Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

Как и в той, иной истории, ему пришлось целых три года вести дипломатическую подготовку к походу на мятежную Казань. Разница была лишь в том, что тогда для войны с Сагиб-Гиреем был нужен повод (который тот сам и подбросил, казнив русского посла Поджогина и пленных купцов), а ныне этим можно было пренебречь, ведь формально никакого мира между Москвой и Казанью не было. И виноват в этом был по большей части всё тот же Сагиб-Гирей, которому русские крепости были как чирей на глазу. А вот срывать их, как того хотел новый казанский хан, отказывался уже Василий Иванович. Так что Москва и Казань вот уже три года как находились в состоянии вялотекущей войны.

Окинув думцев суровым взглядом, отчего брови его резко сдвинулись, образовав глубокую складку на лбу, Василий Иванович начал давать указания:

– Посему повелеваю тебе, князь Ондрей, – обратился он к Барбашину – собрать рать судовую да корабли для перевоза войск. Тебе же, Василь Васильевич, – обернулся он к Немому, – встать во главе большого полка, да погрузившись на суда, идти вниз по Волге, воюя и пленя земли казанские до самого Казань-града. Там же, встав в осаду, ждать конную рать, а буде возможность, то и взять Казань приступом. Тебе же, князь Ондрей, – тут взор великого князя пал на князя Горбатого-Шуйского – повелеваю идти берегом в конной рати. Вассальную черемису не зорить, ну а буде нападут – то бить до смерти. Ну а тебе, Михаил Иванович, – это уже к Булгакову-Голице – идти с полками нашими на луговую черемису, что отказалась присягать нам. Жечь и зорить сию землю и полон брать. Из черемисы татарам идет весь корм: хлеб и скот. Оттуда ж белки, бобры и прочее. Вот пусть всяк добычу, какую может, берет, дабы посеять страх в тех людишках. Полки свои собирай у Галича с тем, дабы на врага пасть нечаянно-негаданно, яко рысь с дерева…

Великий князь замолчал, словно что-то вспоминая, потом добавил:

– Бить татар надо и зорить еще более, не давать им отдыху, дабы не могли оправиться. Тебе, князь Ондрей, как рать Василь Васильича до места доберётся, повелеваю идти далее вниз по Волге, зорить, всё, что сможешь, а купцов казанских грабить и бить на всех путях…

Дальше начался обстоятельный разговор. Впрочем, это были уже формальности. Роспись полков давно была составлена и даже дата и места сбора войск назначены. В Нижнем Новгороде были собраны громадные запасы продовольствия и огненного зелья, а заранее зафрактованные струги и нассады уже швартовались у нижегородских вымолов, в ожидании ратников. И по всей Руси неслись молебны не только о богатом урожае, но и даровании победы православному воинству.

Глава 20

Сильвестру Малому, бывшему студенту Ростокского университета, перевалило за пятьдесят. Однако был он при этом ещё достаточно бодр и подвижен. Да и какой это возраст для мужчины! Разве что в бороде первая седина пробилась. Впрочем, сам он считал, что это именно встреча с юным тогда княжичем и вдохнуло в него второе дыхание, возродило страсть к жизни. А до того, она – жизнь, начавшаяся так интересно, обрушилась под тяжестью обстоятельств и стала унылой и пресной. Отправленный на учёбу в университет, он, кроме полезных знаний, заразился там и многими идеями, которые на Руси потом были осуждены как ересь. А разве ересь то, что "самовластие души" не приходит само собой. Разве неверно утверждение, что у тёмного человека нет свободы, и потому следует он чужим установлениям, как бессловесная скотина, потому что не способен понять сложное. А жизнь это ведь не только простые истины. Но чтобы это понять нужно многое помыслить и немало книг прочитать. И отсюда вытекало, что сила истинно свободного человека в книжной мудрости, в грамоте. Именно она и дает ему вольное разумение сущего, которое и есть свобода. Разумом все свершается, разумом!

Но пришли иные времена. Церковный собор осудил новые веяния, и запылали на Руси костры, выжигая еретические мысли с корнем. А тут ещё и новому архиепископу не ко двору пришёлся слишком великомудрый дьяк и стал Сильвестр в родном городе почти изгоем. Благо хоть по знакомству пристроился младшим подъячим в наместничью избу, так что на жизнь, хвала господу, хватало. Но не хватало другого: братчин со смелыми и мудрыми речами, кипения жизни и настоящего дела. Так бы и зачах он на немилой работе, но тут появился в Новгороде дальний родич тогдашнего наместника князя Шуйского, княжич Барбашин. И спустя какое-то время захотел он пообщаться с подъячим.

Шёл туда Сильвестр с раздражением (что он, чудо заморское что ли, дабы на смотрины ходить), а вышел задумчивым. Никогда не учившийся ни в каких университетах княжич оказался отроком весьма начитанным и обладающим знаниями под стать многим виденным им профессоров. А уж планы, озвученные им, выглядели и вовсе вельми одиозно. Настолько, что Сильвестр тогда и не поверил в их воплощение, но всё одно с головой бросился в омут работы. Потому как устал от обыденности, а это было то, чего так жаждала метущаяся душа студента.

А как потом выяснилось, что и по поводу "души самовластья" имелось у княжича своё, оригинальное, мнение. В своих размышлениях он не разделял разум и веру. И даже наоборот, считал, что неподконтрольный ничему разум может творить не столько доброе, сколь злое, а христианские ценности позволят отделить одно от другого и удержать свершения в разумных пределах. Правда, соглашался, что грань между добром и злом бывает порой очень тонкая, но всё же считал, что без того внутреннего стержня, что даёт вера, ничего хорошего человек не придумает и со временем лишь вернётся к скотскому состоянию, как это случилось в первом Риме до прихода христиан, где высокая культура скатилась к пресловутому "хлеба и зрелищ", разврату и содомии. Это было интересно и необычно. Зато очень похоже на правду, ведь Сильвестр помнил, как многие из мудрствующих говорили тогда, что не в смирении и не в отказе от земных радостей предназначение человеческое, но в вольном разумении. И под эти слова рушились заповеди, открывались запретные радости, кипела кровь. Но многие, вместо радости философских бесед, развивающих ум, предались плотским утехам, по-своему поняв слова, что жить надобно по-другому. Так что было в тех мыслях что-то верно, то, над чем стоило крепко подумать.

Зато задуманное княжичем дело развернулись просто неожиданным масштабом. Тихой сапой на море родилась русская компания-монстр, пусть слегка, но потеснившая ганзейцев и уже достигшая своими щупальцами аж до нидерландских земель. Компания, корабли которой опасались трогать даже те, кто считал себя хозяином моря. А он, Сильвестр, как её несменяемый главный приказчик, превратился за эти годы из городского изгоя в богатого и всеми уважаемого горожанина, у которого были дела не только с князьями да боярами, но и с самим великим князем. Его дети выросли в достатке, вот уже и внуки пошли. И ради внуков задумался бывший студент о школе. Да не той, что от старых времён осталась, а о новой, той, что князь в дальней вотчине возвёл. Первые выходцы из неё уже пришли в компанию и приятно поразили Сильвестра своими знаниями. Нет, в морском училище готовили отроков не хуже, но брали в него лет с пятнадцати, и готовили под конкретную деятельность. А вдруг внуки не захотят быть мореходами? Так что, как князь из-под Казани вернётся, надобно будет с ним на эту тему поговорить. А уж он и место в Новгороде присмотрит и опёку организует.

Ну а пока что Сильвестр занимался рутинным для весны делом – составлением списка торговых конвоев с учётом всех прошедших изменений. Корабли ведь старели, а иногда и гибли: даже тихая Балтика брала свой налог, что уж говорить про дальние моря. Ветхие суда списывали с дальних маршрутов, а на смену им ставили в линию новопостроенные. Верфь Викола работала как никогда не виданный Сильвестром, но не раз описанный князем конвейр, строя лодьи одну за другой. Кроме привычных уже одно и двухмачтовых, в последние годы мастер освоил строительство трёхмачтовых кораблей, хотя и лепил корпуса по старинке, внакрой. Таких лодий было уже спущено две, и обе они планировались к походу в Исландию, вместе со старым добрым "Новиком".