Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Авдеенко Александр Остапович

— Что с ним? — участливо спросил Арсеньев.

— Говорят, язва желудка. — Подсебякин многозначительно крякнул. — А может быть, и посерьёзнее.

Из кабинета начальника отдела кадров капитан Арсеньев вышел опустошённым, оплёванным.

«А вдруг действительно в чем-то прав этот Подсебякин? Будь самокритичен. Может, твоя работа действительно никому не нужна? — думал Арсеньев. — Нет, — рубанул он воздух рукой, — не может быть! Что же делать?» Арсеньев бросился в кабинет начальника пароходства.

— Знаю, знаю, зачем прибежал, — улыбаясь, встретил его Лобов и, подойдя к Арсеньеву, хлопнул по спине. — Ишь, распетушился! Как друга прошу: выручи, принимай теплоход, сделай рейс, два, а потом опять со своими льдами обнимайся. Зашились мы с капитанами…

Арсеньев был обескуражен: просят на один рейс. И все же он ощущал несправедливость.

— Прошу тебя, Вася, не трогай меня. Я привык к своим товарищам, я должен… — робко попробовал он уговорить Лобова.

Начальник пароходства отстранился от Арсеньева и молча стоял, барабаня пальцами по столу.

— Всегда ты такой: к тебе с добром, а ты спиной поворачиваешься, — недовольно сказал он наконец. — Придётся ехать, ничего не попишешь. И то говорят, я тебе поблажки делаю: дружок, мол, учились вместе.

Арсеньев смолчал. Что толку возражать?

Если бы он дал бой по всем правилам, то, наверно, остался бы на «Холмогорске». В пароходстве его уважали и с ним считались. Поломке руля во льдах только один Подсебякин придавал серьёзное значение. Даже «Розовые подштанники», начальник инспекции Преферансов, не хотел затевать дело. Многие всерьёз думали, что новое назначение лестно для Арсеньева. Удар Подсебякина был коварен. Сердце Арсеньева кровоточило. Он понимал, что Подсебякин отомстил ему. Этот человек дубовой корой обшит. В самый разгар работы, когда все складывалось так удачно. А год отсрочки отодвинет завершение книги, Арсеньев почувствовал себя очень усталым. Он ходил, встречался с людьми, говорил. Но как-то странно было все, будто он смотрел на себя со стороны и слушал чужие слова.

Постояв немного, он, понурившись, вышел на улицу.

В одном Арсеньев был уверен: все окончится, как надо. У него была поистине неиссякаемая вера в торжество справедливости. Он снова будет на своём корабле. Иначе быть не может! Он искренне жалел заболевшего секретаря обкома, даже не подумав, что Квашнин наверняка помог бы ему.

На вопрос жены: «Что случилось?» — Арсеньев только развёл руками. Вечером они долго не зажигали в каюте свет. Сидели в темноте молча, забившись в одно кресло.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В КОНТОРЕ КАПИТАНА ПОРТА

Через три дня после возвращения с тюленьего промысла капитан Арсеньев выехал в Швецию принимать новое судно. Наташа перебралась к родным. Потом пароход вышел к берегам Мексики в свой первый рейс. В Атлантическом океане начались дни плавания, похожие один на другой. И в море и в портах капитан чувствовал себя неспокойно, тревожно. Наступило 5 июля — четыре месяца назад умерла дочь… Арсеньев ходил хмурый. Если бы поговорить с кем-нибудь, поделиться!.. Нет, ему нельзя распускать нюни, никто не должен его видеть слабым.

Поднимался ли он в штурманскую, смотрел ли на карту, выходил ли на мостик, глядел ли на лиловое гладкое море — глухая тоска не отпускала его. Почему спокойна природа? Если бы шторм! Пусть все содрогается, трепещет вокруг!

Вечером Арсеньев не выдержал, выпил коньяку. Он ведь не был праведником…

И все получилось неожиданно и безобразно. Сергей Алексеевич сжал кулаки. Он помнил все до самых мелочей. Он сидел здесь, за этим же столом. Отяжелел, мысли путались. Но ведь корабль идёт! Ты капитан, и твоя голова должна быть всегда ясна. А если что случится? Судно ведь только построено, и люди на нем новые, едва познакомились с кораблём и друг с другом за короткое плавание.

Арсеньев вызвал буфетчицу.

— Алевтина Васильевна, мне чай… Покрепче, пожалуйста. — Он неловко повернулся и толкнул на столе бутылку. Она упала, что-то зазвенело, разбилось.

— Пьяных не обслуживаю, — отрезала буфетчица и шагнула к двери.

— Вернитесь, черт вас возьми! — крикнул капитан.

Но Ляля в ответ раздула ноздри и побежала к старшему помощнику.

— Твои мечты сбылись, милый, — сказала она, врываясь в каюту Брусницына. — Капитан меня оскорбил.

Старпом встал, прошёлся по каюте, потирая руки.

Он был высок ростом и черноглаз. Букву "х" выговаривал как "ф", был ревнив, подловат и непоколебимо убеждён, что давно созрел для капитанской должности. Когда буфетчица рассказала ему о происшествии в капитанской каюте, он решил: его час пробил, наступило время действовать! Старпом продиктовал Мамашкиной заявление на своё имя, круто исказив события. Прочитав. Ляля с удивлением посмотрела на Брусницына.

— Но он же не хватал меня за юбку? И ничего этого не было…

— Подписывай! Мы ещё не знаем, что бы случилось с тобой, если бы ты осталась в каюте. Живо! Не тяни!

Ляля подписала не без колебаний: уж больно нехорошо все выглядело на бумаге.

— Ну, Лялечка, скоро ты будешь капитаншей. — Брусницын возбуждённо прохаживался по каюте. — Фатит, Подсебякин умеет благодарить!.. Тут моргать нельзя. Учти: за такие фортели капитан тебя выгонит, и даже очень просто. И визы лишит. Потом доказывай, что он был пьян, а не ты. Надо делать так: или ты, или капитан. Вот что я фотел сказать.

За обедом Арсеньев попросил извинения у Мамашкиной. Она ответила ледяным молчанием.

Подлая мысль, осенившая старпома Брусницына, не могла прийти в голову Сергею Алексеевичу: он и не думал бы отрицать, что выпил в тот день.

Пришли в порт выгрузки. Судно ошвартоваться как следует не успело, а уж донос старшего помощника был на почте.

…Когда на судне появился Подсебякин, капитан не сразу принял его: в каюте у Арсеньева был начальник порта. Обсуждались сроки и планы выгрузки — дело важное и неотложное для прибывшего с грузом судна.

Увидев в дверях Подсебякина с накинутым на плечи синим пальто, капитан удивился и попросил подождать его в кают-компании.

«Подлец, — повторял про себя начальник отдела кадров, — подлец! Заставил ждать. Я это вовек не забуду!..»

И когда, наконец, разговор состоялся, Арсеньев сразу понял: хорошего ждать нечего.

Подсебякин спросил, что думает капитан о нравственности буфетчицы. Видимо, какие-то сомнения закрались в душу Григория Ивановича.

— Насколько мне известно, отношения буфетчицы со старшим помощником серьёзны и, вероятно, закончатся браком, — ответил Арсеньев.

Ошеломлённый этим известием Подсебякин не сразу нашёлся.

— Вы капитан. Вы отвечаете за все! — хрипло вскрикнул он, покраснев. — Как вы могли допустить? Ваш экипаж разложился. — Сухонькими, дрожащими пальчиками Григорий Иванович втискивал в свой чёрный мундштук сигарету, рвал её, доставал другую, опять рвал. Табак сыпался ему на грудь, на колени.

— Что я допустил? — возмутился Арсеньев. — Если два человека полюбили друг друга, то… В этих делах, товарищ Подсебякин, капитан не властен.

— Мы люди государственные. Мы отвечаем за все… — ослабев, бормотал Григорий Иванович.

Плотно пообедав в кают-компании, Григорий Иванович достал из чемодана бутылку коньяку, снял обувь и улёгся на мягкий диван. Он благодушествовал, пошевеливая пальцами в ярких полосатых носках. Подсебякин размышлял: «Почему каблуки моих башмаков всегда стаптываются внутрь? Непонятно! Есть же люди, у которых каблуки почти не стаптываются или стаптываются в другую сторону. Ляля смеялась над моими башмаками». Вспомнив её крупное тело, Григорий Иванович улыбнулся, мысли приняли другое направление.