Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

В последний день месяца, носившего родовое имя отца, Октавиан перешел Рубикон с восемью легионами, отобрал из них два легиона и с ними двинулся дальше. Сенат запаниковал и послал делегатов просить Октавиана остановиться. Ему разрешат баллотироваться в консулы in absentia, без личной явки, поэтому нет необходимости продолжать марш!

А тем временем два легиона ветеранов из провинции Африка прибыли в Остию. Сенат тут же использовал ситуацию и поместил их в крепость на Яникуле, откуда открывался вид на сады Цезаря и пустой дворец Клеопатры. Всадники первого класса и верхний слой второго класса вооружились, молодежь поднялась на Сервиеву стену.

Все эти меры были не более чем хватанием за соломинку. Люди, которые хотя бы номинально должны были контролировать ситуацию, не имели понятия, что делать, а другие, статусом ниже второго класса, продолжали спокойно заниматься своими делами. Ссоры великих всегда пахнут кровью. Простой люд страдал лишь тогда, когда сам бунтовал. А бунтовать не хотели не только низшие классы, но и те, что повыше. Бесплатное зерно было роздано, торговля шла хорошо. Работы всем хватало. В следующем месяце должны состояться Римские игры, и никто в здравом уме не совался на Римский Форум, где обычно «верхушка» проливала кровь.

А «верхушка» продолжала хвататься за соломинку. И когда прошел слух, что два лучших легиона Октавиана — четвертый и Марса — решили покинуть его, чтобы помочь городу, раздался огромный вздох облегчения. Но он перешел в вопль отчаяния, когда слух оказался ложным.

В семнадцатый день секстилия наследник Цезаря, не встретив сопротивления, вошел в Рим. Войска, сидящие на Яникуле, перешли на сторону вошедших в город солдат, встреченных радостными криками и цветами. Единственная пролитая кровь принадлежала городскому претору Марку Цецилию Корнуту, который закололся сам, когда Октавиан появился на Форуме. Простой люд исступленно его приветствовал, но сенаторов нигде не было видно. Мгновенно все взвесивший Октавиан возвратился на Марсово поле, дав понять, что примет там любого, кто захочет его повидать.

На следующий день сенат капитулировал, униженно интересуясь, будет ли Цезарь Октавиан баллотироваться на консула. Выборы незамедлительно проведут. В качестве второго кандидата сенаторы робко предложили племянника Цезаря, Квинта Педия. Октавиан милостиво согласился и был избран старшим консулом, а Квинт Педий стал младшим.

Девятнадцатого секстилия, за месяц до своего двадцатилетия, Октавиан на Капитолии принес в жертву белого быка и был торжественно введен в должность. Двенадцать грифов кружили в небе — зловещий, ужасающий знак, какого небывало со времен Ромула. Но ни матери, ни сестры рядом не было, ибо мероприятие относилось к сугубо мужским, а сам Октавиан был счастлив видеть страх в глазах своего отчима и остальных сенаторов. Что при этом думал тоже пришедший в замешательство Квинт Педий, его молодой кузен не знал — и не интересовался.

Этот Цезарь ступил на мировую сцену и не собирался преждевременно ее покидать.

XI

ОБЪЕДИНЕНИЕ

Секстилий (август) — декабрь 43 г. до P. X

1

Марку Випсанию Агриппе выпала роль самого преданного его сторонника, роль, которую он исполнял с радостью. Зависть или амбиции вовсе не двигали им. Искренняя любовь, полное восхищение и нежное желание защитить — вот что он чувствовал к Октавиану. Другие могли проклинать Октавиана, ненавидеть его, высмеивать, но Агриппа один понимал, кем на деле он был, и неровности собственного характера никак не влияли на его отношение к подопечному. Если интеллект Цезаря возносил его до небес, то совершенно иной склад ума Октавиана, решил Агриппа, позволяет ему совершенно иное — дает возможность опускаться в подземный мир. Ни один человеческий недостаток не ускользал от него, никакая слабость не игнорировалась, ни одно случайное замечание не оставалось не обдуманным со всех сторон. Он обладал инстинктами рептилий — умел сохранять неподвижность, когда другие метались, увязая в ошибках. Когда он делал движение, оно было либо столь быстрым, что ни один глаз не мог его отследить, либо столь медленным, что казалось практически иллюзорным.

Агриппа понимал свою работу как обязанность следить, чтобы Октавиан получал все, что наметил, воспринимая это Как естественный результат развития сокрытых в нем качеств. И для Агриппы высочайшей наградой было являться лучшим другом Октавиана, кому тот мог довериться. Он не предпринимал ничего, чтобы отвести внимание своего идола от таких его верных приспешников, как Сальвидиен и Меценат, и от других, как Гай Статилий Тавр, который подбирался к нему все ближе. В этом не было необходимости, потому что сама природа Октавиана заставляла его держать их на расстоянии от своих самых тайных мыслей, которые он хранил для уха Агриппы и только ему поверял.

— Первое, что я должен сделать, — сказал он, — это ввести в сенат тебя, Мецената, Сальвидиена, Луция Корнифиция и Тавра. Нет времени для квесторских выборов, поэтому будут устроены целевые. Филипп может внести предложение. Затем мы организуем специальный суд для убийц. Ты обвинишь Кассия, Луций Корнифиций — Марка Брута. По убийце на каждого из моих друзей. Естественно, я ожидаю, что все присяжные скажут CONDEMNO. Если кто-нибудь скажет ABSOLVO, я хочу знать его имя. На будущее, как ты понимаешь. Всегда полезно знать того, кто имеет смелость отстаивать свои убеждения. — Он засмеялся. — Или свои права.

— Ты сам внесешь это предложение? — спросил Агриппа.

— О нет, это было бы неумно. Квинт Педий сделает это.

— Похоже, — сказал Агриппа, хмуря брови, — тебе желательно, чтобы все произошло очень быстро. Тогда, пожалуй, мне надо бы съездить в известное место еще за одним грузом «досок».

— На данный момент никаких «досок», Агриппа. Сенат согласился заплатить каждому легионеру моего первого легиона премию в двадцать тысяч сестерциев, поэтому деньги придут из казны.

— Я думал, казна пуста, Цезарь.

— Не совсем пуста, но и не полна. Я не хочу опустошать ее полностью. По традиции золото остается нетронутым, вот и пускай остается. Однако доклады плебейских эдилов вызывают тревогу, — сказал Октавиан, обнаруживая, что он уже занимается своими обязанностями вплотную. Этот консул хотел знать обо всем. — В прошлом году урожай был плохим, а в этом он еще хуже. Не только в наших зерновых провинциях, но повсюду, от западного океана и до восточного. Нил не разлился, Евфрат и Тигр спокойны, нигде не было весенних дождей. Колоссальная засуха. Поэтому моя астма активизировалась.

— Но меньше, чем раньше, — успокаивающе заметил Агриппа. — Вероятно, с возрастом она вообще пройдет.

— Надеюсь. Я не хочу появиться в палате с посиневшим лицом и со свистами в легких. Но я должен там появиться. Впрочем, сильные приступы стали вроде пореже.

— Я принесу жертву Салюс, богине здоровья и благополучия.

— Я это делаю каждый день.

— А как с урожаем? — вернулся к прежней теме Агриппа.

Он понял намек: ему тоже следует ежедневно приносить жертву Салюс.

— Кажется, его не будет совсем. Никакого. Имеющееся зерно взлетит в цене. Поэтому Квинт Педий должен будет ввести некоторые чрезвычайные меры и провести закон, запрещающий продажу зерна частным торговцам до предложения его государству. Вот почему я берегу деньги казны. В мою стратегию не входит ухудшение дел в коммерческой жизни, но зерно — это особая вещь. Несмотря на переселение черни в колонии, проведенное по инициативе отца, на бесплатное зерно выпущено сто пятьдесят тысяч талонов, и мы должны отоварить каждый из них. Цицерон и Марк Брут не согласятся со мной, но мне важнее мнение неимущих: они поставляют Риму солдат.

— Почему бы не выплатить премии «досками», Цезарь?

— Потому что это вопрос принципа, — ответил Октавиан тоном, не допускающим возражений. — Или я правлю сенатом, или сенат управляет мной. Если бы там имелись мудрые люди, я был бы счастлив выслушать их, но сегодняшний сенат — это лишь фракции, глупые трения.

— Ты хочешь ликвидировать его? — спросил пораженный Агриппа.

Октавиан был шокирован ничуть не меньше.

— Нет, никогда! Я только должен переобучить его, Агриппа, но это не сделаешь в один день и даже в одно консульство. Сенат обязан рекомендовать только то, что разумно, и не соваться в дела магистратов. Они исполнители, им нужна сильная власть.

— В таком случае как мы поступим с «досками»?

— Пусть остаются там, где лежат. Обстановка ухудшится, прежде чем сделаться лучше, и мне нужно иметь резерв денег для обстоятельств, более напряженных, чем те, что создают засуха и Марк Антоний. Завтра в это время я стану сыном Цезаря по закону lex curiata, а это значит, что все его состояние сосредоточится в моих руках. За вычетом его дара римлянам, я эти деньги немедленно уплачу. Но больше не трону ни сестерция из того, что он мне оставил, будь то «доски» или какой-то иной капитал. В данный момент Рим у меня в руках, но ты думаешь, я не понимаю, что это совсем не надолго? А подобные Антонию моты просто бедствие для римской казны. — Он с удовольствием потянулся, улыбаясь улыбкой Цезаря для одного лишь Агриппы. — Хотел бы я заполучить Общественный дом под контору. Мой дом слишком мал.