Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья - Карл Май

— Эта бравада недорого стоит. Ваша жизнь как была, так и осталась никчемной, и таким же никудышным будет ваш конец!

— А вам какое дело до этого! Моя жизнь и моя смерть — это мое дело, а не ваше!

— Все-таки и мое тоже! Вы столько раз переходили нам дорогу, что мы, пожалуй, вполне имеем право побеспокоиться о том, чтобы положить этому конец. Вождь нихоров, наш брат, несколько недель подержит вас здесь в плену; и это станет единственным последствием вашего неженского поведения.

Было видно, что она испугалась; но все же собралась с силами и произнесла, на этот раз умоляющим тоном:

— Вы поступаете со мной очень несправедливо. Я не хочу освобождать Мелтона, я только намеревалась попросить вас взять меня с собой.

— Попросить? Вместе с шестью вооруженными провожатыми? Расскажите это кому-нибудь другому! Довольно с вами, хватит! Видеть вас больше не хотим!

Она пошла, перед выходом обернулась еще раз и спросила:

— Значит, Мелтона увезут и накажут?

— Да.

— Помешать вам я не в силах, но учтите, если с вами что-то случится, пеняйте на себя.

Из ее слов следовало, что в пути на нас должны напасть. Как только стемнело, мы окружили деревню кольцом дозорных, залегших в траву. Четыре могольона были схвачены; пятый бежал.

Наутро мы выступили в поход. Паланкин Марты несли лошади; нихоры позаботились о том, чтобы у всех нас были хорошие лошади, и потому за день мы одолевали внушительное расстояние. Мы избегали района Змеиной горы и Флухо-Бланко вместе с пуэбло, завоеванным нами по пути сюда.

Если Джонатан Мелтон и питал надежду освободиться, то день ото дня она, казалось, все больше и больше таяла. Мы следили, чтобы они с отцом не разговаривали. Со старшим Мелтоном творилось что-то странное. Он безостановочно бормотал себе под нос какой-то невнятный вздор, внезапно просыпался посреди ночи, воя от ужаса, то и дело учинял разные глупости, и мы начали уже всерьез опасаться за его рассудок.

И вот однажды вечером — мы находились по ту сторону Литл-Колорадо, перед Анкомой — мы достигли того места, где старый Мелтон убил своего брата. Не упоминая об этом ни словом, мы остановились там, где когда-то завалили покойного камнями. Мы намеревались остаться там на ночь. Кости лошади все еще лежали тут; стервятники обглодали их дочиста. Зловещее место — место братоубийства. Если бы нас спросили, почему для этого ночлега мы выбрали именно его, то, пожалуй, ни одному из нас не удалось бы дать вразумительный ответ.

Мы ужинали, но старый Мелтон не ел ничего. Он лежал на земле, подняв колени и постанывая. Внезапно, — месяц только что взошел, — он попросил меня:

— Сэр, свяжите мне руки спереди, а не со спины!

— Почему? — спросил я.

— Чтобы я мог их держать сложенными. Я должен помолиться!

Какая неожиданная просьба! Могу ли я отказать? Конечно, нет. И я позволил долговязому Данкеру сделать это, поскольку тот сидел рядом с ним. Он развязал ему руки за спиной. Прежде чем он снова скрутил их спереди, старик спросил меня:

— Где лежит мой брат, сэр?

— Прямо рядом с вами, под грудой камней.

— Так похороните меня возле него.

Данкер вскрикнул. Мы увидели, что он схватил Мелтона за руки.

— Что происходит? — спросил я.

— Он вытащил у меня из-за пояса нож, — ответил Данкер.

— Отнимите немедленно!

— Не получается, он держит его слишком крепко! Ой! Он всадил его себе в грудь!

Я подскочил, отдернул в сторону Данкера и наклонился над стариком. Из его открытой раны вырывался хрип. Обеими руками крепко сжав рукоять ножа, он вонзил в сердце длинный клинок по рукоять; он жил еще самое большее несколько секунд.

Что говорить дальше! Свершился суд Божий! Я сказал ему, что он умрет, как Искариот, — от своей собственной руки. И как быстро мои слова исполнились!

Мы были настолько поражены, что сперва могли лишь молча молиться. А Джонатан, его сын? Он лежал, смотрел на луну и не говорил ни слова.

— Мистер Мелтон, — немного погодя я крикнул ему, — вы слышали, что случилось?

— Да, — спокойно ответил он.

— Ваш отец мертв!

— О’кей! Он заколол себя.

— И вы остаетесь спокойны?

— Почему нет? Старику хорошо. Смерть здесь была для него лучшим выходом; иначе болтаться бы ему на виселице!

— Боже мой! Как вы можете так говорить о своем отце!

— Вы думаете, что он говорил бы обо мне по-другому?

Хотя я знал, что он прав, ответил я все-таки иначе:

— Конечно, по-другому!

— Нет, сэр. Он предал бы меня так же, как любого другого, пожертвовал бы мной, если бы ему это было выгодно. Закопайте его рядом с его братом!

Его черствость заставила меня содрогнуться сильнее, чем даже самоубийство. Можно ли таких людей называть людьми? Разумеется, и именно потому, что они люди, нельзя до последнего мгновения сомневаться в том, что их можно исправить. Бог есть любовь, милость, смирение и сострадание!

Мы погребли погибшего, не вынимая ножа из его груди, там, где он хотел, возле его брата. Затем проехали немалое расстояние и лишь после этого остановились, снова разбив лагерь. Я думаю, ни один из нас, кроме Джонатана и Мерфи, в эту ночь не заснул.

На второй день после этого мы прибыли в Альбукерке, где дали отдохнуть нашим коням. Здесь мы пообщались со стариками. К Мелтону были приставлены двое полицейских. Для Марты был взят дилижанс, дальше мы наметили двигаться до Форт-Бэском, а оттуда — вдоль Ред-Ривер к Миссисипи и в Новый Орлеан. Как поразились тамошние господа детективы, когда мы доставили преступника! Виннету, «король следопытов», был героем дня; но он не хотел показываться, да и все остальные держались в тени. К сожалению, нам пришлось задержаться, поскольку нас допрашивали как свидетелей. Между тем всем известно, где остановились Марта с братом.

Прошел слух о том, что она великолепная певица и прекрасная женщина, ей делали не меньше полудюжины предложений руки и сердца. Франц приходил в ужас от обилия всевозможных прожектов, выполнение коих могло в кратчайшие сроки увеличить непременно причитавшееся ему состояние втрое, вдесятеро, да что там, даже сторицею.

Мерфи старался как мог возместить нанесенный им убыток. О том же, что ему пришлось повисеть у меня в лассо, чтобы научиться отвечать, он не рассказал ни единому человеку. Позднее, однако, я прочитал написанный им отчет о его приключениях, который, если я не ошибаюсь, появился в «Крисчен»[111]. Там черным по белому было написано, что это он, в одиночку, восстановил попранную справедливость, а Виннету, Эмери, Данкер и я были всего лишь незначительными, второстепенными персонажами этой истории. С той поры я всегда остерегаюсь что-либо говорить или делать, если в трех или пяти милях в округе можно наткнуться на американского адвоката. Мои дорожные приключения были описаны в сотне американских газет и в тысяче американских книг без моего на то ведома; и при этом мне не подарили ни одного экземпляра; впрочем, разумному человеку, и особенно немцу, и требовать подобного нельзя; американские издатели сказочно разбогатели, мой же единственный гонорар состоял из высокомерного по тону письма, написанного мне одним издателем, другие же посчитали возможным вовсе не отвечать мне.