Табак - Димитр Димов

– Барон не гестаповец, – заметил Кондоянис.

– Знаю, – продолжал Малони. – Но с ним была красавица Дитрих.

– Дитрих? Что за Дитрих?

– Особа, с которой не стал бы спать и последний солдат. Служит в Германском папиросном концерне. Я подозреваю, что она агент гестапо.

– Ага, вспомнил, – сказал грек. – Как-то барон распространялся насчет нее не в очень лестных выражениях.

– Однако это не помешало ему жениться па ней.

– Как?…

Лицо у Кондояниса задергалось от смеха, но он не издал ни звука. Он всегда смеялся беззвучно, сжав губы.

– Я сам чуть не лопнул со смеху, – сказал Малони. – Только Лихтенфельд мог жениться на подобной женщине. Когда я с ними заговорил, они сказали, что уезжают в свадебное путешествие в Афины. Было над чем посмеяться. Но есть основание и для тревоги: эта Дитрих, ныне баронесса Лихтенфельд, спросила меня между прочим, не встречал ли я здесь вас.

– А вы что ответили?

– Конечно, сказал, что нет.

– Да… – Голос Кондояниса прозвучал холодно. – Ну и что же?

– Ничего, – быстро ответил итальянец. – Но я невольно связываю ее вопрос с этими типами, что сейчас следуют за нами.

– Значит, гестапо хочет воспрепятствовать моей сделке с «Никотианой»?

– Или выжать из вас деньжонок.

– Но откуда они узнали о моих переговорах с «Никотианой»?

– Не будьте наивны, – проговорил Малони. – У них свои агенты в каждой болгарской фирме.

Кондоянис вытер вспотевший лоб. Малони, которого он считал своим человеком, внезапно вызвал у него страшное подозрение. Прошлое итальянца никому не было известно, а злые языки твердили, что его не раз изобличали в жульничестве во время игры в покер. Трудно было допустить, что слух о сделке дошел до гестапо через болгар. Борис был заинтересован в том, чтобы вести переговоры в полной тайне. И наконец, Кондояниса поразило, что немецкие агенты появились как раз в тот день и час, когда предстояло подписание договора. Грек неожиданно осознал все вероломство Малони. Понимая, что все потеряно, он успел шепнуть нотариусу:

– Если меня арестуют, немедленно телеграфируйте моему брату в Афины.

Все трое дошли до угла узкой и крутой улицы, ведущей к верхней части города. В это время немецкая машина ускорила ход, обогнала их и остановилась в десятке метров перед ними. Из машины вылез альбинос. Он отвернул лацкан своего пиджака, под которым был какой-то значок, затем указал на открытую дверцу машины и грубо скомандовал:

– Einsteigen![62]

– Что? Какое вы имеете право? – попытался протестовать Кондоянис.

– Sofort![63] – повторил альбинос.

Пальцы его точно клещами сжали греку плечо, и он втолкнул Кондояниса в машину. Кондоянис злобно взглянул на итальянца и прошипел по-гречески:

– Подлец! Мерзкий пес!

В гостинице для болгарских офицеров Борис и Костов занимали одну комнату. У них были документы, в которых командованию болгарского корпуса предписывалось оказывать им содействие, словно они разъезжали с какой-то тайной, общественно полезной целью и, чтобы достичь ее, нужна была помощь и болгарской армии. Впрочем, подобными документами располагали все крупные спекулянты, передвигавшиеся по Беломорыо. Это позволило эксперту немедленно связаться по телефону с Ириной и сообщить ей о внезапной болезни Бориса.

– Должно быть, малярия, – сказала она. – Мне необходимо приехать?

– Пока нет, – ответил Костов. – Сейчас пойду за врачом. Если состояние больного ухудшится, позвоню вам опять. Но имейте в виду, что путешествие теперь грозит неприятностями.

– Это не имеет значения. Я обязана приехать.

Костову показалось, что в ее голосе прозвучала ирония.

– Как здоровье Аликс? – спросил эксперт.

– Все так же, но мы нашли новые лекарства.

– Очень вам благодарен… А настроение вообще?

– Довольно смутное, особенно среди военных.

Телефонная связь неожиданно прервалась, и Костов положил трубку. Он разговаривал из комнаты коменданта гостиницы – мобилизованного подпоручика запаса, который в это время закусывал хлебом и сыром.

– Я бы не советовал госпоже ехать сюда, – сказал подпоручик.

– Почему?

– Потому что ездить уже опасно. Вчера греческие партизаны совершили нападение па станцию Порой, и поезд пришел изрешеченный пулями. Два солдата и офицер из охраны поезда убиты.

– Госпожа может приехать в легковом автомобиле.

– И это опасно. На шоссе в горах могут разгореться бои между нашими и немецкими частями. А здесь положение особенно скверное.

Подпоручик, краснощекий молодой человек, с удовольствием уплетал сыр, и тревога не портила ему аппетита.

– Я ничего не знаю о последних событиях, – сказал Костов.

– Но могу взять в толк, как вы отважились приехать в Салоники, – продолжал подпоручик. – Если нас и завтра не выведут отсюда, будет одно из двух: нас или возьмут в плен немцы, или перережут греки.

Отправив в рот кусок сыра, подпоручик добавил с возмущением:

– Трудно представить более глупое командование.

– Почему? – спросил эксперт, пораженный развязностью, с какой подпоручик критиковал свое начальство.

– Потому, что я вчера был в Неа-Плайа и своими глазами видел, как солдаты выбросили в море несколько тонн сахара… а потом полили бензином семьсот противотанковых снарядов и взорвали их. Пустяки, а? Один такой снаряд обходится в пятьдесят тысяч левов! А ведь все это удалось бы вывезти вовремя, если бы в головах у наших министров и начальников вместо соломы были мозги.

– События развиваются слишком быстро, – сдержанно заметил эксперт.

– Быстро, говорите? Мы вот уже два месяца видим, как у нас в тылу немцы роют окопы рядом с шоссе. А теперь в штабе скулят, что, мол, трудно вывозить артиллерию по здешним козьим тропам. Хотите закусить?

– Нет, спасибо. Где мне найти врача?

Подпоручик отрезал себе еще ломоть сыра.

– Есть тут один в лазарете интендантства, только больно упрям.

– Я привозу его на машине.

– Это ваша машина?

– Нет. Одного грека.

Подпоручик перестал жевать и задумался. Его румяное лицо выражало и откровенное удивление, и недовольство.

– Вы, торговцы, недурно устраиваетесь! – заметил он немного погодя. – Мы тянем лямку, а вы братаетесь с греками и наживаете миллионы. Третьего дня осудили на смерть одного унтер-офицера за то, что он не сопротивлялся, когда партизаны обезоруживали его. Разве это справедливо?

Костов хмуро посмотрел на подпоручика и не ответил. Уж если этот человек, который, судя по всему, не коммунист, теперь рассуждает, как коммунисты, значит, надеяться не па что, подумал он. И тогда он понял, что хаос уже начался.

Спустя полчаса Костов разыскал врача, служившего при дивизионном складе интендантства, и попросил его поехать с ним на машине Кондояниса в гостиницу. Но врач категорически отказался. Он был слишком занят, чтобы в такое время возиться со штатскими. Это был нервный смуглолицый человек, явно встревоженный всей окружавшей его суматохой. В лазарете велись последние приготовления к эвакуации в Болгарию. У склада интендантства вытянулась длинная вереница грузовиков с материалами, которые не должны были попасть в руки греков или немцев. Все были крайне обеспокоены поспешным уходом дивизии из Халкидики – гарнизон Салоник она оставляла тем самым на произвол судьбы.

Отказ врача рассердил Костова, и он вынул документ, в котором военным властям предписывалось оказывать ему содействие. Врач прочел его и сказал раздраженным топом:

– Плевал я теперь па эти бумажки.

– Но вы не имеете права плевать на свой нравственный долг, – с горечью заметил эксперт.

– Это из Священного писания, – вспыхнул врач. – А мне вот дали год тюрьмы, когда один негодяй донес, что я перевязывал раненых партизан.

Костов на это не отозвался и снова почувствовал леденящее дыхание хаоса.

– Так вы поедете? – спросил он немного погодя.

– Поеду! – сердито проговорил врач. – Вы умеете взывать к чувству долга.

Дав какие-то указания санитарам, он сел в машину. Но к больному они попали только через полчаса, так как по дороге в гостиницу их застала воздушная тревога. Зловеще завыли сирены, и толпы греков в панике пустились бежать из района пристани. Старые расшатанные трамваи с лязгом и грохотом мчались па окраины. Разносчики бросали на тротуарах свои лотки. Матери с детьми бежали в верхнюю часть города, а старики, которые были не в силах бежать, смиренно жались под эркерами зданий. Все это показалось Костову страшным. Он вспомнил, что в течение нескольких дней Лондонское радио в передачах на греческом языке предупреждало жителей Пирея и Салоник, чтобы в случае воздушной тревоги они бежали из кварталов, прилегающих к портам.

Шофер вывел машину из города. Спустя полчаса дали отбой. Никакого налета не было. Врач и Костов вышли из машины перед гостиницей.