут же злободневные куплеты. Он пожинал при этом восторженные аплодисменты, несколько крейцеров и бесчисленные бокалы вина, за короткое время разрушившие его здоровье. В грязной одежде, почти в лохмотьях, в заляпанной грязью обуви и с какой-то тряпкой на шее вместо галстука, он очаровывал своих слушателей насмешливым добродушием, с которым смеялся над собой и над своим нелепым нарядом. Этому шутнику с причудливо-странной физиономией, напоминавшему своими повадками героя сказок Гофмана, этому неистощимому забавнику было суждено умереть от холеры, унесшей множество жизней в трагическом 1854 году. Большинство его стихов, разумеется, нигде не публиковалось, поскольку рождались они в запале устной импровизации. Некоторое время они сохранялись в памяти слушателей, потом забывались и ими, но все же некоторые из них сохранились, в основном это чисто венские по характеру и талантливости стихи, вдохновленные «кабацкой музой».[37]

Певцы и певицы, скрипачи, музыканты, игравшие на цитрах, акробаты и фокусники развлекали посетителей пригородных кабачков и «садовых кафе», где проводили свой досуг добрые венцы. Поскольку комкать свой отдых не было принято, то, не имея времени на отнимавшую целый день поездку в Венский лес, они усаживались под деревьями или в тени увитых зеленью беседок, которые в самых скромных заведениях заменяли цветами в горшках, закрепленных на палках разной длины.

Прогулка в общественном парке, неизбежно прерывавшаяся остановками в очередных питейных заведениях, была для венца почти ежедневной потребностью. За отсутствием заросших тропинок Венского леса эту настоятельную потребность австрийцев в общении с природой удовлетворяли посыпанные песком аллеи и лужайки Пратера, Аугартена и Фольксгартена. Отмечая в своих Мемуарах[38] эту характерную привычку, граф де Сент-Олер заносит ее в актив жителей Вены. «Для всех классов населения традиционно привычны прогулка, музыка и танцы на открытом воздухе, всегда сопровождающиеся хорошим столом. По окончании рабочего дня, как бы мало у него ни было для этого времени, каждый ремесленник из пригорода снимает рабочую одежду, надевает приличный костюм и отправляется с женой и детьми в один из бесчисленных ресторанчиков, рассеянных по цветущему раздолью орошаемых Дунаем угодий, чтобы съесть жареную курицу. На городских бастионах и на склонах венских холмов обосновались более ухоженные заведения для горожан среднего достатка и зажиточных рабочих; в общественных парках, охватывающих город зеленым кольцом, вдоль аллей гнездятся ларьки с прохладительными напитками и более солидные заведения, в которых можно перекусить. В центральной части каждого парка имеется обширная танцевальная площадка. Оркестрами, игравшими на таких площадках вальсы и отрывки из опер, не гнушались дирижировать Штраус и Ланнер.

Бесконечно очаровательна эта толпа мужчин и женщин всех возрастов, спокойно радующихся жизни и явно довольных судьбой. Никогда никаких эксцессов, ни малейших беспорядков, лишь едва слышен стук ножей о тарелки. Каждый негромко переговаривается с соседом, гуляющие церемонно движутся по двое вокруг ограды танцевальной площадки; время от времени пары, нарушая спокойный ритм этого движения, выходят из стройных рядов и погружаются в водоворот танцующих, чтобы сделать несколько туров вальса с пылкостью, которой окружающие не могли бы ожидать, видя их строгие манеры и серьезное выражение лиц».

Это нетерпеливое стремление поскорее уйти из города, поражающее приезжих и владеющее поголовно всеми горожанами, является одной из очень специфических черт характера венцев. Главной причиной этого ежедневного исхода за город или в парки является любовь к природе, а также желание посвятить хотя бы часть дня чему-то, не связанному с профессиональными занятиями, желание разорвать последовательность рутинных дел. Жителю Вены прекрасно удавалось урвать какое-то время для спасительного отдыха, чтобы расслабиться, снять напряжение, для всего того, что психиатры называют «отключением». Венец возвращался домой со своей прогулки в зелени парка освежившимся, с обновленным взглядом, радуясь всему тому, что увидел изящного и прекрасного, вдоволь надышавшись чистым воздухом.

Потребность в чистом воздухе была признана настолько законной во всех классах общества, что никакие протокольные условности, никакие приоритеты не влияли на течение этой радостной толпы в направлении Пратера, особенно летом, когда никому и в голову не пришло бы оставаться дома по окончании повседневной работы. В массе пешеходов и экипажей каждый знал свое место. Сент-Олера восхищала эта дисциплина, которой он, вероятно, не встречал больше нигде. «В мае и июне, после пяти часов пополудни, жители этого города, как всегда изменившие на лето время обеда, спешат уйти из своих печальных жилищ; все улицы, кончающиеся у Красной Башни, буквально забиты экипажами, мужчинами и женщинами верхом на лошадях. Вереница колясок, начавшаяся у небольшого моста через Дунай, не прерывается на всем протяжении Егерцайле и кончается только у ворот Пратера. Экипажи двигаются в одну линию со скоростью пешехода, и ни один из них не должен выезжать из колонны. Привилегий нет ни для кого. Я сам видел, как император с императрицей, соблюдая это правило, после долгого ожидания отчаялись попасть до позднего вечера в Пратер, отказались от своих намерений и свернули к Хофбургу». Происшествия, подобные тому, в котором дочь русского посла оказалась виновницей несчастного случая, были настолько редки, что французский дипломат возвращается к нему как к совершенно исключительному событию на протяжении всех своих воспоминаний и рассказывает при этом о необычных перипетиях судебного процесса, восстановившего графа Эстерхази против городского совета. Они скрупулезно изложены в главе его Мемуаров, озаглавленной «Венские развлечения».