В поисках света - Игорь Калинаускас

Нет такой вещи. С точки зрения науки физики, вещи — электронные облачка. И пустоты тут во сколько раз больше, чем вещества? Ну приблизительно 80 % пустоты. На самом деле. Рука в камень никак не входит, а говорят: 80 % пустоты. Как же оно на самом деле? Самый великий физик всех времен и народов сказал: все относительно.

Для верующего человека и Мир и он сам пластичны, принципиально пластичны, то есть принципиально не жесткие, не фиксированные. Идея пластичности заложена в самом понятии духовности, духовной жизни, духовного развития.

Вот сидит электронное облачко на электронном облачке. Сотрясает другие электронные облачка. Это с точки зрения физики. А с точки зрения психологии? А с точки зрения того, сего, третьего, четвертого, пятого?

Как в это поверить? Как отказаться от огромного богатства, которое неизвестно откуда на меня свалилось, что я все знаю уже? Я знаю, как должно быть. Я знаю, как оно на самом деле. Я знаю, что мне нужно будет. Я точно знаю, что у меня сегодня нет того, что должно быть. Все знаю.

И когда вы посмотрите с этой точки зрения, то поймете, о чем говорили умные люди типа Сократа, когда утверждали: я знаю, что ничего не знаю. И очень этому радовались. Никола из Кузы говорил про ученое незнание. Ученое потому, что до этого нужно додуматься, потому, что нужно отказаться от априорного знания, от социального наследства, которое вбито в голову без всякого моего согласия или несогласия, как механизм социальной адаптации, социального контроля и управления. Как однажды, наконец, признался Кашпировский: «Это не я лечу, это телевизор великий лечит». Как телевизор может не вылечить хотя бы половину смотрящих на Кашпировского? Это же святой ящик!

Науке о человеке присущ взгляд на человека как на некую данность. И это вполне оправданный научный подход. А духовность говорит: нет, в человеке полно всякого дерьма, которое свою роль уже сыграло — когда-то служило пищей, но уже переварилось. И надо как бы клизмочку; и вот в качестве клизмочки выступает духовное учение. Есть многое, от чего надо освободиться.

Тогда у вас появится место для того, чтобы верить. И тогда вы будете способны совершать определенное количество хотя бы микрочудес, которые для вас даже не будут чудесами. Это будет нормой. Но для постороннего наблюдателя это будут чудеса. Вот почему объективация — такое великое дело. Нужно ловить такие моменты в себе. Моменты, когда в вас все свободно от «должен», от «не хватает», от «на самом деле». И в эти моменты совершать поступки по вере. И по вере вашей вам и воздастся. Это формула. Это не благое пожелание, не абстрактная метафора. Это абсолютно точная формула. По вере и воздается.

В тех системах верований, где есть как бы верховные Отец или Мать, там не так страшно. Почему? Потому что это не самостоятельное действие — это просто выполнение некоего указания. Он или оно, Высшее, говорит: делай так. И делают. Если что не так, то виноватых как бы и нет. Личной подписи делающего под этим нет. В такой ситуации нет вопроса веры, есть вопрос послушания. Авторитетные люди сказали, что есть такое верховное существо, называется, скажем, Рык-Пык, чтоб никого не обидеть. С детства внушали, со всех сторон социальное давление организовали правильно, достигло оно меня, и я верю, что есть верховное существо Рык-Пык. И я вступил в эти ряды рык-пыковцев и прекрасно живу, потому что Рык-Пык говорит, а я выполняю. Как в армии. «Есть!» И все. Как только я сказал: «Есть, товарищ командир», — все, я уже ни за что не отвечаю. Я выполняю.

Вера — вопрос интимной ответственности. Вера есть духовное достижение и постижение одновременно. Верую и поэтому за все, что делаю, несу личную, персональную ответственность. Верую — значит, могу сказать: «Я это сделал. Я это сказал».

Тогда появляется сила, о которой так хорошо написано во всех книжках. Но отвечаете за эту силу вы лично. И тогда становится понятно, что, может быть, она пока и не нужна, и пока я ею пользоваться не буду, потому что я еще не готов отвечать за использование астральных энергий в боях с чиновниками. Лично, персонально. Вот если мне кто-нибудь скажет, то по указанию я готов, за своей подписью — пока — нет.

Мы, конечно, можем гордиться. Мы духовная традиция, которая сама себя кормит.

Но мне бы хотелось, чтобы во всех этих социальных, магических действиях, которые мы замечательно производим, мы не забыли бы о том, что истинная работа делается по трем направлениям: для себя, для людей, для храма.

Так вот по линии для себя у нас самое большое несчастье. Вы все патриоты Школы, вы готовы отдать за нее последние четыре рубля. Четыре миллиона карбованцев. Но вы совершенно не готовы поставить свою подпись. Не в смысле мании величия, а в смысле ответственности за содеянное. Ибо если есть Я, то есть Мир, который я порождаю и, значит, за него отвечаю.

И тогда уже совершенно не важно, как оно должно быть, потому что оно так, как я это сделал. И не хорошо это, и не плохо. А что там про это люди говорят — это опять же их право. Что я сам по этому поводу думаю — это мои проблемы. Но оно только так, как я сам сделал. И никак по-другому.

Вот почему некоторым становится страшно, а некоторым скучно. Что же это за духовная традиция, никаких тебе приключений, романтики, астральных сущностей? Проза жизни, зарабатывание денег. Так ведь много и давно рассказывали, что традиций много. Если эта не подходит, не стоит мучиться, ищите другую. Эта традиция живет на базаре. Эта традиция, еще раз повторяю, своей технологической целью имеет резонанс между субъективной и объективной реальностью, то есть полное отрицание какого-нибудь «как должно быть».

Если любовь — это снятие дистанции, то откуда возьмется указание любимому человеку, какой он должен быть, когда вы в резонансе. Он именно такой, какой должен быть. И ты для него тоже именно такой, какой должен быть. Резонанс уничтожает проблему, кто каким должен быть. Но как только свет выключается — наступает тьма. И во тьме каждый со своим буфетом, полным книг, начинает другому доказывать, каким он должен быть, и объяснять все с помощью самых новейших знаний.

Любить страшно, потому что это уничтожает дистанцию, то есть делает любящего абсолютно уязвимым по отношению к любимому, будь то отдельный человек или весь мир. Верить еще страшнее. Когда веришь, то обнаруживаешь, что ничего, что кажется привычным и постоянным, нет. Обнаруживаешь, что и ты сам, и все остальное каждое мгновение создается и исчезает. Если в любви исчезает «как оно должно быть», то в вере исчезает «как оно есть». Вера приводит человека в такое качество, когда он остается даже без «как оно есть на самом деле». Выясняется, что никакого «на самом деле» нет.

Если никакого «как должно быть» нет, то тогда нет врагов, которые появляются, когда я знаю, «как должно быть», как надо поступать, а они хотят и знают по-другому.

А если никакого «на самом деле» нет, на самом деле, то тогда исчезает последний способ возвыситься над другими. А как же медали? А выслуга лет? А погоны квалификации? А звания и названия? А посвящение и просветление? За труды, жертвы всем ради продвижения по духовному пути — и ничего?! Да. Вот именно, что НИЧЕГО. Вот ради этого и трудимся, как выясняется.

Дело в том, что счастливым человеком управлять, манипулировать невозможно. Все манипуляторы прежде всего пугают человека, еще больше углубляют его чувство несчастья. «Ты думаешь, у тебя только этого нет. У тебя еще и вот этого нет. Ты думаешь, что только так должно быть. Еще и вот так должно быть». Таким человеком можно управлять и манипулировать как угодно. Чем больше человек чувствует себя неудовлетворенным, чем больше он гордится своим пессимизмом, тем легче им управлять. Счастливым человеком манипулировать невозможно.

Что же такое манипуляция? Плюс-подкрепление здесь, плюс-подкрепление там, и все происходит. Как можно манипулировать человеком, у которого все есть? Мало того, что у него все есть, он абсолютно не знает, как оно на самом деле. Ему говорят:

— Вот так.

— Хорошо, пусть будет вот так.

— Ты беспринципный.

— Ну хорошо, я беспринципный. А как оно должно быть?

— Не знаю.

— Как, у тебя нет идеалов?

— Нет. (Смех.) У меня сплошная корысть. Хочу дойти до конца духовного пути.

— А что там будет?

— А там будет Ничего. И это самое замечательное — Ничего.

— Чего ничего?

— Да ничего, ничего.

— Как?

— Да ничего.

— Как оно ничего?

Внутри этой «великой пустоты» зреет кристалл веры, самосознания, — то хорошее, что может вызреть, — там свет. Чем человек прозрачнее для этого света, тем яснее видит. Тогда сознанию не требуется никаких идеологических установок. Просто видишь. И не важно — это на самом деле или нет. Я вижу. Вот человек. Вот я. Вот мы. Вижу. Пришел в министерство. О! Какие все важные! А вот в этом месте никакого контроля нет. Я туда и иду. Я же не знаю, как оно должно быть, как на самом деле входят к министру. Вхожу. Министр тоже не знает, как быть в таких случаях. Я говорю: «Что ты расстраиваешься? Вот ты мне подпиши тут, и я исчезну опять». Он говорит: «Какие тревоги? Пожалуйста». «Как же вы ему подписали?» — «Он какой-то дурной, понимаете? Не знает просто ничего. Случайно все это».