Женщины, изменившие мир - Татьяна Иовлева

Девочка превратилась в стройную красавицу с глубокими черными глазами под густыми, сросшимися бровями и роскошными черными волосами. Всегда приветливая, улыбающаяся, Фрида притягивала внимание тем скрытым очарованием, которое целиком проявилось, когда она превратилась в женщину. Девушка не зациклилась на своей ущербности, не комплексовала и, может быть, поэтому в нее влюбился самый привлекательный и умный юноша из Национальной подготовительной школы, Алехандро Гомес Ариас. Фрида поступила в нее в 1922 г., выдержав серьезный экзамен. Она готовилась стать врачом. Это было неслыханным делом для мексиканской женщины. Но знавшие Фриду уже давно поняли, что этой умной девушке все по плечу, и жизнь свою она построит так, как сама захочет, без оглядки на чужое мнение.

17 сентября 1925 г. Фрида и Алехандро, оживленно болтая, втиснулись в переполненный автобус, который спустя несколько минут был протаранен трамваем. Юноша не пострадал, а Фрида… Врачи не оставляли никаких надежд. «Перелом четвертого и пятого поясничных позвонков, три перелома в области таза, одиннадцать переломов правой ноги, вывих левого локтя, глубокая рана в брюшной полости, произведенная железной балкой, которая вошла в левое бедро и вышла через влагалище. Острый перитонит. Цистит…»

Фрида выжила. Чего ей это стоило, знала только она. Чужую боль не измерить. Сестре Матильде пришло в голову приделать к «скучной» кровати Фриды балдахин, да еще и закрепить на нем зеркало, чтобы она могла видеть себя. «Зеркало! Палач моих дней, моих ночей… Оно изучало мое лицо, малейшие движения, складки простыни, очертания ярких предметов, которые окружали меня. Часами я чувствовала на себе его пристальный взгляд. Я видела себя. Фрида изнутри, Фрида снаружи, Фрида везде, Фрида без конца…»

Девушку безудержно потянуло рисовать, и она стала своей единственной моделью. Первый автопортрет был подарен Алехандро, которого родители отправили подальше – в Европу – от искалеченной любимой. Когда он вернулся в 1927 г., Фрида уже была на ногах и самостоятельно серьезно занималась живописью. Авария словно раскрыла творческие родники подсознания. Она работала упорно и сосредоточенно, столько, сколько выдерживало тело. Кало начала посещать художественные кружки и многолюдные вечеринки, привлекая к себе внимание не столько экстравагантным мужским костюмом, который скрывал корсет и деформированную ногу, сколько неукротимой жизненной силой.

С Алехандро теперь Фриду связывала исключительно дружба, хотя его женитьба стала крушением первой любви и больно отозвалась в девичьем сердце. Но на пороге уже стояло новое чувство, взявшее в плен женщину до конца жизни. Диего Ривера, прославленный художник-монументалист, всегда был окружен толпой поклонниц, хотя был очень толст и некрасив. Фрида помнила его еще по подготовительной школе, где он расписывал амфитеатр. Она часами просиживала в уголке, следя за его работой. А как-то в шутку заявила друзьям: «Я обязательно выйду замуж за этого мачо и рожу ему сына». Теперь Кало обратилась к нему как к художнику, чтобы услышать откровенное мнение о своих работах. «Продолжайте. Ваша воля приведет вас к собственному стилю», – сказал он, с удивлением рассматривая ее автопортреты. Какое-то неповторимое чувство духовного и творческого родства потянуло Риверу к молодой женщине.

21 августа 1919 г. 22-летняя Фрида и 43-летний Диего поженились. Спустя годы Кало скажет об этом событии: «В моей жизни было две аварии: одна – когда автобус врезался в трамвай, другая – это Диего». Союз «голубки и слона» казался многим странным и загадочным, но для Фриды он был священным союзом любви.

В жизни Кало не существовало полутонов. Она целиком отдавалась чувствам. В этом и была тайна ее магической стойкости и притягательности. Несмотря на мучительные физические страдания, закованная в корсет женщина искрилась юмором и могла хохотать до изнеможения. Но оставшись наедине с кистью, она была до конца откровенной. Ни одной улыбки на десятках автопортретов – «Моя жизнь – это серьезная история». Боль и любовь, потери и творческие взлеты – все запечатлено в картинах. Фрида так мечтала о ребенке, но страшная травма не позволила иметь детей. Три беременности – настоящий подвиг при ее физическом состоянии – закончились выкидышами. Вся безутешность откровенно запечатлена в картинах. «Впервые в истории искусства женщина выразила с абсолютной откровенностью, так обнаженно и, можно сказать, со спокойной свирепостью то общее и частное, что присуще женщине», – писал Ривера. Но он не оплакивал вместе с женой потерю детей, не чувствуя в них потребности. От двух жен и любовницы у него было три дочери, которыми он никогда не интересовался. Для Фриды же это было крушением еще одной мечты, трагедией. В ее картинах появляются дети, но чаще всего мертвые. И хотя большинство натюрмортов и пейзажей пронизаны солнцем и светом, а последняя работа называется «Да здравствует жизнь!» (ее жизненное кредо), картины 30-х гг. проникнуты болью, отчаянием и страшной символикой безысходности. На металлической пластине «Госпиталь Генри Форда» (1932 г.; художница рисовала на жести, дереве и холсте) Фрида лежит обнаженная на больничной железной кровати. Живот вздут, волосы растрепаны, слезы заливают лицо, кровь – белую простыню. Она держит в руке шесть нитей, объединяя шесть символов: улитку, зародыш мальчика, свой живот, странную металлическую машинку, орхидею и тазобедренные кости. Вместо больничной стены – на горизонте промышленный город.

Символика Кало опирается на национальную древнюю индейскую мифологию, которую она блестяще знала. Ее работы проникнуты духом «наивного искусства» доколумбовского периода. Фрида изображала себя в национальной мексиканской одежде, которую очень полюбила после свадьбы, в окружении животных, растений и предметов («Автопортет с обезьянкой и пластиной на шее», «Автопортрет с ожерельем из шипов и колибри», «Мое рождение»). Иногда она рисовала у себя на лбу и груди лица людей и события своей жизни («Думая о смерти», «Диего в моих мыслях»). Везде яркие краски, отсутствие перспективы, четкие силуэты и детали, в которых прослеживаются традиции мексиканского магического реализма («Раненый олень»).

В некоторых работах проявляется доля жестокости, излишней откровенности чувств и бесстыдства («Мое рождение»), потому что Фрида всегда называла вещи своими именами («Портрет Дороти Хейл»). По словам Риверы, она «ни разу ничего не преувеличила, не изменяя точным фактам, сохраняя глубокий реализм, извечно присущий мексиканскому народу и его искусству, даже тогда, когда она прибегает к аллегориям, доводя их до космогонического обобщения». Творчество Кало с конца 30-х гг. стало привлекать внимание коллекционеров, а ноябре 1938 г. в Нью-Йорке состоялась выставка из 25 картин, половина из которых была куплена. Фрида произвела фурор не только своим искусством, «суровым, хрупким и твердым, как сталь, и тонким и нежным, как крылья бабочки, восхитительным, как улыбка ребенка, и жестоким, как горечь жизни» (Ривера), но и умом, характером, манерами, жизнелюбием. Ее картины покорили не одних американцев. В январе 1939 г. перед ней склонился Париж. Андре Бертон, «отец сюрреализма», организовавший выставку «Вся Мексика», причислил Фриду к своему лагерю. Но она категорически отказалась войти в «компанию интеллектуальных сукиных детей», которые «расчистили дорогу всем гитлерам и Муссолини», отвергая их искусство как европеизированное и наносное. Всех поразила уникальность и загадочность яркой и обаятельной женщины. Знаменитая модельер Эльза Чапарелли (Скьяпарелли) создала «платье синьоры Риверы» и духи «Шокинг», а на обложке журнала «Вот» появилась рука Фриды, унизанная оригинальными кольцами. Картины Кало были высоко оценены (одну купил Лувр) и, потрясенный напором живописных чувств, Пабло Пикассо писал Диего: «Ни ты, ни Дерен, ни я не в состоянии написать такое лицо, какие пишет Фрида Кало».