Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен

Вначале я просто потерял дар речи. Тем не менее особого смысла отрицать, что я отправил документы за границу, не было, поэтому я сказал Герингу: «Я отправил свои бумаги из Вены в Швейцарию после увольнения, чтобы иметь возможность при случае доказать, что моя политика в Австрии ориентировалась на мирную эволюцию и я ни при каких обстоятельствах не мог представить себе силового решения вопроса об аншлюсе. Моя отставка ясно показала, что такая политика больше не устраивает фюрера. Он намеревался решить австрийскую проблему иными методами, в реализации которых я не хотел принимать участия. Я сознаю всю серьезность своих действий, и в случае, если меня будут судить за измену, я определенно заявлю, что вся ответственность за них лежит на мне одном, а Кеттелер только выполнял мои приказы». О прочих обвинениях, выдвинутых против Кеттелера, я сказал Герингу, что они являются чистейшей выдумкой, при помощи которой гестапо намерено оправдать его ликвидацию, если это когда-нибудь выйдет на свет.

Мое положение стало теперь исключительно трудным. Я каждый день ожидал ареста по обвинению в государственной измене. Проводимое в Вене расследование не давало никаких результатов, за исключением информации о том, что Бохов, в свою очередь, тоже исчез. К тому времени у меня больше не оставалось сомнений в том, что в этой драме роль злодея исполнял именно он. Одно из обвинений, которые Геринг зачитал мне из своей папки, касалось планов Кеттелера в 1937 году установить вблизи от Зальцбурга личную передающую радиостанцию. Его друзья, работая на ней, должны были сообщать нам о всяких необычных военных приготовлениях с германской стороны границы. Это предложение показалось мне фантастикой, и я отказался его финансировать. Единственным человеком, с которым Кеттелер мог бы еще обсуждать этот проект, был Бохов, которого он считал беглецом от гестапо. В тот вечер, когда я узнал о своем увольнении, первое, о чем меня попросил Кеттелер, было разрешение сообщить новость Бохову, чтобы «этот бедняга» смог заработать на эксклюзивной информации несколько лишних шиллингов. Не было сомнений в том, что он в какой-то момент рассказал этому типу и о поручении, касавшемся моего секретного архива.

Единственной уликой, которую нашим детективам удалось добыть в Вене, была информация о том, что в тот вечер, когда Кеттелер вышел из квартиры фрейлейн Розе, неподалеку некоторое время был припаркован какой-то автомобиль с германскими номерными знаками. Его заметил один из служащих посольства, записавший его номер. Однако, когда я попросил Гиммлера выяснить, кому принадлежит эта машина, единственный ответ, полученный мной, сводился к тому, что автомобиль с этими номерами никогда не покидал Германию. Дело стало безнадежным. Государственный прокурор в Вене отказался возбудить дело на том основании, что этим случаем занимается гестапо, а апелляция к Кальтенбруннеру, который теперь руководил венской полицией, не дала результата. Когда я поднял сумму вознаграждения до 50 000 марок, то не смог найти ни одной газеты, которая взялась бы опубликовать это объявление.

В конце апреля мы получили известие, что в Хайнбурге, много ниже по течению Дуная от Вены, из реки выловлен какой-то труп. Брат Кеттелера бросился туда и опознал тело, которое было передано в гестапо, несмотря на все наши попытки провести аутопсию. В конце концов мы получили официальную информацию о том, что доказательств убийства не обнаружено, а некоторые раны, имевшиеся на теле, причинены, по всей видимости, винтами речных пароходов. У меня не возникало сомнений в том, что Кеттелер был убит сотрудниками гестапо и брошен в Дунай.

Мы перевезли его останки в Германию и похоронили у дома его родителей в Вестфалии. Спустя четыре года мне еще раз пришлось говорить слова прощания над могилой старого друга. В 1934 году в Берлине это был Бозе, а теперь второй из моих верных и преданных коллег. В обоих случаях на нас бросила свою тень грубая сила, готовая в зародыше подавить всякое проявление сопротивления и без раздумий применявшая для этой цели любые средства. Кеттелер пережил события 30 июня 1934 года. После неудачи его попытки ходатайствовать перед Гинденбургом о восстановлении законности и порядка он продолжил борьбу. Когда был убит Дольфус и мы решили, что необходимо приложить все усилия для возрождения подобающих стандартов в австрийской политике Германии, именно Кеттелер окончательно убедил меня в том, что интересы нашей страны требуют моего присутствия в Австрии. Он стал моим самым близким и дорогим другом.

Оглядываясь на четыре года, проведенные мной в Австрии, я могу сказать, что задача, которую я взял на себя в 1934 году в Байрейте, – улучшение отношений между двумя странами и продвижение идеи их эволюционного объединения – могла быть выполнена только при условии полного разделения деятельности австрийской нацистской партии и партии в Германии. Вопрос объединения, хотя он и затрагивал интересы обоих германских народов, мог быть решен исключительно по инициативе Австрии. Именно таким путем я и старался следовать.

Тем не менее связи между двумя партиями и тот факт, что они признавали одного и того же лидера, оказались сильнее меня. По большому счету, не существовало возможности заставить Гитлера считаться с доводами рассудка. Действительно, утверждая при каждом удобном случае правоту своей позиции, мне удавалось иногда убедить его в том, что применение насильственных методов не может привести к удовлетворительным результатам. Несмотря на это и на тот факт, что я пока сохранял свой пост в Вене и мог в некоторых случаях успешно бороться с происками его радикальных товарищей по партии, они в конце концов всегда одерживали верх.

Начиная с середины 1937 года и далее у меня оставалось все меньше и меньше возможностей влиять на общее направление австро-германских отношений. Ненасытное стремление Геринга к достижению большего влияния в области международной политики увенчалось весьма значительным успехом, масштаб которого я в тот момент недооценивал. Этот успех объяснялся в значительной мере содержанием переписки, которую он вел с Гвидо Шмидтом, и результатами его визита в Рим к Муссолини. Шушниг и Шмидт начали рассматривать Геринга как второго из наиболее влиятельных персонажей в руководстве рейха и решили, по всей видимости, что от него они смогут добиться более выгодного компромисса, нежели при моем посредничестве.

Ход событий 11 марта 1938 года в рейхсканцелярии выявил, до какой степени Геринг стал доминирующей фигурой среди всех приверженцев «окончательного» решения. Мало кому известно, что вначале Гитлер приказал военным оккупационным властям разработать проект закона, в соответствии с которым объединение двух стран должно было произойти на основе личной унии, согласно которой Гитлер становился во главе обоих государств при сохранении в Австрии автономного правительства. И только в результате фантастического приема, устроенного ему по дороге от Линца до Вены, он по настоянию Геринга принял решение включить Австрию в состав рейха.