Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

А те пошли по прибрежной дороге и остановились в Форуме Юлия, одной из новых колоний Цезаря, куда тот поселял отслуживших свое ветеранов. Лепид, покинув реку Родан, прибыл на противоположный берег местной речушки и разбил временный лагерь. Находясь в непосредственном соседстве друг с другом, обе армии стали брататься — с некоторой помощью двух легатов Антония. Десятый легион Лепида был новонабранным из солдат, которых когда-то в Кампании Антоний подстрекал к мятежу. Они симпатизировали ему, и Антоний чувствовал себя в Форуме Юлия очень вольготно. Лепид смирился с неизбежным, и две армии слились в одну.

Приближалась вторая половина мая, и даже в Форуме Юлия появились слухи, что Гай Кассий начал отвоевывать себе Сирию. Интересно, но не очень-то важно. Перемещения Планка с огромной армией вверх по Родану были гораздо важнее.

Планк вел свои легионы к Антонию, в Форум Юлия, но когда разведчики сообщили, что Лепид уже там, он вдруг запаниковал и ушел на север — к Куларону, откуда послал письмо Дециму Бруту, все еще находившемуся на Домициевой дороге. Получив эту весточку, Децим кинулся к Планку и в начале июня пришел в Куларон.

Там они оба решили соединить свои армии и встать на сторону правящего сената, сената Цицерона. В конце концов, Дециму вернули пакет его прав, а Планка с законного губернаторства никто не снимал. И когда Планк услышал, что палата объявила врагом и Лепида, он не преминул поздравить себя с правильным выбором, очень довольный, что интуиция его не подвела.

Проблема заключалась в том, что Децим очень сильно переменился, потерял свою прежнюю молодцеватость и ту великолепную боеспособность, какой обладал в годы галльской войны. Он не хотел и слышать об уходе из Куларона. В армии много необстрелянных рекрутов, не стоит пока обострять конфронтацию. Четырнадцати легионов для драки с Антонием маловато!

Итак, все приняли политику выжидания, все сомневались в успехе, если дело дойдет до масштабных боев. Это не было идеологическим противостоянием, когда солдаты обеих сторон всем сердцем верят, что правда за ними, так что опасность внезапного нападения не грозила ни тем ни другим.

Однако в начале секстилия баланс сил изменился в пользу Антония. Изменил его Поллион. Он с двумя легионами прибыл из Дальней Испании, чтобы соединиться с Антонием и Лепидом. Поллион ухмылялся: почему бы и нет? Что ему делать в Дальней Испании, когда сенат Цицерона отдал Наше море на откуп Сексту Помпею — ужасная глупость!

— Воистину, — сказал он, грустно качая головой, — они идут от плохого к худшему. Любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, понимает, что Рим теперь будет вынужден платить бешеные деньги за перевозку зерна. Для историка моего ранга это неинтересно. Нет, Антоний, я лучше буду писать о тебе. — Он восторженно огляделся по сторонам. — Ты хорошо выбираешь места для своих лагерей! Рыбалка, купание… Приморские Альпы намного лучше Кордубы!

Если Поллиону жизнь предоставляла возможность замечательно проводить время, то для бедного Планка это было не так. Во-первых, его изводило вечное нытье Децима Брута. Во-вторых, тот, пребывая в апатии, отказывался сноситься с сенатом, и ему приходилось писать в Рим самому, объясняя, почему он и Децим не пошли против Антония и Лепида, его собрата по несчастью, тоже inimicus. Он должен был сделать Октавиана своей главной мишенью, винить его за то, что он не остановил Вентидия, и проклинать за отказ отдать все войско.

Как только прибыл Поллион, оба inimici послали Планку приглашение присоединиться к ним. Предоставив Децима Брута его судьбе, Планк с облегчением принял приглашение и направился к Форуму Юлия, где так прекрасно жилось. Но, спускаясь по восточным склонам долины Родана, он не обратил внимания на то, что кругом неестественно сухо и что посевы на этой плодородной земле не пошли еще в колос.

Ужасная депрессия, в которую Децима Брута погрузила смерть Цезаря, вновь охватила его. После ухода Планка он в отчаянии воздел руки к небу, отказываясь от своих полномочий и от обязанности выполнять свой воинский долг. Оставив недоумевающие легионы в Кулароне, Децим с небольшой группой друзей отправился в Македонию — искать пристанища у Марка Брута. Довольно реальный замысел для него, бегло говорившего на многих галльских наречиях и не предвидевшего особых проблем на пути. Стояла середина лета, все альпийские перевалы были открыты, и чем дальше на восток они забирались, тем ниже делались горы и тем легче становилось идти.

Все шло хорошо, пока они не вступили на земли бреннов, обитавших у одноименного перевала, за которым начиналась Италийская Галлия. Эти бренны взяли путников в плен и привели к своему вождю Камилу. Полагая, что Цезарь-завоеватель ненавистен всем галлам, и желая произвести хорошее впечатление на дикарей, один из спутников Децима сообщил вождю, что среди его пленников находится тот самый Децим Брут, который убил великого Цезаря. Но загвоздка была в том, что Цезарь уже стал у галлов фольклорным героем наряду с Верцингеторигом как величайший военачальник.

Камил, осведомленный, что происходит, послал известие в Форум Юлия. Взят в плен Децим Брут. Каково пожелание великого Марка Антония относительно того, как с ним поступить?

«Убей его», — был короткий ответ, сопровождаемый толстым, туго набитым золотыми монетами кошельком.

Бренны убили Децима Брута и послали Антонию его голову как доказательство, что они честно заработали куш.

3

В последний день июня сенат объявил Марка Эмилия Лепида inimicus за то, что он примкнул к Антонию, и конфисковал его имущество. Но тот факт, что он был великим понтификом, вызвал некоторое смущение, поскольку верховный жрец Рима не мог быть лишен своего поста и сенат не мог отказать ему в приличном жалованье, которое тот ежегодно получал от казны. Hostis позволил бы это, inimicus — нет. И хотя Брут в письмах из Македонии сокрушался по поводу несчастной доли своей сестры Юниллы, на деле она продолжала очень комфортно жить в Общественном доме и могла по своему желанию пользоваться любой виллой между Антием и Суррентом. Никто не отобрал у Юниллы драгоценности, одежду и слуг. А Ватия Исаврик, женатый на ее старшей сестре, не предпринял никаких финансовых мер со стороны государства, которые повлияли бы на ее благосостояние. Брут просто умело использовал ситуацию, в надежде, что некоторые ослы поверят ему и заплачут.

Количество освободителей, оставшихся в Риме, уменьшалось. Получавший грубое удовольствие от мук пытаемых им рабов Луций Минуций Базил узнал, что они испытывают при этом, когда все его рабы восстали и замучили до смерти своего господина. Его смерть не явилась потерей ни для кого, особенно для освободителей, от братьев Цецилиев до братьев Каска, которые продолжали являться в сенат, но сами не знали, сколько это продлится. Цезарь Октавиан через своих агентов имел информацию обо всем. Их было много, и все, чем они занимались, — это спрашивали простой люд, почему освободители не казнены.

Антоний, Лепид, Вентидий, Планк, Поллион и их двадцать три легиона почему-то беспокоили римлян значительно меньше, чем Октавиан. Форум Юлия, казалось, был от них удален в бесконечно большей степени, чем Бонония, которая стояла на перекрестке Эмилиевой и Анниевой дорог — двух путей к Риму. Даже Брут в Македонии считал, что Октавиан намного опаснее, чем Марк Антоний.

Предмет же всех этих опасений спокойно сидел в Бононии, помалкивая и ничего не предпринимая. В результате он стал настоящей загадкой. Никто не мог сказать с уверенностью, о чем думает и что замышляет Цезарь Октавиан. Прошел слух, что он хочет консульства (все еще вакантного), но когда обращались за разъяснениями к его отчиму Филиппу и его шурину Марцеллу-младшему, по их лицам ничего нельзя было понять.

Теперь Рим уже знал, что Долабелла мертв, а Сирию забрал Кассий. Но как и Форум Юлия, Сирия была далеко, а Октавиан был в Бононии, рядом.

Затем, к ужасу Цицерона (хотя он тайно обдумывал и такой вариант), появился другой слух. Октавиан хочет стать консулом, да, но младшим при старшем консуле Цицероне. Молодой человек, сидящий у ног мудрого, уважаемого старца и внимающий его речам. Романтично. Прелестно. Но даже несколько обалдевший от своих многочисленных нападок на Марка Антония Цицерон сохранил достаточно здравого смысла, чтобы сознавать, что эта воображаемая картина является абсолютно немыслимой. Октавиану нельзя доверять ни на йоту.

К концу июля четыреста центурионов и убеленных сединами ветеранов прибыли в Рим просить аудиенции у сената с мандатом от их подразделений и требованиями: для себя — обещанных премий, для Гая Юлия Цезаря-сына — консульства. Едва рассмотрев оба пункта, сенат решительно ответил «нет».

В последний день месяца, носившего родовое имя отца, Октавиан перешел Рубикон с восемью легионами, отобрал из них два легиона и с ними двинулся дальше. Сенат запаниковал и послал делегатов просить Октавиана остановиться. Ему разрешат баллотироваться в консулы in absentia, без личной явки, поэтому нет необходимости продолжать марш!