Страсти по Лейбовицу. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь - Уолтер Миллер

Омброз первым нарушил молчание:

— Старый вождь завещал мне свою правую руку — это честь! — и я не мог оскорбить его отказом.

Апостольский викарий молчал, продолжая смотреть на него.

— Порой, — сказал Омброз, снова беря жилистую кисть Сломанной Ноги, — я беру кусок хлеба и освящаю его как истинную плоть Христа. А порой беру истинную плоть Христову и освящаю ее как кусок хлеба. Понимаете?

— Ах-х-х! — удивленно выдохнул Оксшо. Коричневый Пони с интересом посмотрел на него. Оксшо сдержанно улыбнулся, словно внезапно что-то понял.

Кардинал, который, казалось, продолжал пребывать за тысячу миль отсюда, сказал:

— Вы в самом деле хотите вернуться в старый орден папы, отче?

У Омброза и-Лейдена еще хватило сил понять сарказм этих слов.

— Передайте его святейшеству, — сказал он, — что болезни вынуждают меня остаться там, где я нахожусь, милорд. Я не могу вернуться в свой орден, я слишком стар для перемен.

— Очень хорошо. Так я ему и скажу, — и, развернувшись, Коричневый Пони отошел. Прежде чем последовать за ним, Оксшо, помявшись, погладил старого священника по плечу. Омброз улыбнулся юноше и вернулся к ритуальному пиршеству. Оксшо нагнал Коричневого Пони.

— Для ордена святого Игнация это уже чересчур, — сказал кардинал.

— Вас разочаровало, что теперь он один из нас? — спросил воин.

— Нет. Просто я скорблю по Омброзу и-Лейдену. По человеку.

— Потому что он сам стал Кочевником?

— Нет. Но вне Церкви нет спасения души, — пробормотал кардинал, цитируя древнее утверждение. Ответ, похоже, удивил Оксшо; он слышал о кардинале от Омброза, который восхищался им и говорил, что ему свойственна свобода мысли. Это была странная оценка для такого человека. Но теперь он стал не только священником, но и епископом.

— Милорд, кто сказал о тех, которые стоят вне Церкви?

— Ну как же! Папа. Да и законы говорят о том же, Оксшо.

— А разве не Бог это решает?

— Отец Омброз — просвещенный человек, — сказал Святой Сумасшедший, который нагнал их. Кардинал и Оксшо как-то странно посмотрели на него, ожидая, что Хонган продолжит, но он всего лишь зевнул и потряс головой. — Пришла женщина, которая может быть вашей матерью, милорд.

Посмотрев на луну, Коричневый Пони заговорил о другом:

— Сегодня вечером папа решил прогуляться. Он всегда гуляет при полной луне и воспевает Деву, ее сестру. Папа собирается отдать Церковь во власть бедняков, если мы с Науйоттом позволим ему. Господи, что же нам делать?

— Ваша светлость, хотите ли вы встретиться с этой женщиной? Она королевской крови и какая-то моя дальняя родственница. Значит, и вы мой родственник, — Святой Сумасшедший невесело усмехнулся. — Ее семейное имя Урдон Го, а не Авдек Голе, — сказал он, убедившись, что кардинал предпочитает молчать. — Не «коричневый пони», а «гнедой жеребенок».

— Оксшо рассказал мне. Но, Господи… — с осунувшимся лицом прошептал Коричневый Пони, — после всех этих лет… Сестры, конечно, говорили на языке Зайцев.

— Ваша мать, если это в самом деле она, находится здесь. Вон та старая женщина, которая сидит на одеялах у входа в вигвам. Я бы на вашем месте был очень осторожен. Она может быть свирепа, как Нуншан.

— Конечно. Спасибо, — Коричневый Пони быстро направился к ней, но остановился в нескольких шагах. Зрачки женщины были белыми от пленки катаракты. Но она услышала его приближение и повернула в его сторону сморщенную маску лица.

— Ты родом из Тексарка? — с подозрением спросила она.

— Только наполовину, — ответил он на языке Диких Собак. — Только наполовину, мать, — такое обращение было всего лишь вежливостью; она и не собиралась воспринимать это слово в буквальном смысле.

Но она встала. И плюнула ему в лицо и на сутану. Она жевала пучок каких-то трав. Может, она промахнулась. Ведь она была практически слепой. В самом ли деле ее жест был случайностью? Ведь его предупреждали.

Неужели ей не рассказали о нем?

Кардинал сделал шаг назад. Плохо. Он не мог рассказать ей, что мужчина, который стоит перед ее незрячими глазами, — это плод насилия и он, нежеланным созрев меж ее бедер, появился на свет рыжеволосым. Он понимал, что она не хочет знать его. Она была простой, но ожесточившейся женщиной. Ее семья, пусть и несла в себе королевскую кровь, была небогата. Но теперь, когда Чиир Хонгану и другим вождям стало известно, что он ее сын, до нее дошло известие о его пребывании здесь, если она этого раньше не знала. Конечно, она ждала встречи. В такой ситуации ему не оставалось ничего другого, кроме как сказать вождям Кочевников, что она позвала его и ему пришлось предстать перед ней. Как ни было ему тяжело, он был рад, что увидел ее; он был рад, думая, что доподлинно она ничего не знала.

— Прошу вас, ваша светлость! — голос, встретивший его в дверном проеме вигвама, принадлежал монсеньору Сануалу, легату архиепископа Тексаркского. Полный круглолицый дипломат был расстроен. — Заходите, ваша светлость, прошу вас, заходите.

Сегодня днем Сануал сделал вид, что не узнал его. Коричневый Пони молча принял его предложение и, войдя, согнулся, чтобы очутиться в круге света от лампады; в помещении густо пахло землей и вином для причастия. Вином несло и от Сануала, когда он пожал руку кардинала.

— Они пожирают старого вождя! Я думал, что сегодня вечером вы не выйдете за порог!

— И пропущу такое представление? — Коричневый Пони осторожно высвободил руку из пальцев Сануала. — Посланник архиепископа может, если на то будет его желание, сидеть у себя. Посланник папы — не может.

Сануал отпрянул. Оба они знали, что находятся тут в роли соперников, дабы заручиться расположением диких племен по отношению к тому главе христианства, который может вскоре объединить все три орды.

— Вы можете делать все, что вам угодно! — сказал Сануал. — Но если бы его святейшество знал…

— Оцените ситуацию следующим образом. Моя мать была из Кочевников. Скончавшийся вождь — мой дальний родственник. Как и новый вождь. Конечно, тоже дальний. И я не собираюсь отвергать последний обряд своего народа. А теперь — для чего вы хотели меня видеть?

— Значит, вот оно что. Ваши родственные отношения… — Сануал хихикнул. — Омброз рассказал мне, что вас пригласили участвовать в этом королевском ритуале!

— Я только что видел Омброза. Он мне об этом ничего не сказал. Кроме того, вы всегда относитесь к людям высокомерно. Так что я не верю вам, отче. Вы были пьяны.

— Да он прямо кричал при разговоре со мной! И этот его лающий смех! Конечно, он выжил из ума и совершенно рехнулся, но я ему верю. Это все так, не правда ли?