Саньютта Никая - Сиддхартха Гаутама
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Представьте, монахи, как осенью, когда идёт дождь, и падают большие капли, возникает водяной пузырь и лопается на поверхности воды. И человек с хорошим зрением стал бы изучать его, размышлять над ним, тщательно исследовать его, и он представился бы ему пустым, полым, неосновательным, так как может ли разве внутри водяного пузыря быть какая-то сущность? Точно также, монахи, с любым видом чувства – прошлым, будущим, настоящим, внутренним или внешним, грубым или утончённым, низшим или возвышенным, далёким или близким: монах изучает его, размышляет над ним, тщательно исследует его, и оно представляется ему пустым, полым, неосновательным, так как может ли разве внутри чувства быть какая-то сущность?{651}
Представьте, монахи, как в последний месяц жаркого сезона, ровно в полдень, появился бы дрожащий мираж. И человек с хорошим зрением стал бы изучать его, размышлять над ним, тщательно исследовать его, и он представился бы ему пустым, полым, неосновательным, так как может ли разве внутри миража быть какая-то сущность? Точно также, монахи, с любым видом восприятия – прошлым, будущим, настоящим, внутренним или внешним, грубым или утончённым, низшим или возвышенным, далёким или близким: монах изучает его, размышляет над ним, тщательно исследует его, и оно представляется ему пустым, полым, неосновательным, так как может ли разве внутри восприятия быть какая-то сущность?{652}
Представьте, монахи, как если бы человеку понадобилась сердцевина дерева, он бы искал сердцевину дерева, бродил в поисках сердцевины дерева, взял бы острый топор и вошёл в лес. Там бы он увидел ствол большой банановой пальмы, прямой, свежей, без рыхлой коры. Он бы срубил её у основания, отрезал бы ветви, содрал бы внешние слои [ствола]. И когда он содрал бы внешние слои, то не обнаружил бы даже заболони, не говоря уже о сердцевине. И человек с хорошим зрением стал бы изучать его, размышлять над ним, тщательно исследовать его, и он представился бы ему пустым, полым, неосновательным, так как может ли разве внутри ствола банановой пальмы быть какая-то сущность? Точно также, монахи, с любым видом формаций [ума] – прошлых, будущих, настоящих, внутренних или внешних, грубых или утончённых, низших или возвышенных, далёких или близких: монах изучает их, размышляет над ними, тщательно исследует их, и они представляются ему пустыми, полыми, неосновательными, так как может ли разве внутри формаций быть какая-то сущность?{653}
Представьте, монахи, волшебника или его ученика, который бы показывал на перекрёстке дорог магическую иллюзию. И человек с хорошим зрением стал бы изучать её, размышлять над ней, тщательно исследовать её, и она представилась бы ему пустой, полой, неосновательной, так как может ли разве внутри магической иллюзии быть какая-то сущность? Точно также, монахи, с любым видом сознания – прошлым, будущим, настоящим, внутренним или внешним, грубым или утончённым, низшим или возвышенным, далёким или близким: монах изучает его, размышляет над ним, тщательно исследует его, и оно представляется ему пустым, полым, неосновательным, так как может ли разве внутри сознания быть какая-то сущность?{654}
Видя так, монахи, обученный ученик Благородных испытывает разочарование в форме, разочарование в чувстве, разочарование в восприятии, разочарование в формациях, разочарование в сознании. Испытывая разочарование, он становится беспристрастным. Посредством беспристрастия [его ум] освобождается. Когда он освободился, то возникает знание: «Он освобождён». Он понимает: «Рождение уничтожено, святая жизнь прожита, сделано то, что следовало сделать, не будет более возвращения в какое-либо состояние существования».
Так сказал Благословенный. И, сказав так, Счастливейший, Учитель, далее добавил:
«Форма как пена,
Чувство – пузырь,
Восприятие точно мираж.
Формации – словно банановый ствол,
Ум подобен иллюзии мага,
Вот так объяснял нам Сын Солнца.
Но можно осмыслить,
Исследовать можно.
Предстанут пустыми они,
Коль рассмотришь внимательно их.
И в отношении этого тела
Великий Мудрец научил,
Что с избавлением от этих трёх
Ты увидишь и форму отброшенной.
Как живучесть, тепло и сознание
Испарятся из этого тела,
Его выбросят прочь,
Без воления, будет пищей оно.
Без остановки идёт череда,
Как иллюзия, для дураков.
Говорится, что это – убийца,
Не имеющий внутренней сути.
Именно так усердный монах
Совокупности созерцает,
Делая это и ночью и днём,
Постигающий это осознанно.
Он должен отбросить все путы,
Прибежищем стать для себя,
И рьяно стараться он должен,
Тоскуя, стремясь к Нерушимому».
СН 22.96
Гомая пинда сутта: Комок навоза
Перевод с английского: SV
источник: "Samyutta Nikaya by Bodhi, p. 953"
В Саваттхи. И тогда один монах отправился к Благословенному, поклонился ему, и сел рядом. И сидя рядом, тот монах сказал Благословенному: «Учитель, есть ли какая-либо форма, которая постоянна, устойчива, вечна, не подвержена изменениям и будет пребывать такой вечно? Учитель, есть ли какое-либо чувство… восприятие… формации [ума]... сознание, которое постоянно, устойчиво, вечно, не подвержено изменениям и будет пребывать таким вечно?»
«Монах, нет такой формы, которая постоянна, устойчива, вечна, не подвержена изменениям и будет пребывать такой вечно. Нет такого чувства… нет такого восприятия… нет таких формаций… нет такого сознания, которое постоянно, устойчиво, вечно, не подвержено изменениям и будет пребывать таким вечно».
И затем Благословенный взял в свою руку небольшой комок коровьего навоза и сказал монаху: «Монах, нет даже такого количества личностного существования, которое было бы постоянным, устойчивым, вечным, не подверженным изменениям, и [которое] стало пребывать бы таким вечно. Если бы было хотя бы вот столько личностного существования, которое было бы постоянным, устойчивым, вечным, не подверженным изменениям и пребывало бы таким вечно, то жития святой жизни ради полного уничтожения страданий нельзя было бы узреть{655}.
В прошлом, монах, я был кхаттийским царём, помазанным на царство. У меня было восемьдесят четыре тысячи городов, столицей которых был Кусавати. У меня было восемьдесят четыре тысячи дворцов, главным из которых был дворец Дхаммы. У меня было восемьдесят четыре тысячи остроконечных павильонов, главным из которых был павильон Великий Собор. У меня было восемьдесят четыре тысячи диванов, сделанных из слоновой кости, ядровой древесины, золота и серебра, что были устланы покрывалами с длинным ворсом,
