Сага о копье: Омнибус. Том III - Барбара Сигел

Зебоим, кипя от злости, зашагала рядом с ним.

— Ты должен знать! Пошевели мозгами!

Рис слышал в голове голос брата, отчаянно умоляющий о смерти. Он чувствовал на своей коже слезы Паслена. Потеряв терпение, Рис сердито повернулся к Богине:

— Все, что я знаю, Королева, — ты держишь у себя человека, которого приказала мне отыскать! Я больше ничего тебе не должен!

Зебоим остановилась, на какой-то миг изумленная его злостью. Рис продолжал идти, и Богиня поспешила его нагнать. Она просунула руку под локоть монаха и крепко прижала, когда тот попытался освободиться.

— Мне нравится, когда ты проявляешь силу духа, но не делай так больше. — Она игриво шлепнула его по кисти, отчего рука онемела до локтя. — Что же касается Мины, я ведь познакомила вас, верно? Теперь ты знаешь, как она выглядит. Я ее отпустила, потому что у меня не было иного выбора. Ты ведь помнишь моего сына? Его душу, заключенную в фигуру кхаса?

Рис вздохнул. Еще бы ему не помнить!

— Ты будешь рад узнать, что он свободен, — сказала Зебоим.

Рис обнаружил, что легко может сдержать свой восторг по этому поводу.

Богиня немного помолчала, глядя на монаха прищуренными глазами, пытаясь заглянуть в его сердце.

И он открыл ей свою душу. Ему было нечего скрывать, и она в итоге сдалась.

— Ты говоришь правду. Наверное, ты действительно не знаешь ответа на загадку, — произнесла Зебоим свистящим шепотом. — Но на твоем месте я бы узнала. Мина заволновалась при виде тебя. Я это заметила. Не переживай, что ты не можешь ее найти, брат Рис. Мина и сама тебя отыщет!

С этими словами Богиня растворилась в брызгах внезапно налетевшего дождя.

Паслен с Аттой крепко спали. Кендер обнимал собаку за шею. Она положила ему одну лапу на грудь, защищая. Рис посмотрел на них, растянувшихся на булыжниках жалкого замусоренного переулка. Шерсть Атты свалялась, ее некогда блестящая шкура потеряла весь свой лоск, подушечки лап загрубели и потрескались. Каждый раз, когда они проходили мимо колышущихся лугов и зеленых холмов, Атта с тоской обводила взглядом пышную траву. Рис знал, что ей хочется бежать и бежать по этому зеленому ковру не останавливаясь, но вместо этого она брела вслед за ним, измученная и несчастная.

Что же касается кендера, питался Паслен регулярно, чего никогда не было до встречи с Рисом. Но одежда его истрепалась, сапоги так износились, что из них торчали большие пальцы. Самое же плохое было то, что бодрость и живость кендера покидали его, чем дольше они брели по дороге, день за днем преследуя мертвеца.

Кендеры никогда не плачут, ощущая раскаяние, подумал Рис. Кендеры не созданы для слез.

Он тяжело опустился на бочонок, закрыл лицо руками и прижал ладони к глазам, стараясь утешиться, мысленно увидеть зеленые пастбища, белых овец, черно-белую собаку, бегущую по холму. Но ничего этого не было. Рис не видел ничего, кроме дороги, холодного ветра, опустошения, деградации, смерти и отчаяния.

Его охватили стыд и отвращение к самому себе.

— Я был таким самонадеянным, таким напыщенным, — произнес монах, и горькие слезы опалили ему веки. — Мне казалось, я могу просто флиртовать со злом, идя при этом своим путем. Могу делать вид, будто служу Зебоим, и она никогда не предъявит на меня права. Могу идти по дороге тьмы, не теряя из виду солнце. Но вот солнечный свет померк, и я заблудился. У меня нет ни фонаря, ни компаса, чтобы отыскать дорогу. Я спотыкаюсь на тропе, заросшей сорными травами, я не вижу, куда поставить ногу. И этому пути нет конца.

Посох Маджере, который он считал благословением, теперь показался ему живым укором.

«Подумай о том, чем ты мог бы стать, — словно говорил ему Маджере. — Подумай о том, что ты отринул. Всегда держи перед собой эммиду, пусть она напоминает тебе об этом, пусть станет для тебя источником вечной муки».

Рис услышал невнятный мотив, его напевал голос, который он узнал. Он устало поднял голову и увидел Ллеу, промелькнувшего у выхода из переулка, где уже было темно — близился вечер.

«Ллеу… он идет на встречу с какой-нибудь несчастной молодой женщиной».

У Риса не было выбора. Он протянул руку и потряс Паслена. Атта, встревоженная, вскочила и, уловив запах Ллеу, зарычала.

— Нам пора идти, — сказал Рис.

Паслен кивнул, протирая глаза, распухшие от слез. Монах помог кендеру встать.

— Паслен, — произнес он с раскаянием, — прости меня. Я не хотел кричать на тебя. И, видят Боги, я никоим образом не хотел тебя обидеть.

— Все в порядке, — заверил Паслен, слабо улыбаясь. — Наверное, ты просто голоден. Вот, держи. — Он покопался в кармане, достал многострадальное мясо, сдул с него разный налипший в кармане мусор и убрал согнутый гвоздь. — Я поделюсь с тобой.

Рис не был голоден, но взял кусочек мяса. Он попробовал есть, но желудок сжался от одного запаха, и монах скормил свою долю Атте, пока Паслен не видел.

Все трое отправились в путь, следуя в ночь за Возлюбленным.

Глава 3

Они отправились вслед за Ллеу на верфи, где у него было назначено свидание с молодой женщиной. Однако та не пришла, и, прождав больше часа, Ллеу, проклиная ее на все лады, зашел в ближайшую таверну, которая попалась ему на пути. Рис по опыту знал, что брат останется здесь на всю ночь, и завтра он обнаружит его в таверне или рядом с ней. Они, с зевающим Пасленом и печальной Аттой, нашли укромный дверной проем и, прижавшись друг к другу, чтобы было теплее, собрались поспать, сколько получится.

Паслен уже негромко похрапывал, Рис сам начал дремать, когда услышал рычание Атты. Над ними возвышался человек в белых одеждах, переливающихся в свете его фонаря. Человек внимательно разглядывал их. У него было участливое и улыбчивое лицо, и Рис успокоил Атту.

— Все хорошо, девочка, — сказал он. — Это же жрец Мишакаль.

— А? — Паслен, вздрогнув, очнулся, моргая от света.

— Прошу прощения, что потревожил вас, друзья, — произнес человек в белом, — но в этом месте опасно оставаться на ночь. Я могу предложить вам крышу над головой, теплую постель и горячий завтрак утром.

Подойдя ближе, он поднял свой фонарь.

— Надо же! Монах! Брат, прошу принять мое предложение. Я Праведный Сын Патрик.

— Горячий завтрак… — повторил Паслен и с надеждой взглянул на Риса.

— Мы принимаем твое предложение, Праведный Сын, — благодарно произнес Рис. — Я Рис Каменотес. Это Паслен, а это Атта.

Жрец учтиво поклонился всем по очереди, даже Атте, и, хотя он с любопытством поглядывал на сине-зеленую рясу монаха, от вопросов вежливо удержался. Патрик повел их через город, освещая дорогу фонарем.