Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То ли просто острое желание Алексеева покинуть Могилев, то ли резкий разговор с царем, то ли переутомление стали причиной обострения у начальника штаба застарелой болезни почек. Он был настолько плох, что даже соборовался. Но болезнь отступила. Врачи настоятельно стали рекомендовать начштаба долгосрочный отдых в Крыму. Необходимо срочно было искать ему замену. Александра Федоровна рекомендовала генерала Головина. Алексеев еще более настойчиво протежировал командующему Особой армии генералу от кавалерии генштабисту и еще одному представителю «кружка младотурков» Василию Гурко. 7 ноября Николай извещает супругу, что готов пойти навстречу начштаба: «Я тоже думал о нем, и поэтому согласился на этот выбор. Я недавно видел Гурко, все хорошего мнения о нем, и в это время года он свободно может уехать из своей армии на несколько месяцев». Похоже, царь не придавал большого значения этой временной замене, коль скоро зимой крупных боевых действий не ожидалось. А зря. Александра Федоровна тоже неожиданно легко одобрила решение супруга. «Я надеюсь, что Гурко окажется подходящим человеком, — лично не могу судить о нем, так как не помню, чтоб когда-либо говорила с ним, ум у него есть, только дай ему Бог души»[1490]. Похоже, и в этом случае императорскую чету подвели недостаток информации и интуиции.
Выбор врио «фактического Верховного главнокомандующего» был, мягко говоря, странным. «Служебное положение, которое занимал генерал Гурко, не предназначало его для занятия столь высокого поста, ибо он был младше всех главнокомандующих фронтами и многих командующих армиями, — недоумевал адмирал Бубнов. — Но о нем было известно, что он очень решителен, тверд характером и либерально настроен. Видимо, именно эти свойства заставляли остановить на нем выбор генерала Алексеева, потерявшего надежду сломить упорство Государя»[1491].
Гурко появился в Ставке. Как описывал его сослуживец, «маленький такой, сухонький, из себя не то так видный, а ловкий, собранный, хорошей тренировки; лицо вострое, резкое, бритое, мужественное, с широким лбом и выпуклыми чертами, точно отлитое из бронзы. Взор властный, орлиный, так и впивается начальственным оком из-под густых, суровых, нависших бровей»[1492]. По собственному признанию, поначалу он был просто ошарашен масштабами свалившейся на него ответственности, чувствуя себя совершенно не готовым к новой роли. «Поначалу я очень уставал как физически, поскольку мне не хватало часов в сутках для ее выполнения, так и интеллектуально — из-за огромного объема новой информации, требовавшей освоения, и большого количества ожидавших моего решения вопросов»[1493].
Такой человек — не имевший опыта стратегического управления войсками, но действительно волевой, решительный (это подтверждали все, встречавшиеся с Гурко) и с либеральными взглядами годился скорее на роль заговорщика, нежели начальника штаба. К этому же располагали и теснейшие контакты Гурко с Гучковым. Поразительно, но о связях Гурко с заговорщиками было широко известно и в Ставке, за ним следили чуть ли не со спортивным интересом. Бубнов утверждает, «что с его назначением распространились слухи, что он, если ему не удастся повлиять на Государя, примет против него какие-то решительные меры»[1494].
Слегший Алексеев еще оставался в Ставке, давая наставления своему сменщику. Думаете, они обсуждали планы боевых действий? Отнюдь. Вот что пишет сам Гурко: «Здоровье генерала Алексеева немного поправилось, и я получил возможность почти ежедневно вести с ним более продолжительные беседы… Во время наших разговоров я узнал, что ему удалось убедить царя в желательности замены председателя Совета министров Штюрмера другим человеком… В это время в Ставку приехала императрица Александра, и Алексеев объяснил, что, потеряв в лице Штюрмера своего протеже, Ее Величество, вероятно, захочет так повлиять на царя, чтобы сохранить в должности министра внутренних дел Протопопова, который, по общему убеждению, был назначен на сей пост по ее желанию»[1495]. Соответствующий — политический — настрой на работу был задан.
Теперь уже к Гурко зачастили политические тяжеловесы, также тянувшие начштаба прочь от его непосредственных обязанностей. В свой приезд в Ставку 16 ноября его посетил спикер Думы. «Родзянко поехал к Гурко, от которого вернулся в 12 ч. ночи, — записал в дневник Глинка. — Здесь он стал делиться со мной впечатлениями… «Но послушайте, ведь так дальше идти нельзя — это говорит и Гурко»[1496]. Вскоре появился и новый премьер. «Трепов прямо поинтересовался, намерен ли я заниматься также вопросами внутренней политики или ограничусь только непосредственным управлением военными действиями. Апеллируя к моему патриотизму, он спрашивал, согласен ли я помочь ему и, пока еще не поздно, переговорить на эту тему с царем, чтобы постараться убедить его в совершенной необходимости удовлетворить просьбу премьера об отставке министра Протопопова».
При первой же возможности (это произошло вскоре после отъезда Алексеева на лечение в Крым, а уехал он 4 декабря) Гурко поднял этот вопрос перед императором. «Получив в ходе длинного разговора разрешение, я постарался убедить Его Величество, что даже в случае, если Протопопова можно считать человеком, подходящим для занимаемого им поста, в чем лично у меня нет особой уверенности, тогда и по моему мнению в нынешних условиях важнейшее значение имеет сохранение полного согласия между назначаемыми царем министрами и Государственной думой… Император внимательно все выслушал, но прямого ответа мне не дал. Когда я откланивался, у меня сложилось впечатление, что царь не намерен удовлетворить просьбу Трепова». Впечатление было верным. «В последующие дни в Могилев один за другим приезжали остальные министры; почти все они после доклада к царю находили случай перед отъездом побывать у меня, чтобы лично обсудить общее положение дел»[1497].
Императору явно не понравилось, что и Гурко оказался не чужд новых политических поветрий. Не нравилось это и Александре Федоровне, которая 4 декабря предупреждала мужа: «Не забудь воспретить Гурко болтать и вмешиваться в политику — это погубило Никол. и Алекс. Последнему Бог послал болезнь, — очевидно, с целью спасти тебя от человека, который сбился с пути и приносил вред тем, что слушался дурных писем и людей, вместо того, чтобы следовать твоим указаниям относительно войны, — а также и за его упрямство»[1498]. Николай не стал лично объясняться с Гурко,
