Неожиданная Россия (СИ) - Волынец Алексей Николаевич

К возможной войне склонялся и губернатор Восточной Сибири Муравьёв, тогда он отправил личное письмо в столицу Китая к Николаю Игнатьеву: «Вы не надейтесь окончить вопрос о нашем разграничении посредством переговоров в Пекине, и склоняйтесь к мнению, что этот вопрос может разрешиться для нас единственно путем военных действий… Хочет или не хочет китайское правительство признавать теперь Айгунский договор, мы со своей стороны не можем отступиться и не отступимся от него, и удержим за собою всё, что приобрели в силу этого договора… Если вместо слов китайцы вздумают перейти к действию и силою осмелятся помешать нам пользоваться, тем, на что мы приобрели право вследствие договора, – тогда без сомнения – на силу мы ответим силою…»

Впрочем, губернатор Восточной Сибири уверял посла в Пекине, что Китай, и так находящийся в состоянии войны с Англией и Францией, на открытое столкновение с Россией всё же не пойдёт, и «со стороны китайцев всё ограничится одним словопрением». Прогноз оказался верным – хотя в приграничной Маньчжурии и Монголии даже собирали ополчение и строили укрепления, пойти на силовое обострение империя Цин не решилась.

Галльский петух и британский лев атакуют китайского дракона. Английская карикатура 1859 года

На переговорах в Пекине родственник императора Су-Шунь, получив резкую отповедь Игнатьева, тоже перестал угрожать войной и, наоборот, заговорил о дружбе. Что, однако, никак не сдвинуло переговоры с мёртвой точки. Как вспоминал позднее один из русских свидетелей тех событий: «Су-Шунь просил Игнатьева не настаивать на требованиях, замечая при этом, что все другие государства будут над нами смеяться, если узнают, что двухсотлетняя дружба между нашими державами нарушится от подобных мелочей…»

Игнатьев же никак не мог согласиться с тем, что земли Приморья – это «мелочь». Нудные переговоры, казалось, будут тянуться бесконечно.

«Восток, дорогой генерал, это школа терпения…»

Положение русского дипломата в Пекине было сложным и незавидным. Это сегодня посол из любой точки мира может почти моментально связаться с высшим руководством страны, получить новые сведения и распоряжения. Полтора же века назад письмо из Пекина в Петербург даже с самым быстрым курьером шло два месяца, ещё столько же – обратно.

По сути Игнатьев вынужден был все принимать решения сам. Редкие послания из столицы России едва ли могли ему помочь, разве только морально. Так начальник Азиатского департамента МИД Егор Ковалевский, сам ранее работавший в Китае, утешал Игнатьева в личном письме осенью 1859 года: «Восток, дорогой генерал, это школа терпения…»

Россия, однако, пыталась помочь своему дипломату. Русский пароход «Америка» привёз Игнатьеву только что составленную подробную карту Приморья. У погрязшей в средневековье империи Цин таких современных карт тех земель не имелось. Русские военные топографы, тщательно изучив местность между Уссури и морем обнаружили, что в огромном регионе насчитывается всего 340 «фанз», сельских избушек, где постоянно живёт не более трёх тысяч представители всех окрестных племен – корейцев, китайцев, маньчжур, орочей, нанайцев и нивхов. По сути весь огромный Приморский край тогда был безлюдной пустыней.

Для Николая Игнатьева это могло служить дополнительным аргументом в затянувшемся споре. А спор, действительно, затянулся – бесплодные и нудные переговоры шли почти год, с начала лета 1859 года до конца весны 1860-го. Иногда молодого генерала охватывало отчаяние, он как-то жаловался в личном письме отцу: «Боюсь, что меня отсюда выгонят либо запрут в тюрьму в Пекине».

Длинные вечера на чужбине Игнатьев коротал чтением – изучил все книги о Китае, которые имелись в собранной за полтора столетия богатой библиотеке Русской духовной миссии. При миссии работала школа для мальчиков, Игнатьев, борясь со скукой, организовал и школу для девочек из семей местных христиан. Исповедовавшие православие китайцы стали для русского посла и хорошим источником сведений о стране. С их помощью, он составил за несколько месяцев подробную карту Пекина. Ещё средневековая и патриархальная столица империи Цин молодому русскому послу нравилась. «Честность и вежливость пекинского населения, сравнительно с простым народом европейских столиц, поражает меня» – сообщал он в одном из личных писем, отправленных из столицы Китая в далёкий Петербург.

К весне 1860 года молодой генерал решил резко изменить стратегию переговоров. Ещё летом предыдущего года, буквально накануне приезда Игнатьева в Пекин, китайские войска успешно отразили попытку англичан высадить небольшой морской десант на берегу столичной провинции. В правительстве Китая тогда воцарилась уверенность в способности противостоять любым «европейским варварам». Но Игнатьев хорошо понимал, что западное оружие серьёзно превосходит средневековое китайское воинство. Понимал он и то, что англичане поражение не простят и будут готовиться к реваншу с новыми силами. На этом русский посол, уже прошедший в Пекине хорошую «школу терпения», и построил свой расчёт.

Побег в Шанхай

Весной 1860 года Николай Игнатьев при помощи китайских христиан узнал, что англичане и французы готовятся к вооружённому походу на Пекин, собирая войска и флот в Шанхае (номинально оставаясь частью Китая этот город давно контролировался европейскими колонизаторами). Игнатьев принял решение покинуть Пекин и отправиться в Шанхай.

Однако, китайские власти заявили, что русский дипломат может ехать только в Россию через Монголию, все иные пути ему запрещены. Игнатьев на это резко возразил: «Имею соответствующее повеление своего царя и выполню его, чего бы это ни стоило». Брать русского посла под стражу власти империи Цин не решились, но приставили к нему массу соглядатаев и усилили караулы у всех ворот Пекина.

Побег из столицы Китая молодому генералу Игнатьеву пришлось устраивать по всем правилам детективного искусства. 28 мая 1860 года парадные носилки русского посла и несколько повозок посольства отправились к городским воротам по дороге, ведущей в Монголию. Игнатьев заранее подпилил оси повозок, которые «сломались» прямо в воротах. Посол изобразил страшный гнев, поднял скандал и приказал носильщикам нести его обратно. В поднявшейся толчее и суматохе соглядатаи не заметили, что носилки отправились пустыми… Посол в одиночку ускользнул из города, незамеченным добрался до морского побережья, где его уже ждал русский пароход «Джигит».

Через несколько суток Игнатьев уже был в Шанхае. Англичанам и французам он объявил, что успешно решил все русские дела в Пекине и теперь будет нейтральным наблюдателем европейско-китайской войны. Блестяще владевший языками Англии и Франции, хорошо знавший Париж и Лондон, представленный британской королеве и французскому императору молодой аристократ посреди Китая воспринимался английскими и французскими офицерами как совершенно свой человек. Тем более что русский генерал был не дурак выпить и сыграть в карты…

При этом Игнатьев не терял достоинства государственного посла. Когда английский фрегат приветствовал его пароход всего 13-ю пушечными залпами (по европейским понятиям посла полагалось приветствовать 17-ю), то русский генерал заставил британского командующего принести извинения и повторить должное количество залпов.

Одним словом, контакты дипломат Игнатьев наладил отличные – англичане (по словам самого Игнатьева «всегда исполненные холодного презрения ко всему остальному человечеству») воспринимали его почти настоящим джентльменом и равноправным партнёром, а французы вскоре искренне считали, что русский генерал куда душевнее, чем надменные британцы.

«Экспедиция в Китай». Французская открытка 1860 года

Для руководителей англо-французской «экспедиции» Николай Игнатьев оказался и единственным человеком, хорошо знакомым с Пекином. В своих военных успехах европейцы не сомневались, но вынуждены были советоваться с русским посолом по вопросам внутренней политики Китая. Игнатьев охотно рассказывал о китайцах, их традициях и привычках, но не спешил делиться по-настоящему стратегическими сведениями.