Основы пневматологии - Владимир Алексеевич Шмаков

отрицания периферической феноменологии воли, и этим исчерпывается весь его смысл. Если платоническое воление в отказе от деятельности низшей воли видит лишь путь к достижению высшей цели — реализации волевой способности духа, то волевой аскетизм в этом отказе провозглашает тождество цели, пути и метода. В волевом аскетизме человек потому отходит от динамических общений с внешним, что желает избежать разлитого в мире страдания, уйти от трагичности бытия и жизненного пути. Он отвергает необходимость постепенного эволюционного процесса, последовательного преодоления одних препятствий за другими, принятия на себя креста изживания трагичности и ее победного просветления напряженным непрерывным трудом. Он полагает возможным сохранить в полной неприкосновенности все особенности своей эмпирической личности через отказ от всякой деятельности и подавление в зародыше всех к ней стремлений. Это есть йога воздержания, надменное противопоставление замкнувшейся в себе личности всему течению актуальной жизни. Это есть провозглашение полной самобытности и абсолютной дееспособности эмпирической личности, есть ее обожествление. Отказ от эмпирической деятельности и эволюционного процесса предопределяет так же и невозможность эволютивного сопряжения с высшими волевыми центрами, а потому самозамыкание эмпирической личности есть онтологически центрирование на ovkov'g. Как в аскетизме плоти физическая природа человека получает доминирующее значение, все высшие цели отходят на задний план и все усилия сосредоточиваются и направляются исключительно на борьбу с физиологическими потребностями, а в аскетизме интеллектуальном, аналогично, центр тяжести переноситься из разума как онтологического начала в эмпирическое интеллектуальное содержание сознания в его субъективных окрасах, так в аскетизме волевом действует только периферическая природа волевой категории. Равным образом ясно, что если пафос платонического воления при отказе от периферических сопряжений преисполнен хотя и нирваническим, но положительным содержанием, то пафос волевого аскетизма только отрицателен. Оба они одинаково ведут человека к восторгу победы над относительностью и трагичностью жизни, но если в платоническом волении этот восторг возносит человека до сопряжения со стихией воли Всеобщего, то в волевом аскетизме этот восторг остается одиноким и влечет в пустоту. В исторической действительности культ принципиального отрицания волевой самобытности актуального сознания человека и подавления его конкретно-эмпирической деятельности выливался в различные формы. Всякая общественная жизнь — политическая, социальная или религиозная, вообще всякая государственность необходимо накладывает путы на самодеятельность индивидов. При гипертрофировании этого тяготения возникает абсолютная деспотическая регламентация не толь-ко деятельности, но и непроявляющихся вовне волении человека, имеющая целью совершенно его обезличить и сделать только слепым орудием исполнения коллективной воли. В наше время это исполняет парламентаризм и публицистика. С особенною же яркостью это стремление проявлялось во всех тайных обществах во все века, как, например, в масонстве и у иезуитов. Если вместо подчинения воли определенному коллективу человек одинаково пассивно склоня? гея перед течением жизни как обнаружением Воли Божества, то возникает фатализм Востока и «непротивление злу» Толстого. Все эти виды подавления личной инициативы и независимой волевой деятельности осуществляются через воздействия извне и уже затем внедряются во внутреннюю природу эмпирического сознания. Но возможно и непосредственное воздействие на внутреннее самосознание, под влиянием чего личность начинает сама подавлять свою волевую деятельность: это есть крайний буддийский пессимизм (Шопенгауэр), уход от мира через подавление не только действований, но и самой способности эмпирически волить, как путь преодоления трагедии мира и его страдания.

Диалектический процесс действования заканчивается гармоническим сопряжением откровений высшей воли с содержанием и системой актуализированных потенций низшей воли, развившейся в феноменальном эмпирическом процессе. С внешней стороны этот завершающий этап выливается в две различные формы: теургическое творчество и соволение со Всеобщим. Этим двум реальностям, как гармонические аналоги, соответствуют определенные феноменальные ноумены. Теургическому творчеству соответствует органическое воление. Это есть конкретно-спекулятивный организм, целокупное сопряжение феноменологии высшей воли с проявлениями воли низшей. В конкретно-эмпирическом высшая воля не может иметь таких собственно ей присущих проявлений, которые были бы материально независимы или хотя бы только сопряжены параллельно с соответствующими этапами феноменологии низшей воли. Напротив, высшая воля обнаруживается только через посредство своего кинетического агента, который одновременно со своими собственными действованиями осуществляет в них же и реализацию соответствующих членений высшего начала. Таким образом, с точки зрения конкретного эмпирического в его области неизменно действует только кинетический агент волевой категории, но его феноменология существенно обнаруживает качественное перерождение своей природы под влиянием органического сопряжения с волей высшей. Это перерождение обнаруживается прежде всего в изменении соотношений с феноменальным окружающим, ибо место их полной им обусловленности здесь начинает занимать самодовлеющая активность, равно как возникают самостоятельные цели, органическая сопряженность единичных проявлений и внутренняя устойчивость общего устремления. Иерархическое возрастание поясов органического целого отражается в каждом из них в виде некоторого возрастающего закона проявлений, выражающего под свойственным ему углом искажения иерархическую действительность. В данном случае иерархическое возрастание низшей воли при эволюции эмпирического сознания человека по волевой категории обнаруживается в конкретном эмпирическом как возрастание ее органичности. В самом деле, категория органичности феноменального есть, как это мы уже знаем, проекция синтетической категории синархичности в мир конкретного эмпирического, обусловливаемый в своих качествованиях синтетической категорией последовательности. В пределе эволюции низшая воля достигает целокупного соподчинения высшей воле в конкретной спекулятивности теургического творчества. Соответственно этому низшая воля, как таковая, в своих конкретно-эмпирических обнаружениях достигает полного совершенства органической упорядоченности.

Второй модификации синтетического этапа диалектического процесса действования, соволению со Всеобщим, гармоническим феноменальным ноуменом соответствует одухотворение воли; это есть целокупное единение феноменологии высшей воли с проявлениями воли низшей. Здесь актуальная конкретность волевых действований осуществляется непосредственно во Всеобщем, равно как весь этот процесс воления теоцентричен. В силу этого низшая воля здесь не имеет автономных проявлений и обнаруживается лишь как орудие объективации единичных членений стихии воления во Всеобщем.

Выяснив систему гармонических соответствий этапам диалектического процесса действования, перейдем теперь к анализу системы таких феноменальных ноуменов, которые, односторонне создаваясь по законам имманентного субстрата конкретно-эмпирической среды, являются карикатурными извращениями этапов этого процесса.

Начальный этап процесса, конкретно-эмпирический факт волевого действования, воспринимается здесь не только как не таящий в себе никакого высшего смысла, но и как вообще не имеющий за собой никакого оправдания и цели, равно как и никакой внутренней глубины. Если в диалектическом процессе воления его стихия является орудием и методом достижения высшего смысла, а в системе гармонических феноменальных ноуменов, тая в себе самой цель, путь и метод, эта стихия способна бесконечно развертывать свою собственную глубину, то здесь каждое проявление способности к волевым действованиям определяется как самоцель. Аналогично извращениям проявлений двух других пневматологических категорий, воление здесь является только удовлетворением функциональной потребности, и этим исчерпывается весь его смысл. Здесь не только игнорируется высшее призвание волевой стихии как раскрытия в феноменальной среде ее