Нуреев: его жизнь - Диана Солвей

Еще в Вашингтоне Рудольф внезапно объявил Кейн, что им в тот же вечер предстоит вместе танцевать «Корсара». Карен никогда его не танцевала до этого, но Рудольф был слишком уставшим, чтобы репетировать что-то, кроме основ. Ради экономии времени он пригласил ее в свой номер в отеле «Уотергейт». И пока Луиджи разминал Рудольфу мышцы, Кейн записывала в блокнот его наставления. Однако вечером, услышав музыку своего соло, Карен поняла: она понятия не имеет, когда ей выходить на сцену. Мгновенно за ее спиной оказалась Фонтейн. «Еще секунда… О’кей! Пошла!» – скомандовала она, мягко подтолкнув Кейн к сцене.

И все же Кейн не заменила Фонтейн после ее ухода со сцены. Рудольф продолжал делать Карен разные предложения, но, к его неудовольствию и раздражению, она все чаще их отвергала из-за преданности родной труппе. Еще больше артиста разозлила статья канадского критика Джона Фрейзера, опубликованная в «Нью-Йорк таймс» за 27 июля 1975 года под заголовком «НУРЕЕВ, ОСТАВЬТЕ В ПОКОЕ КАНАДСКИЙ БАЛЕТ». Признавая катализирующее воздействие Рудольфа, Фрейзер обрушился на него с нападками за то, что он использовал труппу в своих личных целях, затмевал других танцовщиков-мужчин и вел себя неподобающим образом. Но самым обидным – и провокационным – стал упрек в ухудшающейся технике. Рудольфу пора «собирать чемоданы и перебираться куда-нибудь еще», – настаивал Фрейзер. Нуреев так и поступил бы, если бы весь остаток сезона танцовщики труппы – в знак поддержки – не аплодировали ему за кулисами при вызове на поклон и не подписали дружно письмо в «Таймс» с опровержениями выводов Фрейзера[268]. Письмо в защиту Рудольфа послала и Марта Грэм, впервые за свою карьеру публично обвинившая рецензента. И тем не менее, всегда чувствительный к критике в свой адрес и считавший себя защитником и «папой» танцовщиков, Рудольф был оскорблен националистическими выпадами Фрейзера. Разговоры о том, что он станет режиссером, «носились в воздухе, – вспоминал Нуреев. – Но предложения так и не последовало».

Его костюм пропитался потом, он заходился жутким, надрывным кашлем посреди своих соло и восстанавливал потом дыхание с огромным трудом. В парижском Дворце спорта Нуреев танцевал «Спящую красавицу» с труппой «Лондон фестивал балле», больной пневмонией и с температурой в 39,5°. В антракте его костюмер Майкл Браун застал Рудольфа закутанным в одеяла и дрожащим в лихорадке. «Да вы совсем сошли с ума, – не выдержал Браун. – В один из дней вы упадете замертво прямо на сцене». Но Нуреев не желал отдыхать и продолжал танцевать, несмотря на жар и пот, ручьями струившийся по его телу. Наблюдая, как перед выступлением Рудольф «еле брел по сцене», «едва ли способный ее пересечь», его партнерша Ева Евдокимова не могла даже представить себе, как он вообще решался танцевать. Но каким-то непостижимым образом танец Рудольфа «становился все лучше и лучше» по мере приближения балета к концу. «Все, кто волновался за [Рудольфа], умоляли его отдохнуть, – признавал хореограф Марри Луис. – Но он отказывался. Боялся, что если остановится – то уже навсегда».

Из Парижа Рудольф вылетел в Лос-Анджелес и, проведя в воздухе двенадцать часов, прямо из аэропорта отправился репетировать. Но на следующий вечер, 20 февраля 1976 года, он уже «держался из последних сил», танцуя в своей «Раймонде» в павильоне Дороти Чендлер с Гелси Киркланд и труппой «Американ балле тиэтр». Он еле дышал и едва не потерял сознание в первом акте. За кулисами нервничал врач. «Это было возмутительное выступление, фиаско, – вспоминал Герберт Росс, готовившийся тогда к съемкам своего (впоследствии очень популярного) фильма “Поворотный пункт” о мире балета с участием Барышникова, Ширли Маклейн и Энн Бэнкрофт*. – Гелси была пьяной или обкуренной, а у Рудольфа была пневмония. Немыслимая ситуация. И все его пышные костюмы, за которые он так ратовал, насквозь промокли от пота».

Трудно поверить, что Рудольф еще намеревался пойти на вечеринку для труппы. Но, когда он начал задыхаться, его все же отвезли в отделение неотложной помощи. Практически насильно – Нуреев не только испытывал ужас перед больницами, но еще и не доверял врачам и боялся уколов. Ночь он провел с кислородной подушкой и за последующие шесть дней, почти не владея собственным телом и не имея ни капли энергии, чтобы заставить его работать, Рудольф впал в депрессию. Он умолял, чтобы ему позволили вернуться в Лондон, но доктора прописали ему покой и солнце. Выручили артиста его друзья, Джин и Мэгги Луисы. К тому времени они уже продали свой дом в Малибу и переехали в Санта-Барбару, но в Санта-Монике у них оставалась крошечная квартирка с единственной спальней. «Бедный Рудольф был так болен, что нам пришлось забрать его домой, – пояснила Мэгги Лоретте Янг, поинтересовавшейся, как они разместились. – Мы спали в гостиной, а Рудольфа положили в нашей спальне».

Рудольф не выходил на сцену целый месяц (самый долгий период без выступлений с начала его работы в Кировском). Ослабленный болезнью, он с новой силой затосковал по матери – уж она бы натерла его грудь гусиным жиром, чтобы снять лихорадку! Нуреев не видел мать пятнадцать лет, и, хотя они почти еженедельно разговаривали по телефону, Фарида не прекращала беспокоиться за сына. Рудольф предложил купить ей цветной телевизор, но она и слышать об этом не захотела. «Почему ты отказалась?» – укорила ее внучка Альфия. «А вдруг он собирается потратить на него свои последние деньги?» – возмутилась Фарида.

Узнав о госпитализации Рудольфа (Роза услышала эту новость по «Голосу Америки»), Фарида пришла в ужас. Худшего периода в жизни для семейства Нуреевых еще не выдавалось. За несколько месяцев до болезни Рудольфа его сестру Лиллу, поздним вечером возвращавшуюся домой с работы (уфимской фабрики по пошиву одежды), сбил грузовик. Водитель с места происшествия скрылся. Муж Лиллы, также глухонемой, проснулся на рассвете и обнаружил, что она домой не вернулась. Фарида в этот момент гостила в Ленинграде у Розы, и ему ничего не оставалось, как послать на поиски жены их 15-летнюю дочь Альфию. «Я пошла на мамину фабрику и там, на проходной, мне сказали, что ее сбила машина на перекрестке. У мамы был перелом черепа и сотрясение мозга, тогда это считалось почти безнадежным диагнозом. Мы срочно вызвали из Ленинграда бабушку. Она не позволила врачам проводить операцию, так как они ей сказали, что мама может ослепнуть». Лилла провела в больнице полгода, и почти все это время Фарида сидела у ее кровати. Разида и Альфия приносили в больницу еду. Фарида всю жизнь мучилась из-за того, что не сумела спасти Лилле слух в