Концепции власти в средневековой Руси XIV-XVI вв. - Василий Телицын

2) неприятие Василием II Флорентийской унии и изгнание митрополита-униата Исидора;

3) падение Константинополя под ударами турок-османов в 1453 г.;

4) окончательное освобождение русских земель от ордынского ига, после стояния на Угре 1480 г.

Все это привело к тому, что конце XV – начале XVI в. начинают формироваться развернутые политические теории, призванные, с одной стороны, заявить об изменившемся характере власти великого князя и возросшем положении Руси в целом и Москвы в частности, а с другой стороны, вписать по факту новое государство и правящую в нем династию в существующую картину мира. Время правления в Российском государстве Ивана III и Василия III в истории развития государственных идей образует одну непрерывную эпоху, в которой в общественно-политической мысли, помимо развития идей и тем, характерных для предыдущих поколений, на первый план выходит ряд новых вопросов, а именно вопрос о всемирно-историческом значении Руси, о наказании еретиков и о монастырском имуществе[227].

Одно из таких учений, находящееся в теснейшей связи с политическими идеями эпохи Древней Руси и периода XIV-XV вв., отражено в посланиях к новгородцам митрополита Филиппа (1464–1473), которые представляют значительный шаг вперед в развитии учения о богоустановленности власти. О необходимости покорности московскому князю митрополит Филипп пишет в нескольких посланиях в Новгород, в которых убеждает новгородцев не подчиняться великому князю литовскому и королю польскому Казимиру. По мнению Вальденберга, митрополиту Филиппу в данном случае было недостаточно использовать в своем послании широко распространенную идею о непротивлении власти, так как новгородцы не отказывались от княжеской власти вообще, а лишь выбирали ту, которую считали для себя наиболее удобной[228]. Таким образом, митрополиту было необходимо аргументировать, почему новгородцы обязаны подчиняться именно московскому князю. В качестве одного из основных аргументов на первый план выходит понятие «старины», а также довольно распространенное понятие «отчины и дедины», связанное в среде московских книжников как раз с властью московских князей. «Ведаете, сынове, сами, отъ коликыхъ временъ Господари православные, Великые Князи Рускые почались…» – пишет митрополит новгородцам, далее говорит о Владимире, крестившем Русь, его сыне Ярославе, владимирских князьях Всеволоде и Александре Невском, затем переходит к московским князьям Дмитрию Донскому и великому князю Василию. «И до нынешняго Господаря до господина и сына моего Великаго Князя Ивана Васильевича; отъ техъ местъ и до сехъ местъ они есть Господари християньстии Рустии и ваши господа, отчичи и дедичи, а вы ихъ отчина из старины… (выделено мной. – В.Т.)»[229]. Отступление Новгорода от великого князя является, с точки зрения митрополита Филиппа, отступлением от власти, которой держались отцы и деды, т. е. от старины, а также отступлением от православия: «…а от нешего деи господина, отчича и дедича, отъ христианьскаго Господаря Рускаго, отступаете, а старину свою и обычаи забывши, да приступаете деи къ чужему къ Латыньскому Господарю къ Королю (выделено мной. – В.Т.)»[230]. Необходимость новгородцам держаться православия[231], которое в данном случае прямым образом соотносится с подчинением власти московского князя, митрополит подкрепляет историческим примером о гибели Византийской империи вследствие измены православию: «А и то, сынове, разумейте: царьствующий градъ и церкви Божия Костянтинополь доколе непоколебимо стоялъ, не какъ ли солнце сияло въ благочестии? А какъ остави иститу, да съединился Царь и патриархъ Иосифъ съ Латиною, да и подписалъ Папе злата деля, и безгодне скончалъ животъ свой Иосифъ Патриархъ, не впалъ ли въ рукы Царьградъ поганымъ, не въ Турьцкихъ ли рукахъ и ныне? <…> а как до вас дошло… какъ бы надобе душа своея человеку спасти въ православьи, и вы, въ то время все оставя, да за Латинскаго Господаря хотите закладыватися»[232].

На вопрос о том, какой именно власти надо повиноваться, митрополит отвечает весьма определенно: «И вы, сынове, смиритесь под крепкую руку благоверного и благочестивого государя Рускых земль, под своего господина под великого князя Ивана Васильевича всея Руси, по великой старине и вашего отчича и дедича, по реченному Павлом Христовым апостолом, вселеньскым учителем: всяк повинуйся власти, Божию повелению повинуется, а противляяйся власти, Божию повелению противится»[233].

Таким образом, принцип о богоустановленности власти применительно к политическим реалиям второй половины XV в. дополняется немаловажным принципом «старины»: от Бога та власть, и той власти надо повиноваться, которой повиновались отцы и деды, которая есть власть по старине[234]. Вместе с тем в посланиях митрополита Филиппа четко прослеживается идея о том, что отступление от власти Ивана III фактически тождественно отступлению от православия, так как московский государь остался последним православным правителем. Данные идеи, изложенные в посланиях митрополита, также позволяют сделать вывод о том, что само содержание власти московского князя, а вместе с ним и положение Руси как православного государства претерпевают в эпоху правления Ивана III определенные изменения.

К концу XV в. идеи о принципиально ином качестве власти великого князя, прежде изложенные в трудах московских книжников, проникают в официальную московскую идеологию. В данном случае речь идет о достаточно своеобразном для средневековой Руси памятнике, а именно об «Изложениях пасхалии на осмую тысящу лет» (далее – «Изложения пасхалии») авторства митрополита Зосимы, который точно датируется 1492 г. В данном случае, поскольку митрополит Зосима являлся главой Русской православной церкви, взгляды и идеи, излагаемые им в своих произведениях, имели во многом официальный характер. По мнению Я.С. Лурье, необычность произведения заключается также в том, что это не прямая публицистика и не легендарно-публицистическое сочинение, публицистическое содержание в данном случае вложено в памятник, имеющий прикладной богослужебный характер, в предисловие к новой пасхалии, созданной в связи с тем, что в 1492 г. не произошел ожидаемый «конец» мира[235].

В «Изложениях пасхалии» московский князь Иван III, помимо того, что именуется довольно распространенными в среде московских книжников во второй половине XV в. титулами «государя» и «самодержца» всея Руси[236], сравнивается с крестителем Руси Владимиром I, а также римским императором Константином: «И ныне же, въ последнняя сиа лета, якоже и въ перваа, прослави Богъ сродника его (т. е. Владимира I. – В.Т.), иже въ православии просиавшаго, благовернаго и христолюбиваго великого князя Ивана Василевича, государя и самодеръжца всея Руси, новаго царя Констянтина новому граду Констянтину – Москве, и всеи русской земли и инымъ многымъ землямъ государя…»[237]. Как уже отмечалось ранее, сравнение русских правителей с Владимиром I – явление, довольно распространенное среди древнерусских и московских книжников. Сравнение русских князей с римским императором Константином также уже встречалось, первым этой чести был удостоен в «Слове о законе и благодати» и «Повести временных лет» Владимир I, в XIV в. московские книжники сравнивали с Константином, например, московского князя