Родная старина - В. Сиповский

Русский воевода XVII в.

Победа над поляками сблизила Пожарского с Трубецким. Раньше они никак не хотели соединиться, а теперь сошлись. Установили одно общее управление, стали делать все сообща. Пожарский был нравом гораздо уступчивее и покладистее, чем Ляпунов, и потому мог поладить с Трубецким. Все радовались сближению вождей. Оповещено было повсюду, что только те грамоты и приказы имеют законную силу, которые писаны от имени обоих вождей. Но казаки с земскими людьми все-таки ужиться никак не могли.

Положение осажденных в Кремле было ужасно. Во время боя удалось прорваться туда одному отряду в триста человек, но не на радость осажденным: новые люди только увеличили нужду и голод…

Пожарский предлагал полякам сдаться; но те с гордостью отказались: они все еще питали надежду, что сам король явится к ним на выручку или гетман Ходкевич, набравшись новых сил, снова придет к Москве и не даст им погибнуть голодной смертью. Со дня на день ужаснее становилось положение их; чрез неделю голод достиг страшных размеров. «В истории нет подобного примера, – говорится в современном дневнике, – писать трудно, что делалось: осажденные переели лошадей, собак, кошек, мышей, грызли разваренную кожу с обуви… Наконец, и этого не хватило – тогда ели землю, обгрызали в бешенстве себе руки, выкапывали трупы из земли… Смертность от такой пищи страшно увеличилась».

Из Китай-города поляки были скоро вытеснены, но в Кремле держались еще с месяц – все ждали, не придет ли помощь. Наконец, держаться долее не было уже никаких сил; стали сначала выпускать из Кремля боярынь и бояр. Казаки хотели было грабить их, но Пожарский не допустил: он обошелся с ними человечно – устроил их в безопасных местах. Скоро сдались и поляки. Они просили во время переговоров только о том, чтоб их не губили и не отдавали в казацкие руки… Трудно было Пожарскому сдержать казаков, которые грабеж считали своим правом. Пленных поляков разослали по разным городам: ни одного из них не убили и не ограбили.

25 октября отворились все кремлевские ворота, и русские торжественно вступили в Кремль. Впереди с крестами и иконами в руках шло духовенство, во главе которого был доблестный Дионисий. В Успенском соборе отслужен был торжественно благодарственный молебен.

В то время, когда полумертвые от голоду кремлевские сидельцы сдавались, Сигизмунд наконец выступил в поход на Москву с Владиславом. Сначала весть об этом сильно всполошила русских, но тревога оказалась ложною: король не мог собрать большого войска и двинулся с ничтожными силами, думая, что ему легко будут покоряться русские города, и ошибся в расчете. Послал он посольство в Москву – уговаривать московское войско признать Владислава; но это посольство даже и в Москву не было впущено. На поклон к Сигизмунду или Владиславу никто не являлся. Поход по безлюдной и разоренной стране не представлял ничего привлекательного: по всем путям бродили ненавистные полякам шиши, хватали и убивали польских воинов, когда те ходили на поиски за продовольствием. Попытался было король взять Волок-Ламский, да не смог… Кончался уже ноябрь, и наступала лютая зимняя стужа. Пришлось Сигизмунду вернуться.

Памятник К. Минину и Д. М. Пожарскому в Москве

Москва была очищена от врагов и стала довольно быстро обстраиваться. Теперь надо было выполнить вторую половину задачи, ради которой поднялась русская сила с Мининым и Пожарским, – выбрать своего русского царя и положить конец всяким проискам поляков и шведов. Когда Делагарди прислал сказать, что королевич Филипп едет уже в Новгород, то в ответ на это в Москве сказали послу:

– У нас и на уме того нет, чтоб нам взять иноземца на Московское государство!

Разосланы были грамоты, чтобы в Москву немедленно присылали выборных людей, крепких и разумных, духовных лиц, дворян, боярских детей, торговых, посадских и уездных людей.

Когда выборные съехались, назначен был трехдневный строжайший пост. Служили по церквам молебны, чтобы Бог вразумил выборных.

Постановили прежде всего, чтобы отнюдь не выбирать ни иноземца, ни сына Марины. Когда начались выборы, то происходило немало смуты и волнений. Хотя чаще всего слышалось имя юного Михаила Феодоровича Романова, но нашлись между боярами честолюбцы, которые сильно домогались получить царский венец, засылали своих людей к выборным, пытались подкупить голоса. Были сторонники у князя Василия Голицына, который в то время с митрополитом Филаретом был в руках у поляков. Нашлись лица, говорившие, что следует возвратить венец Василию Ивановичу Шуйскому. Говорили и в пользу избрания на престол старика князя Воротынского. Казалось, снова настанут неурядицы в Москве на радость врагам; но, к счастью для Русской земли, пререкания и волнения были только в среде именитых людей, бояр и сановников; дворяне, служилые люди, народ и казаки стояли за Михаила Феодоровича. Толпа дворян, боярских детей и казацких старшин обратилась к Авраамию Палицыну, который жил тогда в Москве, на Троицком подворье, представили ему челобитную с множеством подписей и просили его, чтоб он предъявил ее всему собору, боярам и всем земским людям. В челобитной говорилось, что все просят избрать Михаила Феодоровича. Авраамий передал собору эту грамоту. В это же время прибыл посол из Калуги с челобитной от всех калужан и жителей северских городов, – все они желали на царство Михаила.

Романовых особенно любил народ. Анастасия и Никита Романович жили в народной памяти, вошли даже в песни народные; притом род Романовых не был запятнан в глазах народа никаким дурным делом, вынес много горя и напрасных гонений при Борисе Годунове, а главный представитель этого рода в Смутное время, в пору общей шатости и малодушия, выказал необычайную твердость духа, отстаивал непоколебимо выгоды своего отечества, подобно Гермогену. Немудрено, что лишь только речь зашла о выборе царя, то большая часть выборных остановилась на юном сыне Филарета. Не миновать бы, конечно, ему самому престола, если бы он не был духовным лицом.

21 февраля все выборные собраны были на Красную площадь. Сплошная пестрая толпа наполняла ее. Именитые люди взошли на Лобное место. Но им не довелось и говорить к народу. Не успели они еще произнести и вопроса, как раздался громкий крик всего собравшегося на площади люда:

– Михаил Феодорович Романов будет царь-государь Московскому государству и всей Русской державе!

Царствование Михаила Феодоровича (1613–1645)

Воцарение и венчание на царство

Великим и радостным днем для русского народа было 21 февраля 1613 г.: в этот день кончилось на Руси «безгосударное» время! Три года длилось оно; три года лучшие русские люди изо всех сил выбивались, чтобы избавиться от врагов, спасти церковь, народ, родную землю от поругания, от окончательного распадения и разорения. Все шло врозь; всюду была шатость; одной сильной власти, которая все скрепляла бы, давала бы всему силу и определенный ход, не было. Казалось, все изверились в спасении родной земли… Уж лучшие русские люди готовились скрепя сердце на осиротелый московский престол посадить польского королевича; требовали только, чтоб он принял православие и чтоб исконной православной вере никакой порухи не было. За этим дело и стало… Не о православии, конечно, думал польский король – он хотел сам вместо сына прибрать к рукам Москву; но в это время нижегородское ополчение с Мининым и Пожарским во главе совершило свое великое дело – выбило поляков из Москвы. И здесь, в этом сердце Русской земли, 21 февраля 1613 г., когда бояре вышли на Красную площадь, чтобы с Лобного места спросить всех выборных и народ, наполнявший площадь, кого хотят они на царство, раздался единогласный крик:

– Михаил Феодорович Романов будет царь-государь Московскому государству и всей Русской державе!

Итак, Русская земля нашла себе царя – царя своего, русского, православного, из боярского рода, не запятнанного никаким темным делом, блиставшего такими именами, как Анастасия, первая супруга Грозного, как митрополит Филарет, твердо, с полным самоотвержением стоявший в то время в польском стане за православие и выгоды родной земли. Найден был наконец такой царь, около которого могли теперь собраться разрозненные русские силы и спасти свою землю. Вот почему день избрания Михаила Феодоровича на престол должно считать великим событием в жизни русского народа.

Москва присягнула новому царю. Во все города были посланы известительные грамоты, и снаряжено было от Земского собора большое посольство – торжественно от всей Русской земли пригласить избранника на царство.

Быстро разносилась из Москвы по всей Русской земле радостная весть о том, что кончилось безгосударное время. Надежды всех лучших русских людей теперь сосредоточились на юном народном избраннике; но в это время новое страшное горе чуть было не поразило их. Михаил Феодорович, еще шестнадцатилетний юноша, жил тогда с матерью, инокиней Марфой, в родовом имении своем Домнине близ Костромы. Шайка поляков, которые в то время повсюду рыскали по Русской земле, пробралась в Костромской уезд, разыскивая Михаила Феодоровича; погубить его значило оказать величайшую услугу польскому королю, который считал московский престол уже своим. Поляки хватали встречных крестьян, разведывали у них дорогу, подвергали их пыткам, наконец дознались, что Михаил проживает в селе Домнине. Шайка уже подходила к селу. Тут попался полякам в руки домнинский крестьянин Иван Сусанин; они потребовали от него, чтобы он провел их в усадьбу Михаила Феодоровича. Сусанин, конечно, сразу смекнул, зачем мог понадобиться врагам молодой его боярин, избранный на царский престол, и недолго думая взялся показать им дорогу. Тайком от них он послал своего зятя Богдана Сабинина в усадьбу известить о беде, грозящей Михаилу, а сам повел врагов совсем в противную сторону от Домнина. Долго вел он их разными лесными трущобами и глухими тропинками и вывел наконец в село Исупово. Здесь все дело объяснилось. Рассвирепевшие поляки в ярости сначала мучили Сусанина разными пытками, а затем изрубили его в мелкие куски. Михаил Феодорович тем временем успел с матерью уехать в Кострому, где поселился в Ипатьевском монастыре; за крепкими стенами его они были безопасны от воровских шаек и ляхов и казаков.