Сын башмачника. Андерсен - Александр Трофимов

   — Кому Господь посылает тяжёлые испытания, посылает и силы нести их, — отвечала хозяйка виллы Ролигхед.

   — Только бы мне дано было счастье умереть, пока я ещё чувствую себя так хорошо!

Доротея Мельхиор видела его каждый день и понимала — конец близок.

До августа она взяла для него слугу...

Она слишком хорошо знала Андерсена и не ошиблась — он скончался четвёртого августа, прожив семьдесят лет, четыре месяца и два Божьих дня.

Двадцать седьмое июля был последним днём дневника. В этот день дневник умер. Сначала перестали дышать станицы. Потом строчки. Потом — запятые. Жизнь дольше всего теплилась в запятых, но и из них она исчезла туда, откуда пришла в этот мир. Глаза строчек закрылись.

Дневники — наши братья. Наше второе «я», нередко более точное, чем первое. Альтер эго... Был вторник, когда дневник вобрал в себя последнее слово Андерсена. Самое последнее его письменное слово на этой земле.

Среда двадцать восьмого июля была тёплой, дожди обходили болезнь Андерсена стороной, и он выбрался на веранду.

Четверг изнурил его до того, что не было даже сил подняться с постели.

И в этот день особенно яркой и свежей была роза, которую принесла ему фрау Мельхиор. Каждый день свежая роза посещала Андерсена. Он поклонялся розам, и они не забыли его на ложе смерти.

   — На небесах ждут меня другие розы, другие сказки, — произнёс больной.

Он обменялся с цветком понимающим взглядом. Потом пожал руку, протянувшую ему столь драгоценный подарок. В розе была огромная сила жизни, и ни один лепесток даже не догадывался о смерти.

Глаза хозяйки были как глаза ожившей в человеческом обличье розы.

   — Благодарю. Бог помог мне в конце жизни. Людей более добрых, чем вы и всё ваше семейство, я просто не могу представить. Если бы не слабость, то я мог бы пуститься в пляс.

В течение дня он впадал в беспамятство. Роза уже не могла ему ничем помочь.

Дни шли для него очень медленно. Смерть точно раздумывала: пора или не пора?

Но на небесах ждали его уже другие розы. Более светлые и красивые, чем в саду фрау Мельхиор.

В последнее время он быстро уставал от гостей и говорил им сразу:

   — Оставьте меня. Я хочу побыть один. Я не понимаю, как я себя чувствую. Кажется, я вообще уже не могу чувствовать. Единственное моё чувство — моя смерть.

Наступил август.

   — Вы, должно быть, устали от меня, — сказал он, ненадолго возвращаясь из небытия, точно, погостив в иной жизни, вернулся, забыв что-то здесь, среди людей и роз.

   — Что вы, что вы...

Во второй день августа он крепко спал всю ночь. Его разбудили в десять утра, для завтрака.

Глаза его открылись с удивлением, точно он был уже в другом мире, и он сказал:

   — Ах, какое блаженное состояние! Здравствуйте все!

Руки его выпорхнули из-под одеяла. Одна ладонь досталась лакею, вторая — фрау Мельхиор.

   — Но зачем вы меня разбудили?

   — Для завтрака.

   — Как? Я ещё не завтракал? — Мысли его стали путаться, обижаться друг на друга и разбегаться в разные стороны.

   — Ничего не могу понять. Что-то странное со мной.

   — Не будете ли вы так добры встать с постели? Её надобно перестелить.

   — Значит, я ещё жив, — он сделал попытку улыбнуться, словно найдя в себе силы, которые могли бы воедино стянуть нити мыслей.

Он сидел в кресле, пока постель перестилали. Жизнь втекала из летнего сада.

Ночь с понедельника на вторник, со второго на третье августа была чужой для жизни.

Третьего, к вечеру, явился приглашённый доктор. Он был тих и любезен.

   — Он привёз медицину. Это дурной знак, — встретил его Андерсен.

   — Но он приезжал каждый вечер в течение двух недель.

   — Вот как? Ах, да, так оно и есть. Пусть приезжает.

В десять часов вечера Андерсен заснул. Ночью лакея разбудил кашель. Он увидел Андерсена держащим чашку с габерсупом. Половина чашки пролилась на одеяло. Сил донести чашку до рта у Андерсена уже не было.

Утро четвёртого августа Андерсен встретил, прерывисто дыша. Подумали, что у него жар. Он не просыпался. Зная, как дорог больному сон, его не стали будить. Фрау Мельхиор была около его постели. В одиннадцать утра она отлучилась из спальни. Через несколько минут прибежал лакей и сказал, что больной глубоко вздохнул, пошевелил языком и умер.

   — Смерть во сне чаще всего даётся праведникам, — произнесла фрау Мельхиор и разрыдалась.

Сквозь слёзы она проговорила:

   — Он рассказал мне сон. «Однажды мне снилось, — сказал Андерсен, — что я лежу мёртвый в вилле Ролигхед и из моего тела вырастают цветы. Я будто говорю: смотрите, ведь я не умер, а расцветаю, как цветы весной!»

Взгляд её упал на розу, которую утром принесла она больному. Роза — это ежедневный ритуал, и она каждый день боялась, что забудет о розе, и приказывала лакею напоминать ей об обязанности перед Андерсеном.

Первый лепесток упал с неё, хотя фрау Мельхиор сама выбрала эту розу для своего сказочника как самую свежую и красивую из тех, что встретила в это утро в саду.

Лепесток полежал несколько мгновений под её заплаканным взглядом и, повинуясь сквознячку, а может быть, своему желанию, упал на пол, она хотела поднять его, чтобы сохранить навсегда, но силы оставили её.

Лакей наступил на лепесток, и его не стало.

Современная наука называет заболевание Андерсена синдромом Марфана. Это форма диспропорционального гигантизма. В основе его — дефект соединительной ткани. Синдром этот наследуется. Огромный рост, относительно короткое туловище, огромные конечности, очень длинные, как у паука, пальцы, вывих хрусталика — вот основные черты таких людей при полном проявлении синдрома Марфана. Это довольно редкая болезнь: на пятьдесят тысяч человек — один больной. В истории к таким людям следует отнести, кроме Ганса Христиана Андерсена, ещё и Авраама Линкольна, Шарля де Голля, Корнея Чуковского. У таких больных часто наблюдается сильный выброс адреналина, ведущий к быстрой смене настроений. У них есть огромный «рефлекс цели» (эндогенно или экзогенно), помогающий им реализовать свои способности. Этим рефлексом, на мой взгляд, объясняется вечная устремлённость Андерсена вслед за своими мечтами. Именно рефлекс цели привёл его в Копенгаген. Если бы он отсутствовал у будущего сказочника, то его замечательные способности вряд ли можно было реализовать. Эндогенный стимул заставил Андерсена перепробовать множество профессий, прежде чем он нашёл себя в литературе и смог реализовать свои способности. Жажду славы следует понимать, исходя из синдрома Марфана. Его постоянные изменения настроения, то исключительная бодрость и энергичность, то потеря жажды жизни — вне сомнения, имеют связь с выбросами адреналина в кровь. У людей с синдромом Марфана следует обратить внимание на чувство юмора и крупные носы. Посмотрите на портреты Андерсена, Линкольна, Чуковского, де Голля. И носы — одной породы, одного происхождения. Они царят на лице.