С Антарктидой — только на Вы - Евгений Кравченко

Когда связались с «Мирным», Голованов, на мой вопрос о том, где по его расчетам надо искать Петрова, назвал ту же точку, что и я. Договорились о связи, сверили обозначение квадратов поиска, распределили, кто какой обследует...

Ночью перелетели к Вечерке — Галкин выполнил все свои обещания — и сразу же ушли на «Союз». Я занял левое командирское кресло, Сапожников — правое, а Белова отправил отдохнуть в грузовую кабину: кто знает, сколько времени у нас уйдет на поиски, надо беречь силы каждого, кто в них участвует. Шли по хорошо знакомой трассе, но в этот раз Антарктида, проплывающая под нами, не вызывала никаких чувств — я равнодушно смотрел на ее красоту, на величие ледников, сквозь застывшие в душе холод и пустоту. Только мозг

работал, как электронно-счетная машина, просчитывая десятки вариантов полетов. Поднялись вправо, пошли через купол. За траверзом «Моусона» погода неожиданно стала ухудшаться, но с «Союза» передали, что нас примут. Когда садились, я вдруг поймал себя на том, что стал волноваться — подсознательно решая, что теперь наш Ил-14 мы должны беречь пуще глаза. Это меня разозлило, и я сразу же успокоился.

Гибель экипажа Петрова

... Петров молчит вторые сутки. Подошел циклон, завыла метель, видимость — ниже нижнего предела, летать нельзя. Бездействие мучит, рвет душу. Из домика выйдешь — вот он, твой враг, хлещет снегом в лицо, бьет наотмашь, срывает куртку, слепит глаза. Протянешь руки, чтобы схватить его, в руках — пустота и больше — ничего. А в это время, быть может, твои друзья ждут — не дождутся помощи... Воображение включается на полную мощность, картины одна страшнее другой вспыхивают в мозгу, и ты возвращаешься в комнатку, где стоит маломощная полевая радиостанция. У нее дежурят геологи, и всякий раз, когда я захожу, «радист» прячет глаза и тихо качает головой: «Пусто. Ничего нет...»

Мучает неизвестность, тревожит мысль, что если мы не ошиблись, район, где планируем найти Ил-14 Петрова, изрезан, изрыт невероятно. Самый фантастический ландшафт по сравнению с трещинами этого ледника — ничто, потому что там — первозданный хаос. Если мы найдем их в этом хаосе, все равно сесть на Ил-14 не сможем ни я, ни Голованов. Значит, придется тащить туда вертолет...

Снова и снова просматриваю, анализирую радиограммы экипажа Петрова. Я знаю их наизусть, но проходит час-другой, и опять тянусь к ним в надежде, что не заметил какой-то «мелочи», которая даст нам ключ к разгадке молчания пропавшего экипажа. Хочется надеяться на чудо, но, похоже, от Антарктиды его не дождешься. Она заперла нас — меня на «Союзе», Голованова — в «Мирном», не давая возможности сделать хоть один полет.

Прошло двое суток... Хуже всего Белову. Несмотря на все мои доводы, он по-прежнему во всем случившемся винит себя и уходит от радиста только тогда, когда я прошу его идти спать. Выматывает ожидание метеорологической информации. На «Союзе» снимки со спутника принимать нет возможности, метеоролога нет, синоптика тоже нет. «Мирный» на «Союзе» не слышно — не проходят радиоволны. Вот и ждем, пока на «Мирном» и в «Молодежной» составят прогноз погоды и передадут нам на «Союз». Голованов несколько раз пытался прорваться в район поиска — ничего не получилось: снег, метель, видимости никакой... В «Мирном» садился в очень тяжелых погодных условиях, рискуя по самой высшей мерке.

А 20 февраля Голованов обнаружил обломки самолета. Самое худшее произошло.

21 февраля забрезжила надежда на то, что сможем провести операцию по проводке вертолета Ми-8 Юрия Зеленского в район поиска. Именно операцию... Для этого пришлось снимать с геологических работ Ан-2 Коли Пимашкина. Он должен перебросить топливо для вертолета в пункт первой посадки Ми-8. Я ухожу дальше, туда, куда Пимашкин на своей «аннушке» не достает, и сбрасываю бочки там. После этого возвращаюсь навстречу экипажу Ми-8 Юры Зеленского и тащу за собой к леднику. Там этот экипаж должен успеть осмотреть местность и тем же путем возвращаться на «Союз». Оставлять его на ночевку в том районе нельзя, поскольку жизнеобеспечения не хватит на несколько дней, а погода держится на пределе допустимого. Останутся, задует пурга, и что тогда? Спасать уже два экипажа?

Как только появились первые «окошки» в сплошной серой мути, накрывавшей «Союз», я дал команду: «По машинам!» Пимашкин ушел первым. Через «Молодежку» я связался с «Мирным», чтобы узнать, где Голованов. Он вылетел к Гауссбергу... Я чувствую, как в душе нарастает напряжение — кто-то, пытавший нас все эти дни молчанием экипажа Петрова, доводит наши муки до последней точки. Каждый раз, когда радист хватается за карандаш, внутри что-то обрывается и холод сжимает сердце.

Ан-2 Пимашкина сделал две попытки создать подбазы топлива для Ми-8, но дальше Дэйвиса пройти не мог — очень сильный порывистый ветер бил и трепал машину. Посадка была невозможна, топливо для Ми-8 вернулось на «Союз». Теперь наш черед. Сделали попытку начать операцию, но когда прошли Дейвис, Гамов, назначенный руководителем спасательной операции, вернул нас назад. Теперь опять несколько дней надо ждать погоду. Но в этом полете мы сбросили топливо для Ми-8 на первой подбазе. Теперь сидим вместе с экипажем Зеленского на «Союзе».

Не спалось. Все попытки хотя бы ненадолго забыться разрушала одна и та же мысль: «Что с людьми? Они должны были услышать гул головановского Ил-14. Почему не дали о себе знать?!»

27 февраля погода несколько улучшилась, и, еще раз обговорив с Зеленским детали полета, взлетели. Первым ушел Ми-8, мы через 40 минут, поскольку скорость самолета больше. Догнали Зеленского над первой подбазой, сбросили топливо над второй. Шли с постоянной двусторонней радиосвязью. Не давала покоя команда Гамова на наш возврат.

«Если Гамов дал такую команду, значит, никого в живых там нет, — холодная логика этого простого вывода полоснула по сердцу острой болью. — А если кто-то ранен и не может дать знать о себе? Если чудом дотянул до сегодняшнего дня, а до завтра замерзнет?...»

— Валерий Иванович, — окликнул я Белова.

Он смотрел в одну точку перед собой и не слышал меня.

— Валера, — я дотянулся к нему через колонку бортмеханика и тронул за руку.

— Я здесь... — сказал он, но я понял по его глазам, что он сейчас далеко от кабины нашего Ил-14. В другом самолете...

— Пойди попей кофейку. И позови Сапожникова....

Накануне вечером мы получили радиограмму от Голованова, в которой он рассказал о том, что увидел. Ил-14 лежит в 10-15 километрах от горы Гауссберг. Удар был страшной силы — машину разметало в прямоугольнике длиной около 1500 м. Живых не обнаружили, да и не мог бы никто выжить при таком ударе. Кругом — сплошные трещины, хаос вселенского масштаба. Даже если бы экипаж попытался посадить там самолет, уцелеть у них не было никаких шансов. Но, судя по залеганию обломков, они не видели, что находится под ними... Без вертолета в районе падения Ил-14 делать нечего, но и он должен работать очень осторожно. Метеоусловия стали ухудшаться, и Гамов решил не рисковать.