Странствия убийцы - Робин Хобб

Мои спутники делали то же самое, перебегая от укрытия к укрытию. Мы старались при этом не упускать друг друга из виду. Я думал, что не увижу ничего более беспокоящего, чем эта грубая каменная статуя, но следующая скульптура, мимо которой мы прошли, причинила мне настоящую боль. Кто-то с душераздирающими подробностями вырезал тонущего в болоте дракона. Крылья его были полусложены, прикрытые веками глаза закатились в агонии. Верхом на его шее сидела молодая женщина. Она вцепилась в изогнутую шею и прижалась к ней щекой. Ее лицо было маской страдания — рот открыт, черты лица напряжены, мышцы шеи натянуты как струны. И девушка, и дракон были выполнены с изумительной точностью цветов и линий. Я видел ресницы девушки, каждый волос на ее золотистой голове, тонкие зеленые чешуйки на приоткрытых глазах дракона и даже капли слюны в углах его пасти. Но там, где должны были быть могучие лапы и бьющийся хвост дракона, был только бесформенный черный камень, как будто эти двое приземлились в яму со смолой и не могли вырваться из нее.

Хотя это была всего лишь статуя, смотреть на нее было невыносимо тяжело. Я видел, как со слезами на глазах отвернулась Кеттл. Но нам с Ночным Волком действовала на нервы еще и полная боли волна Уита, который исходил от нее. Она была слабее, чем та, что мы чувствовали в статуях каменного сада, но от этого нам было еще хуже. Это было похоже на смертельные муки попавшего в западню животного. Я подумал, какой же талант был нужен, чтобы вселить в статую такую жизнь. Несмотря на то что я оценил мастерство резчика, я не был уверен, что одобряю это. Когда, содрогаясь, я прошел мимо статуи, я подумал, не ее ли Уит почувствовали мы с волком. У меня волосы встали дыбом, когда я увидел, что шут оглянулся и посмотрел на нее. Лоб его тревожно наморщился. Очевидно, он тоже чувствовал ее, хотя и не так ясно, как мы. Может быть, это то, что мы почувствовали, Ночной Волк. Может быть, в каменоломне больше нет никого живого, кроме этого памятника медленной смерти.

Нет. Я что-то чую.

Я расширил ноздри и медленно втянул воздух. Мой нос работал не так хорошо, как нос Ночного Волка, но чувства волка обостряли мой нюх. Я ощутил запах пота и слабый оттенок крови. И то и другое было свежим. Внезапно волк тесно прижался ко мне, и мы вместе обогнули каменный блок величиной в два дома.

Я заглянул за угол, потом осторожно скользнул вперед. Ночной Волк обогнал меня. Я увидел, что шут обходит камень с другой стороны, и почувствовал приближение остальных. Никто ничего не говорил.

Это был еще один дракон, размером с корабль. Он был весь из черного камня и растянулся во сне на каменном блоке, из которого возникал. Обломки и каменная пыль были рассыпаны по земле вокруг него. Каждая линия этого спящего существа говорила о силе и благородстве. Крылья, сложенные по бокам, напоминали свернутые паруса, а обводы могучей шеи походили на нос боевого корабля. Я смотрел на него несколько мгновений, прежде чем увидел маленькую серую фигурку, распростершуюся у подножия камня. Я смотрел на нее и пытался решить, откуда исходила та мерцающая жизнь, которую я почувствовал: от нее или от каменного дракона?

Я подумал, что фигура пошевелится при звуке моих шагов, но человек не шелохнулся. Мне даже показалось, что он не дышит. Остальные держались сзади и следили за моим движением. Только Ночной Волк пошел со мной, шерсть у него на загривке поднялась дыбом. Я подошел почти вплотную к лежащему человеку, когда он резко сел и посмотрел на меня.

Это был старый худой человек с седыми волосами и бородой. Его оборванная одежда была серой от каменной пыли, темные пятна покрывали одну из его щек. Колени, видневшиеся сквозь прорехи в штанинах, были исцарапаны и окровавлены. Ступни были завернуты в тряпки. Он сжимал сильно зазубренный меч, но явно не собирался сражаться со мной. Я чувствовал, каких усилий стоит ему просто удержать этот меч в руках. Какой-то инстинкт заставил меня широко развести поднятые руки, чтобы показать ему, что у меня нет оружия. Он тупо смотрел на меня некоторое время, потом медленно перевел взгляд на мое лицо. Некоторое время мы стояли молча, уставившись друг на друга. Его прищуренные полуслепые глаза напомнили мне арфиста Джоша. Потом губы его шевельнулись, обнажив удивительно белые зубы.

— Фитц? — спросил он неуверенно.

Я узнал его голос, несмотря на хрипоту. Он принадлежал Верити. Но все во мне содрогнулось в ужасе оттого, что он дошел до такого состояния, превратившись в жуткие развалины человека. Я услышал быстрые шаги у меня за спиной и повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть Кетриккен, бегущую по насыпи каменных крошек. Надежда и страх боролись на ее лице, и потом:

— Верити! — закричала она, и в этом зове была только любовь. Она бросилась к нему, раскрыв объятия, и я едва успел поймать ее, когда она бежала мимо меня.

— Нет! — громко крикнул я ей. — Не прикасайтесь к нему!

— Верити! — снова закричала она и попыталась вырваться. — Пусти, пусти меня к нему!

Все, что я мог сделать, это крепко держать ее.

— Нет, — сказал я ей тихо.

Как иногда бывает, мой мягкий тон заставил ее прекратить сопротивление. Она вопросительно посмотрела на меня.

— Его руки покрыты магией. Не знаю, что с вами случится, если он вас коснется.

Она затихла в моих грубых объятиях и повернула голову, чтобы увидеть своего мужа. Он стоял и смотрел на нас с доброй, несколько смущенной улыбкой. Он склонил голову набок, как бы разглядывая нас, потом медленно нагнулся, чтобы опустить свой меч. В этот момент Кетриккен заметила то, что я обнаружил немного раньше. Предательский серебряный блеск покрывал его пальцы и предплечья. На Верити не было рукавиц. Плоть его рук была насыщена первобытной силой. Лицо его было покрыто не пылью, а пятнами этой силы — там, где Верити касался ее.

Я услышал, как подошли остальные. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы почувствовать их взгляды. Наконец шут тихо сказал:

— Верити, мой король, мы пришли.

Я услышал странный звук, нечто среднее между вздохом и рыданием. Это заставило меня повернуться. Я увидел Кеттл, медленно, как утопающий корабль, опускающуюся вниз. Она прижала одну руку к груди, а другую ко рту и упала на колени. Ее глаза расширились при виде рук Верити. Старлинг немедленно оказалась рядом с ней. Я чувствовал, как Кетриккен отталкивает меня. Я посмотрел на ее потрясенное лицо и отпустил. Она медленно, шаг за шагом, двигалась к Верити, и он смотрел, как она подходит. Его лицо не было бесстрастным, но он явно не узнавал ее. В шаге от него Кетриккен остановилась. Вокруг было тихо. Она смотрела на Верити некоторое время, потом покачала головой, как бы отвечая сама себе на вопрос.

— Мой лорд, муж мой, вы не узнаете меня?

— Муж? — слабым голосом проговорил он. Морщины у него на лбу стали глубже, он выглядел как мужчина, который вспоминает нечто давным-давно выученное наизусть. — Принцесса Кетриккен из Горного Королевства. Ее выбрали мне в жены. Подросток, почти девочка, маленькая дикая горная кошка с желтыми волосами. — Он слабо улыбнулся. — В ту ночь я распустил золотые волосы, похожие на бурный ноток, тоньше шелка, такие тонкие, что я не смел прикоснуться к ним, чтобы они не зацепились за мои мозоли.

Руки Кетриккен потянулись вверх. Когда до нее дошла весть о смерти Верити, она обрезала волосы, оставив на голове колючий ершик. Теперь они отросли почти до плеч, но тонкий шелк загрубел от дождя, солнца и ветра. Она распустила косу и тряхнула головой, так что волосы рассыпались по плечам.

— Мой лорд, — тихо сказала она и перевела взгляд с меня на Верити, — я не могу прикоснуться к вам?

— О, — по-видимому, он обдумывал вопрос. Он посмотрел вниз на свои руки, согнул посеребренные пальцы. — Думаю, нет. Боюсь, что нет. Нет, лучше не стоит. — Он говорил с сожалением, но я чувствовал, что ему жаль только отказывать ей в просьбе, но отнюдь не того, что он сам не может прикоснуться к ней.

Кетриккен судорожно вздохнула.

— Мой лорд, — начала она, и голос ее сломался, — я потеряла ребенка. Наш сын умер.

До этого момента я не понимал, как невыносимо тяжело было ей искать мужа, зная, что при встрече она вынуждена будет сообщить ему эту новость. Она уронила свою гордую голову, как бы ожидая его гнева. Но то, что ей предстояло, было гораздо хуже любого гнева.

— О, — сказал он. Потом: — У нас был сын? Я не помню…

Я думаю, что именно это доконало ее. Эта сокрушительная новость не привела его в ярость и не вызвала скорби — просто смутила. Она почувствовала себя преданной. Ее отчаянное бегство из замка Баккип, все тяготы, которые она вынесла, пытаясь защитить свое нерожденное дитя, долгие одинокие месяцы беременности, закончившиеся разрывающим сердце рождением мертвого ребенка, ее ужас перед тем, что она должна рассказать своему мужу, как предала его, — все это было ее жизнью последний год. А теперь она стояла перед своим мужем и королем, а он, с трудом вспомнив ее самое и мертвого ребенка, сказал только «О!». Мне было стыдно за этого мямлящего старика, который смотрел на королеву и так устало улыбался.