Врангель - Борис Соколов

И всё же версия о преднамеренном покушении не кажется реальной. Во-первых, нельзя было предвидеть, когда именно Врангель будет на яхте. Во-вторых, невозможно было столь прицельно протаранить «Лукулл», чтобы нанести удар точно по каюте главнокомандующего. В-третьих, для того чтобы умышленно таранить яхту, необходимы были согласованные действия ряда членов команды «Адрии», включая ее капитана. Трудно представить, чтобы ЧК в короткий срок смогла бы завербовать столь большое число итальянских моряков, с риском огласки. К тому же капитану пришлось отвечать перед судовладельцем за катастрофу со всеми ее последствиями вроде срыва рейса, выплат компенсаций пострадавшим и т. п. Если бы чекисты действительно хотели убить Врангеля, то проще было бы не разрабатывать сложную и очень ненадежную операцию с тараном яхты, а завербовать одного или нескольких офицеров в Константинополе, которые под каким-нибудь предлогом попали бы на «Лукулл» или подстерегли Врангеля в городе. Ведь несколько тысяч галлиполийцев возвратились в Советскую Россию, и не так уж сложно было бы найти среди них подходящих агентов.

Занимаясь главным образом политическими и финансовыми делами, Врангель всё меньше внимания уделял военным вопросам; во многом передоверив их Кутепову. В составе армии лишь Добровольческий корпус остался верен барону, а казачьи атаманы фактически вышли из его подчинения.

В конце 1921 года Врангелю удалось организовать переезд своих войск в Болгарию и в Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 года — Королевство Югославия). Там они получили виды на жительство, но оставались на полуказарменном положении и сохранили значительную часть оружия. 1-я кавалерийская дивизия численностью 3300 человек в полном составе поступила на службу в югославскую пограничную стражу. Около семи тысяч бывших военнослужащих Русской армии предпочли уехать в Советскую Россию. В сентябре 1921 года прекратил свою деятельность Русский совет.

Врангель со штабом переехал из Константинополя в Королевство сербов, хорватов и словенцев в марте 1922 года, выбрав местом своего жительства городок Сремские Карловцы, в 50 километрах от Белграда. Там произошло воссоединение семьи — к сыну из Германии приехали Мария Дмитриевна и Николай Егорович. В то время у Петра Николаевича и Ольги Михайловны родился четвертый ребенок, сын Алексей.

Барон понял, что бывшие союзники России не предоставят помощи последним ее воинам, и заявил: «Я ушел из Крыма с твердой надеждой, что мы не вынуждены будем протягивать руку за подаянием, а получим помощь от Франции как должное, за кровь, пролитую в войне, за нашу стойкость и верность общему делу спасения Европы. Правительство Франции, однако, приняло другое решение. Я не могу не считаться с этим и принимаю все меры, чтобы перевести наши войска в славянские земли, где они встретят братский прием». Постепенное прекращение французских субсидий послужило главной причиной переброски Русской армии из окрестностей Константинополя. Последний русский солдат покинул Галлиполи 5 мая 1923 года. И в этот же день Врангель объявил о своем подчинении великому князю Николаю Николаевичу.

Генерал-майор Николай Всеволодович Шинкаренко (он же — поэт и писатель Николай Белогорский) написал стихотворение, обращенное к Врангелю в Галлиполи:

Два штандарта в вашем тесном кабинете,В сонных складках шелка память славных дат.Помните ли жест на конном стилизованном портрете?Вам теперь осталась лишь любовь израненных солдат.

Вы ходить любили быстрыми шагами, —Но теперь так много заповедных черт.Палубу тюрьмы так много раз измерили вы сами:Ваш «Корнилов» был куда просторней; он ушел в Бизерт.

Помните ли ночь с кострами над Червленной?Божьи звезды в небе с звездами ракет?Площадь и собор? Привет Царицынской толпы влюбленной?В дни побед вы были всё такой же, как теперь, — аскет.

Помните дни мая, выход наш из Крыма?Как за поездом бежали казаки?А теперь мечта Архистратига скрылась в клубах дыма.За чужой неласковой оградой Русские полки.

Ваши казаки под стражей сенегальцев,И корниловцы в тоскливых лагерях.Но с тех пор, как ваша армия — лишь армия скитальцев,Даже Русский ветер скован и не смеет дуть в степях.

И в тот скорбный миг, когда вас победили,Вашей родины окрепли кандалы;И свобода умерла в тот час, когда морские милиНачали считать вы, глядя на соленые валы.

Как я жду, чтоб ваша армия воскресла!Конница пойдет, удилами звеня;Вы оставите каюту и привинченные кресла, —В поле так весенне, — сядете вы снова на коня…

А пока штандарты в вашем кабинете.Спит и не проснулась память славных дат.И живет лишь жест на конном стилизованном портрете…Вам осталась лишь любовь израненных солдат.

Сесть на коня Врангелю больше не довелось.

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ

В эмиграции Врангель оставался приверженцем монархической идеи, но считал, что ее нельзя выдвигать открыто, поскольку это может оттолкнуть многочисленные разношерстные эмигрантские круги от кадетов до социалистов.

Шестнадцатого января 1922 года Врангель ответил на письмо бывшего донского атамана П. Н. Краснова, предлагавшего открыто выдвинуть лозунг «За Веру, Царя и Отечество»:

«Вы не можете сомневаться в том, что по убеждениям своим я являюсь монархистом и что столь же монархично, притом сознательно, и большинство Русской Армии.

Я останавливаюсь на слове „сознательно“, так как хотел этим подчеркнуть, что нынешняя Русская армия, в отличие от старой, императорской, стала сознательной, но, конечно, не в дурном, опошленном революцией смысле этого слова, а в лучшем его значении.

Тяжелые испытания последних годов, а в особенности пребывание на чужбине, научили многому каждого из чинов армии, до простого солдата включительно. Патриотизм, любовь к Отечеству, преданность престолу стали понятиями осознающими, продуманными и прочувственными, а отнюдь не механически воспринятыми на „занятиях словесности“ и поверхностно усвоенными. Вместе с тем на первое место выдвигается понятие о „Родине“, и яркое сознание необходимости посвятить себя служению Родине является той полной нравственной силой, которая связывает всех чинов армии в единое стройное целое и которая позволила ей выйти победительницей из пережитых ею испытаний.

В императорской России понятие „монархизма“ отождествлялось с понятием „Родины“. Революция разорвала эти два исторически неразрывных понятия, и в настоящее время понятие о „монархизме“ связано не с понятием о „Родине“, а с принадлежностью к определенной политической партии.