Романовы. Пленники судьбы - Александр Николаевич Боханов

Не имело значения, что Монархической России уже давно не существовало, что никакого «престола» не имелось в наличии. К тому же Кирилл Владимирович письменно в 1917 году отказался от своих династических прав, но это тоже не имело значения.

Главное – в наличии был претендент, который «на основании Основных законов Российской Империи» в Париже назвал себя царем. Опять же не имело значения, что была жива настоящая Царица – Мария Федоровна, которой о грядущем «воцарении» даже не удосужились сообщить. Началась «Кириллиада», которую многие с полным основанием называли по имени царской супруги «Викториадой»[67].

«Его Величество» стал изображать правителя: издавать указы, манифесты, присваивать дворянские титулы, офицерские звания. Эта «игра в царя» немалому числу лиц пришлась по душе. Разбросанные по всему свету, влачившие часто просто жалкое существование, некоторые русские изгои увидели в парижском царе надежду, увидели отблеск сгинувшей великой Империи, детьми которой, людьми мифа и мечты, они оставались до конца.

Кирилла «признали» и некоторые из Романовых. В их числе находился и постаревший, но все такой же неугомонный и жизнелюбивый, как в давние молодые годы, Великий князь Александр Михайлович. Но даже он, когда оказался в рыбачкой деревушке Сен-Бриак, где размещался «двор императора», даже он, имевший богатое воображение и чуждый всяких условностей, даже он вынужден был развести руками. «Пафос вперемежку с комедией и слепота, погоняемая надеждой, образуют костяк этого отстраненного мира условностей. Ничего реального, все бутафория».

Эта была какая-то смесь претенциозного аристократического тщеславия и бездарного опереточного фарса. «Двор царя Кирилла» производил карикатурное впечатление. Начальник «канцелярии» «его императорского величества» Г.К. Граф (1885–1966) вспоминал, что у канцелярии «не было ни письменных столов, ни кресел, ни ковров. Сидеть приходилось на самых простых стульях. И машинки стояли на кухонных столиках, и вместо письменного стола был садовый стол».

Виктория же относилась к этой «царской буффонаде» вполне серьезно. Она умудрилась завести свой «двор», окружить себя приспешниками, которые многие годы играли первые роли в этом театре теней. Имея родственные связи с Династиями Англии, Испании и Румынии, «бескомпромиссная» Даки хотела, чтобы ее везде принимали «как настоящую».

Из этого почти ничего не получалось, что угнетало и расстраивало «царицу из Сен-Бриака». Ей приходилось постоянно вояжировать по всей Западной Европе, чтобы, не дай Бог, о ней не забыли. Надо было постоянно разбирать свары, склоки и финансовые махинации в рядах «кирилловцев», разоблачать «козни врагов», которых у «парижского императора» имелось немало. Главное же – постоянно не хватало денег. Продажа драгоценностей и помощь родственников – главные статьи доходов «царя Кирилла».

Муж дряхлел на глазах и без нее исполнять свои «монаршие обязанности» был не в силах. К тому же пришла пора устраивать брачные дела своих дочерей, и с этим тоже было немало хлопот. «Царица Виктория» «просто разрывалась». Силы покидали ее. Весной 1935 года ее старшая сестра Мария, Королева Румынская (Мисси, 1875–1938), после месяца, проведенного с Даки на отдыхе в Альпах, писала своему доброму знакомому лорду У. Астору (1879–1952):

«Мы были очень счастливы вдвоем, стараясь не касаться некоторых моментов, вызывающих горькие слезы на ее усталых глазах. Ее стояние, физическое, душевное и финансовое, настолько тяжело, что оно окончательно лишило ее силы духа… Ее окружают такие беспомощные люди, в первую очередь ее муж, что ей не на кого и не на что рассчитывать. Силы покинули ее, она погрузилась в мрак отчаяния и чувствует, что только смерть может освободить ее от невыносимого, подавляющего бремени».

Мисси не написала лорду Астору, что самый страшный удар нанес ей Кирилл: «царь из Сен-Бриака» завел любовную интрижку на стороне. Это «предательство» Виктория не простила супругу даже в последний земной час. Она не умела прощать.

В феврале 1936 года «императрица Виктория Федоровна» заболела и 2 марта в возрасте 59 лет скончалась. Ее похоронили 5 марта в фамильном склепе в Кобурге, рядом с могилами отца и матери.

Кирилл после смерти своей супруги прожил менее трех лет. Это было самое тяжелое время его жизни; фактически он не жил, а прозябал. Каждый день вспоминал Викторию, часами рассматривал ее фотографии, перечитывал письма. Он перестал быть «царем», теперь этот был старый одинокий мужчина, которого не могло развеселить даже присутствие детей. Скончался он в октябре 1938 года и был погребен рядом с Викторией в Кобурге.

В 1995 году прах супружеской пары был перевезен в Великокняжескую усыпальницу Петропавловского собора в Санкт-Петербурге.

Глава 34. Мама Лёля

Она умела любить. Она знала цену страданию. Она могла добиваться поставленных целей, сколь бы высокими они поначалу ни казались. Звали ее Ольга Валерьяновна, урожденная Карнович (1865–1929). Жизнь этой женщины походила на феерический роман.

Дочь петербургского чиновника выросла в скромности, юность провела в безвестности. В зрелые же лета, когда стала «женщиной бальзаковского возраста», общалась с самыми родовитыми и именитыми, достигла невероятного общественного благополучия, украшала себя Царскими драгоценностями.

Простая дворянская барышня превратилась в уважаемую персону высшего света, в одну из первых гранд-дам Империи. От Баварского Короля в 1904 году она получила титул графини Гогенфельзен, от Русского Царя в 1915 году – титул княгини Палей. Ольга Карнович добилась практически невозможного – стала близкой родственницей Венценосцев, тетей Последнего Императора Николая II.

В своем роскошном дворце в Царском Селе графиня-княгиня принимала князей и графов, принцев и принцесс, послов и министров, самых модных музыкантов и художников. Она не была великосветской куртизанкой, державшей «модный салон». Хотя за ее спиной шушукались, называли «парвеню», «хищницей», но возможностью позавтракать или пообедать с «уважаемой Ольгой Валерьяновной» редко кто пренебрегал.

Ольга Карнович вышла замуж в девятнадцать лет за гвардейского офицера Эрика Пистолькорса (1853–1935) и родила от него троих детей: сына Александра (1885–1943) и дочерей Ольгу (1888–1963) и Марианну (1890–1976).

Брак этот долго считался удачным, а Ольга Пистолькорс входила в число уважаемых «полковых дам». Женщина умная, обаятельная, умевшая располагать к себе, она быстро сблизилась с другими женами гвардейских офицеров и даже стала пользоваться покровительством супруги командира Гвардии Великого князя Владимира Александровича (1847–1909) и Великой княгини Марии Павловны, урожденной Принцессы Мекленбург-Шверинской (1854–1920).

Последняя и в силу высокого положения мужа (брат Александра III и дядя Николая II), и в силу своего неуемного светского темперамента (она – непременная фигурантка и знаток всех великосветских событий) пользовалась большим влиянием. Мария Павловна (Михень) любила лесть и угодничество, а Ольга Валерьяновна и тем и