Легенды Азии (сборник) - Николай Рерих

Действительно, не от насилия, но от внутреннего горения складывается преуспеяние. Нужно давать возможность, нужно открыть окна и на стук отпереть запоры дверей, но именно на стук, на зов. «Стучитесь и откроется вам». В этом кратчайшем слове рассказан великий принцип живой этики. Никакая омертвлённость не коснется живого, возвышенного искания.

Очень часто приходится слышать, что кем-то овладел мрак. Эти соображения уже становятся каким-то общим местом. Все равно, как если бы услышать, что кто-то опять поскользнулся на той же самой ступеньке и наставил себе еще один рог на лбу. Конечно, каждый спросит, неужели он так беспамятен, и зачем же именно на этой ступеньке он опять был так неосмотрителен? Зачем же ему точно бы нравилось самому себе наставлять рога? И зачем вообще преувеличивать преуспеяния сил темных? Если будем допускать их особое преуспеяние мысленно, то ведь тем самым мы будем им давать новую силу.

Сами знаем, что темные очень организованны и изысканны. Тем не менее — не будем преувеличивать их вездесущие. Темные, несмотря на все свои мрачные попытки, прежде всего будут ограниченными. О том их свойстве нужно помнить, ибо в нем их конечное поражение. Они сами знают о своей ограниченности и очень опасаются, когда такое их неизбежное свойство замечено.

Если кто-то будет настаивать на одолении силами темными, то ему нужно предложить прежде всего осмотреть, каков таков сам одолеваемый? Не сам ли он какою-то раздражительностью, или грубостью, или сомнением, иначе говоря тоже ограниченностью, вырастил чертополох, в котором укрываются всякие черти? У вас большой запас духовной силы. Сами знаете, как накоплялся этот запас, как обширно — и разностепенно, и мужественно вы искали эти достижения.

Конечно, вы согласны со мною, что вредно приукрашать свойства сил темных, хотя бы мысленным допущением возможности их воздействия. Потому поставим себе за правило беседовать о силах Светлых, пренебрегая всякими темными ухищрениями. Невольно мы будем знать и о них и даже будем чувствовать их толчки. Но бросаемые ими осколки будут переплавляться в горниле добра.

Рассеивать тьму невежества нужно. Выметать каждый сор необходимо. Нужно водворять чистоту ежедневно — это простое правило гигиены. Но ведь выметающий сор и не много думает о нем, просто он убирает вредных зародышей. Мне лишь хотелось бы подчеркнуть, что некоторые, усиляя какие-то воздействия сил темных, как бы стараются оправдать или себя, или своих близких, подпавших под крыло тьмы. Но оправдания тут не может быть никакого. Можно сожалеть, можно ожидать час, когда одолеваемый вдруг, при свете солнца или при блеске молнии, озарится сознанием, что союз с тьмою прежде всего губителен.

Как только такое озарение стукнет по темени, одолеваемый затрепещет и бросится открыть окна и стучаться, всеми силами достукиваться к знанию. Там, где он только что недавно был груб и нем для всего возвышенного, там сердце его, в новом трепете, заставит прислушиваться к мыслям и к словам блага и восхождения.

Главное же — воздерживаться от всяких предрассудков. Ведь это они своею мертвенностью влагают в мозг предрешенные, несправедливые, ограниченные соображения. Если бы написать историю каждого предрассудка, то праотцем его оказался бы очень слабый, колеблющийся и неистовый в раздражениях человек. Предрассудок как таковой уже есть нечто несправедливое. Ведь это не предвидение, но именно предрассудок. Нечто придуманное, и придуманное лишь для какого-то умаления или искажения, на основе и по причине самости.

Каждый стремящийся к искажению уже будет человеком неверным. А ведь так нужна верность, так нужна вера, как претворение и приближение великой реальности. Каждая верность всегда была истинным украшением. Всеми лучшими поэтическими символами прославлена верность, благая верность, самоотверженная верность — героизм.

Письма проходят через всякие неверные руки. Но пускай и они лишний раз прочтут о верности, о добре и о силах Света. В одном из недавних писем от очень славного человека именно была высказана эта мысль. Пусть вскрываются письма. Пусть еще кто-то прочтет слова о добре и о строении. Может быть, если он чрезмерно погрузился во тьму, они вызовут в нем лишь яростную гримасу ужаса, но может быть, сердце его еще не совсем окаменело и оно вздохнет о Знании, о Строении, о Прекрасном.

12 июля 1935 г.

Наран Обо

Возрождение

Очень рад слышать, как Вы сердечно отозвались на мои соображения об истинной летописи русского искусства. Как-то Вы говорили мне, что в некоторых моих статьях Вы как бы читаете свои собственные мысли. То же самое я могу сказать и о некоторых Ваших очерках, которые не только мне близки в духе, но и в образной форме изложения. Не могу не выписать из Вашего последнего письма мысли, которые мне так близки.

«Как-то на днях ехал я на авто по Мостовой к Китайской. Смотрю, идет одна пара, муж и жена. Я посмотрел на них и вылез на углу Китайской, обогнал их. И когда я вылез, то подумал:

„Вот теперь я знаю будущее: сейчас выйдет из толпы неизвестных мне людей эта самая пара“. И, действительно, эта пара вышла. Значит, та идея, которую я имел на углу Китайской и Мостовой, что я их увижу, — реализовалась. Пустой случай, но ясно мне показал, что идея, т. е. по-гречески образ, есть то, что будет. С этой точки зрения чрезвычайно глубокомысленны писания Блока — он видел то, что будет.

Это правда, но обычной публике очень трудно это уловить, как было трудно Лейбницу опознать, что в теле, кроме протяженности, есть еще сила. Ведь если бы сущностью тела была только протяженность, то каждый бумажный мешок был бы камнем. А камень ведь что-то отличное от мешка. И тем не менее Декарт и прочие учили, что сущность тела — протяжение; как трудно было им оторваться от привычной схемы. И так везде — мысль очень трудна.

Зато художники, мыслящие в образах, знают эту идею отлично; образ — вообще начало знания, и поэтому можно историю культуры России изложить в великолепных образах, в которых она, в сущности, и проходила в истории искусства».

Вот примерно те мысли, которые меня сжигают очень давно и о которых я вспомнил, прочтя Ваше письмо от 6 июня. Жизнь идет, воплощая идеи, а идеи ведут ее. Возможно, что Идея Идей, по-платоновски, и есть добро, которое воплощается в жизни. Но в русском так называемом интеллигентном сознании, которое лежит в области мышления дискурсивного, разорванного, атомизирующего, образ считается чем-то чуждым. Вот почему русская интеллигенция дореволюционного типа оторвана от народа, мыслящего образами. И народные образы — художество, музыка, литература — великолепны.

Вот почему «Летопись русского искусства» надо сотворить так, чтобы она была в одно и то же время летописью русской истории, — истории как прошлой, так и будущей. Запад утонул в своих каменных домах, в римском праве и прочем. Лишь в России звучат небывалые просторы в пространстве и во времени.

В чем мы, русские, нуждаемся? В осознании, в осознании того, что уже налично, что живет в нашей душе. А то мы «и у хлеба, да без хлеба».

Именно нужно мыслить об обновлении. Где бы ни находиться, но всюду следует объединяться в мыслях о поновлении, о лучшем. Такие мысли, единовременные в разных частях света, создают мощную атмосферу. Лишь бы только не было мыслей взаимопоедающих. Но там, где сердце действительно устремлено к благому устремлению, там не может быть гнусного взаимопоедания.

Обновление есть естественная эволюция. Или произойдет загнивание, или расцветает возрождение. Если мы знаем, то не может быть стояния на одном месте, то каждая мысль об обновлении уже будет строительным камнем будущего. Конечно, летопись искусства, летопись творчества будет летописью культуры. Иначе и быть не может, ибо творчество является выражением смысла жизни.

В возродительных мыслях не будем обременять друг друга какою-либо настойчивостью и преднамеренностью. Мыслящий о естественном обновлении знает все условия, могущие привести к такому возрождению. Естественные условия блага, в сущности своей, единообразны. Потому не может быть нелепых, неосновательных, беспричинных расхождений там, где говорится об единой основе.

Могут чуждаться друг друга те, которым не ясна единая, вседвигающая основа совершенствования. Люди, не чувствующие этой основы, никогда не поймут, что летопись творчества, иначе говоря летопись культуры, должна быть помышляема во все времена. Нельзя думать, что такие летописи будут слагаться лишь в полном благополучии, тем более, что и само понятие «благополучие» очень условно.

Отображение культуры есть отложение в сокровищницу, есть священное свидетельство об истинных достижениях человечества. Потому-то эти мысли должны быть ценимы всегда, во всех положениях. Тогда же, когда они появляются среди особо трудных условий, тогда они особенно ценны. Впрочем, кто знает, почему каждому вверен дозор на том или ином месте. По человечеству можем предполагать, что было бы лучше не здесь, а там. А может быть, именно стража доверена здесь. Потому в полной готовности примем этот дозор, в сердце своем направляясь к желанным обновлениям.