Дневник из преисподней - Ирина Гордеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наделив принца Дэниэля душой его дяди, я спасла ему жизнь, но так и не пришла к уверенности, что оставила ему выбор. Возможно, что я ошибалась, но принц Дэниэль однажды сказал мне, что я — это я, и другого решения я принять не могла.
После личной встречи с Гаа Роном я все рассказала сэру Да Ахону и нескольким моим гвардейцам, включая Таа Лика. Без их помощи я не могла обойтись, потому что душа Шэрджи могла покинуть меня, только убедившись, что я не дышу и больше не смогу сохранять ему жизнь в глубине своего тела. Принц Дэниэль был сыном своего отца и так же, как его брат и сэр Гаа Рон, не был человеком в определенном смысле этого слова. И его тело было единственным после моего, куда душа Шэа Рэд Жи могла вселиться. Мне нужны были Дэниэль и собственная смерть, и мне нужны были гвардейцы, чтобы обеспечить и то и другое.
Сказать, что они не одобрили меня, я не могу. Каждый из них понимал, насколько силен сэр Гаа Рон, а уж после раскрытия мной его тайных способностей и долгой убедительной речи, все пришли к выводу, что принц Дэниэль может и проиграть. Единственное, о чем я умолчала в беседе с ними — это о причинах смерти невесты принца Анлии и истинном виновнике. Никого из них это не касалось, думаю, даже меня.
Сэр Да Ахон достал средство, угнетающее дыхание, — что-то вроде лечебного яда в малых дозах, но смертельного при ее превышении. Он также принес противоядие, совершено уверенный в том, что оно сработает. И я подсыпала принцу Дэниэлю легкое снотворное в вино за ужином, словно делала это каждый день, а затем мы вошли в его спальню, оставив Та Лика развлекать личную гвардию Дэниэля, охранявшую сон своего правителя. И у нас все получилось…
Дни недолгого перемирия перед поединком принц Дэниэль посвятил тренировкам. Он сразу же понял, что мы сделали с ним, как только открыл глаза. И он ничуть не удивился тому, что я сделала, и внешне не разозлился. Он выставил моих гвардейцев из своих покоев, а затем подозвал меня к себе и неожиданно крепко обнял. Он так сильно сжимал меня в своих объятиях и так долго держал в них, что я так и не поняла, было ли это его благодарностью или желанием придушить меня за содеянное.
Но в его объятиях было что-то от материнской любви к своему ребенку, натворившему нечто, что безумно напугало его родителей, и чуть не причинило вред самому малышу. В таких объятиях выражено все — огромная родительская любовь и невыразимое облегчение оттого, что детеныш не пострадал, а еще безмерное желание придушить его собственными руками за содеянное и причиненный страх. И все же после таких объятий остается только одно чувство — безграничная любовь…
День поединка между милордом и принцем Дэниэлем выдался очень солнечным, несмотря на позднюю осень и готовую наступить зиму. Холодный воздух проникал под складки моего плаща, несмотря на теплый мех, но меня это мало беспокоило.
В качестве зрителей и потенциальных свидетелей, которые в дальнейшем могли подтвердить результаты открытого поединка, присутствовали представители многих состоятельных и знатных семейств Элидии и Эльдарии, военачальники обеих стран, члены Совета, и приглашенные принцем и милордом гости и представители других государств. Народу хватало, как и шума, и ожидание начала боя тихо сводило меня с ума.
Я и милорд сидели на самых почетных местах с прекрасным обзором и молчали с того момента, как официально поздоровались в первый день прибытия в Элидию. В общей сложности мы молчали уже три дня — его личный рекорд, если не считать моих «реверансов» и ответных поклонов при наших совместных встречах за обедами, на которых милорд настаивал.
В отличие от меня принц Дэниэль общался со своим братом легко и непринужденно, а милорд отвечал ему с радушием и улыбкой приветливого хозяина.
Сэра Гаа Рона я не видела до самого начала поединка, а вот с сэром Каасом и его всадниками общалась с удовольствием, словно старые времена чем-то связали нас и сделали приятелями, а не противниками в начавшейся войне. В любом случае между двумя армиями еще не произошло серьезных столкновений, и милорд больше делал вид, что осаждает две наших крепости, не предпринимая фактических действий по ее захвату или реальной изоляции от внешнего мира. Так что настроение среди воинов милорда, да и моих гвардейцев, было слегка приподнятым, ибо и те и другие искренне верили в победу своей стороны.
Шум среди зрителей становился все сильнее, но милорд не обращал на него внимания. До начала поединка оставались считанные минуты, и я безуспешно пыталась побороть внутреннее напряжение, искренне завидуя милорду, чье лицо отличалось спокойствием и обычной сосредоточенностью.
Инстинктивно и почти не замечая собственных движений, я куталась в теплый плащ, и не отпускала его застежки в попытке натянуть теплый мех на воротнике на самые уши. И в какой-то момент моя возня надоела милорду. Он встал и подозвал к себе одного из воинов, сопровождавших и охранявших его, и что-то негромко ему сказал, а затем снял свой плащ, у которого в отличие от моего был капюшон, отделанный меховой опушкой. Милорд перекинул его через руку, а его пальцы уверенно и быстро растегнули застежку моего плаща.
— Вы замерзнете раньше, чем закончится поединок, принцесса Лиина. Мой плащ гораздо теплее и удобнее вашего! — С этими словами он снял с меня теплую накидку и накинул на мои плечи свой плащ, застегнул его и надел на голову капюшон.
Он взял мои ледяные руки в свои ладони и согрел своим дыханием пальцы. И кому-то могло показаться, что он целовал их, потому что вокруг нас люди вдруг притихли и замолчали. Но милорду и мне было все равно. И пока не пришел его человек и не принес мне перчатки, а милорду — другой плащ, правитель Элидии читал мне стихи. И я слушала его, закрыв глаза, потому что никто и никогда не читал мне таких стихов:
— Пока дышу, вдыхая воздух, и аромат ночных цветов; пока я слышу шум прибоя и вижу гордость парусов; пока,
