Том 68. Чехов - Наталья Александровна Роскина

вы напишете». В соответствии с кабальным договором «m-me Маркс» требовала от Марии Пав­ловны «посмертных произведений покойного брата» (письмо М. П. Чеховой к Бунину от 9 июня 1906 г.).

Интерес Бунина к Чехову был постоянный. Думал он о нем и в последние дни своей жизни. По воспоминаниям М. Алданова, когда больному Бунину читать стало трудно, «читала вслух жена, Вера Николаевна. 7 ноября читала ему до полуночи (он скончал­ся через два часа после этого) письма Чехова; он просил делать в некоторых местах отметки: готовил о Чехове книгу. О нем всегда говорил с нежностью; а о Льве Толстом с благоговением,— с ним никого и сравнивать нельзя» («Новый журнал», Нью-Йорк, 1953, кн. 35).

Чехов со своей стороны ценил литературный талант Бунина, и видел в мо­лодом еще тогда писателе взыскательного художника. О рассказе «Сосны», оттиск которого он получил от Бунина в 1902 г., писал как об «очень новом, очень све­жем и очень хорошем» (XIX, 222). «Великолепными», но его мнению, являются другие рассказы Бунина тех лет — «Сны» и «Золотое дно», напечатанные в сборнике «Знание» 1903 г. под общим заглавием «Чернозем»: «... есть места просто на удив­ление» (письмо к А. В. Амфитеатрову от 13 апреля 1904 г.— XX, 268).

По воспоминаниям Телешова, Чехов перед отъездом за границу, в свои пред­смертные дни, выражая пожелание успеха товарищам Телешова по «Среде», сказал: «А Бунину передайте, чтобы писал и писал. Из него большой писатель выйдет. Таки скажите ему это от меня. Не забудьте (Н.Д. Телешов. Записки писателя. М., 1948, стр. 86). Еще в 1900 г. Чехов подарил Бунину свой портрет с надписью: «Ивану Алексеевичу Бунину с восторгом и благоговением».

Их сближало, кроме взаимной личной симпатии, одинаковое отношение к совре­менной литературе, общее понимание ее реалистических задач, любовь к художест­венному слову. «Выдумывание художественных подробностей и сближало нас, может быть, больше всего,— вспоминал Бунин.— Он был жаден до них необыкновенно, он мог два-три дня подряд повторять с восхищением художественную черту, и уже по одному этому не забуду я его никогда, всегда буду чувствовать боль, что его нет» (II. А. Бунин. О Чехове. Нью-Йорк, 1955, стр.210).

Оба благоговели перед Толстым и холодно относились к Достоевскому, а к «мо­дернистам» и «декадентам» — с неприязнью, считая «новое» искусство вздором. Че­хову «смешны и противны были» декаденты (там же, стр. 210). И для Бунина «акмеисты, адамисты, модернисты, символисты» были «беспочвенным, наносным и вредным явлением в нашей литературе», знаменуя ее упадок. «Странным и непонятным для меня,— гово­рил Бунин корреспонденту одной из одесских газет весной 1912 г.,— являются серьез­ные статьи об Игоре Северянине — об этой слишком мелкой величине в литературе. Зачем рассуждают о них так глубоко и серьезно К чему говорить о людях, кото­рые несут вздор или по недостатку ума или по лукавым соображениям?»

У Чехова, ненавидевшего «высокие» слова и «поэтические красоты», Бунин на­ходил образцы простоты, краткости и сжатости речи, новое, беспощадно правдивое изображение деревни. «„В овраге",— по его словам,— одно из самых замечательных произведений не только Чехова, но во всей всемирной литературе» (II. А. Бунин. О Чехове. Нью-Йорк, 195g, стр. 124).

Критика того времени, преувеличивая чеховское влияние на Бунина, нередко пи­сала о сходстве мотивов и образов в произведениях обоих писателей.

В. Л. Львов-Рогачевский в статье «Символисты и наследникн их» развивал неле­пую мысль о Чехове и Бунине как зачинателях модернизма: «Здесь чувствуются за­чатки нового реализма, который использует огромную работу поэтов-символистов» («Современник», 1913, № 7, стр. 307).

Наиболее прямолинейно писал о чеховском влиянии на Бунина А. А. Измайлов («Юбилей И. А. Бунина».—«Биржевые ведомости», веч. вып., 1912, № 1321, от 27 ок­тября): «О Бунине нельзя говорить, не беспокоя прекрасной тени Чехова. Бупин больше, чем „его школы". Он плоть от плоти и кровь от крови чеховского поколения, чеховского настроения, чеховских симпатий. Всего какая-нибудь десятилетняя раз­ница хронологически лежала между ними.

Если искать в русском стихе чеховских настроений,— Бунин будет здесь первым и самым значительным и интересным. Если искать в прозе чеховских переживаний, но не наигранных, не подражательных и однако же моментами прямо, до буквальных слов, до тождественных тем, совпадающих с чеховскими настроениями и темами,— опять Бунину придется отдать первенство». По его словам, «яд рассудительности ме­дика, который тек в жилах Чехова, как бы разлит и в крови Бунина».

Критик газеты «Утро России» (1910, № 119-86, от 2 марта), познакомившийся с повестью Бунина «Деревня» до ее опубликования, по корректуре (отрывок был напе­чатан в «Утре России» под заглавием «Утро»,— 1909, № 34-1, от 15 ноября), утверждал, что Тихон Ильич Красов «замешен из того же теста», что и чеховский Лопахин. Бу­нин на это отвечал в интервью газете «Одесский листок» (1910, № 58, от 12 марта): «Это неверно. Лопахин — купец; Красов — мужик. Благополучие свое он основал не столько' ' ...) на развалинах разорившейся дворянской усадьбы „ Дурновки" , сколь­ко, главным образом,— на деревенской бедноте».

Чеховским традициям в творчестве Бунина в значительной мере посвящена статья Д. Л. Тальникова «При свете культуры. (Чехов, Бунин, С. Подъячев, Ив. Вольный)» («Летопись», 1916, январь). В отличие от тех, кто писал о прямом влиянии Чехова на автора «Деревни» и чуть ли не о подражании Чехову, Тальников говорит о преемст­венности критического изображения деревенской жизни — «чуждой идеализации, суровой в своей строгой правде — ив каких совершенных художественных формах!» По словам критика,, «под пером двух мастеров совершилась переоценка всего, что до сих пор определяло наше отношение к деревне — отношение, в котором больше всего уделялось места барской жалостливости и совестливости». По его мнению, Бунин в «Деревне» «дал перевес не личности, как это у Чехова, а почве, устоям, но это не зна­чит, чтобы эти устои не находили в его картине своего конкретного художественного выражения, главным образом в лицах и фигурах. И Бунин приходил к личности, к самому мужику, носителю вековых устоев» (стр. 284—285).

Стремясь уложить своеобразный талант Бунина в привычные рамки, критики пи­сали не только о чеховском влиянии на его творчество, но наряду с этим изображали Бунина продолжателем Тургенева, находя у него «поэзию запустевшей усадьбы (...) тихие слезы русского барина, последнего барина в литературе» («Внук Тургенева».— «Приазовский край», Ростов-на-Дону, 1912, № 283, от 28 октября).

Как о представителе «заветов Тургенева» в современной литературе писала га­зета «Саратовский вестник» (Л. Клод. Певцу Листопада.— «Саратовский вестник», 1912, № 237, от 28 октября). «Верным учеником» Чехова и Тургенева представлялся Бунин А. А. Измайлову («Русское слово», 1913, Л1» 249,