Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1 - Александр Дюма

– Ни одного года, ваше величество? – холодно произнес молодой герцог. – Ни одного года из тех лет, когда вы были королевой красоты, какою остались и сейчас?

– О, не надо лести, герцог, я могла бы быть вашей матерью.

Она вложила в эти слова такую нежность, которая проникла в сердце Бекингэма.

– Да, – продолжила она, – я могла бы быть вашей матерью и потому даю вам добрый совет.

– Совет вернуться в Лондон? – вскричал он.

– Да, милорд.

Герцог испуганно сжал руки, что не могло не произвести впечатления на женщину, которую дорогие ей воспоминания расположили к чувствительности.

– Так надо, – прибавила королева.

– Как? – воскликнул он. – Мне серьезно говорят, что я должен уехать, что я должен отправиться в изгнание?..

– Вы сказали – отправиться в изгнание? Ах, герцог, можно подумать, что ваша родина Франция!

– Ваше величество, родина любящих – страна тех, кого они любят.

– Ни слова больше, милорд, – остановила его королева. – Вы забываете, с кем говорите!

Бекингэм опустился на колени:

– Ваше величество, вы источник ума, доброты, милосердия. Вы первая не только в этом королевстве и не только по вашему положению, вы первая во всем свете благодаря вашим высоким достоинствам. Я ничего не говорил. Разве я сказал что-нибудь, что заслуживало бы такого сурового ответа? Разве я выдал себя?

– Вы себя выдали, – тихо сказала королева.

– Не может быть! Я ничего не знаю!

– Вы забыли, что говорили, вернее, думали вслух, при женщине, и потом…

– И потом, – быстро перебил он ее, – никто не знает о том, в чем я невольно сознался.

– Напротив, знают все, герцог: вам свойственны и достоинства, и недостатки молодости.

– Меня предали, на меня донесли!

– Кто?

– Те, кто уже в Гавре с адской проницательностью читал в моем сердце, как в раскрытой книге.

– Я не знаю, кого вы имеете в виду.

– Например, виконта де Бражелона.

– Я слышала это имя, но не знаю человека, который его носит. Нет, де Бражелон ничего не говорил.

– Кто же тогда? О, ваше величество, если бы кто-нибудь осмелился увидеть во мне то, чего я сам не хочу в себе видеть…

– Что сделали бы вы тогда, герцог?

– Существуют тайны, убивающие тех, кто их знает.

– Тот, кто проник в вашу тайну, безумец, еще не убит. Да вы и не убьете его. Он вооружен всеми правами. Это муж, это человек ревнивый, это второй дворянин Франции, это мой сын, Филипп Орлеанский.

Герцог побледнел.

– Как вы жестоки, ваше величество! – молвил он.

– Бекингэм, – печально проговорила Анна Австрийская, – вы изведали все крайности и сражались с тенями, когда вам было так легко остаться в мире с самим собой.

– Если мы воюем, ваше величество, то умираем на поле сражения, – тихо сказал молодой человек, впадая в глубокое уныние.

Анна подошла к нему и взяла его за руку.

– Виллье, – заговорила она по-английски с жаром, против которого никто не мог бы устоять, – о чем вы просите? Вы хотите, чтобы мать принесла вам в жертву сына, чтобы королева согласилась на бесчестие своего дома? Дитя, не думайте больше об этом. Как! Чтобы избавить вас от слез, я должна совершить два преступления, Виллье? Вы говорили об умерших. Умершие по крайней мере были почтительны и покорны; они склонились перед приказанием удалиться в изгнание; они унесли с собой свое отчаяние как богатство, скрытое в сердце, потому что отчаяние было даром любимой женщины, и бежавшая от них смерть казалась им счастьем, милостью.

Бекингэм поднялся. Черты его лица исказились, он прижал руку к сердцу.

– Вы правы, ваше величество, – сказал он, – но те, о ком вы говорите, получили приказание из любимых уст. Их не прогнали, их просили уехать; над ними не смеялись.

– Нет, о них сохранили воспоминания, – с нежностью прошептала Анна Австрийская. – Но кто говорит вам, что вас изгоняют? Кто говорит, что о вашей преданности не будут помнить? Я действую не от лица кого-нибудь другого, Виллье, я говорю только от себя. Уезжайте, сделайте мне это одолжение, эту милость. Пусть и этим я буду обязана человеку, носящему имя Бекингэма.

– Значит, это нужно вам, ваше величество?

– Да, только мне.

– Значит, за моей спиной не останется никого, кто будет смеяться? Ни один принц не скажет: «Я так хотел»?

– Выслушайте меня, герцог.

Величественное лицо королевы-матери приняло торжественное выражение.

– Клянусь вам, что здесь приказываю только я. Клянусь вам, что не только никто не будет смеяться, не станет похваляться, но что никто не изменит тому почтению, какого требует ваше высокое положение… Полагайтесь на меня, герцог, как и я полагаюсь на вас.

– Вы не даете мне объяснений, ваше величество! Я уязвлен, я в отчаянии… Как бы ни было сладко и полно утешение, оно не покажется мне достаточным.

– Друг мой, вы знали вашу мать? – спросила королева с ласковой улыбкой.

– О, очень мало, ваше величество. Но я помню, что эта благородная женщина покрывала меня поцелуями и слезами, когда я плакал.

– Виллье, – королева обняла рукой шею молодого человека, – я для вас мать, и, поверьте мне, никогда никто не заставит плакать моего сына.

– Благодарю вас, ваше величество, благодарю. – Растроганный молодой человек задыхался от волнения. – Я вижу, что мое сердце доступно для чувства более нежного, более благородного, чем любовь.

Королева-мать посмотрела на него и пожала ему руку.

– Идите, – сказала она.

– Когда я должен уехать? Приказывайте.

– Не торопитесь слишком с отъездом, – продолжала королева. – Вы уедете, но сами выберете день отъезда… Итак, вместо того чтобы ехать сегодня, как вам, без сомнения, хотелось бы, или завтра, как этого ждали, уезжайте послезавтра вечером. Но сегодня же объявите о вашем решении.

– О моем решении… – повторил молодой человек.

– Да, герцог.

– И… я никогда не вернусь во Францию?

Анна Австрийская задумалась; она вся погрузилась в свои печальные размышления.

– Мне было бы приятно, – сказала королева, – чтобы вы вернулись в тот день, когда я усну вечным сном в Сен-Дени, подле короля, моего супруга.

– Который заставил вас так страдать! – воскликнул Бекингэм.

– Который был королем Франции, – возразила королева.

– Ваше величество, вы полны доброты, вы процветаете, вы живете в радости, вам еще предстоит много лет жизни.

– Что ж? В таком случае вы приедете очень не скоро, – произнесла Анна Австрийская, стараясь улыбнуться.

– Я не вернусь, – грустно молвил Бекингэм, – хотя я и молод.

– Сохрани вас бог…

– Ваше величество, смерть не считается с возрастом; она неумолима: молодые умирают, а старики живут.

– Герцог, оставьте мрачные мысли; я вас развеселю. Возвращайтесь через два года. По вашему очаровательному лицу я вижу, что мысли, которые наводят на вас сегодня такую тоску, рассеются меньше чем через шесть месяцев. Они будут совсем мертвы и забыты через два года.