История Древнего мира: от истоков цивилизации до падения Рима - Сьюзен Бауэр

То, что подобного времени не было никогда, находилось вне обсуждения: римлянам требовалось тосковать по воображаемому «золотому веку», чтобы справляться с настоящим. Рим был когда-то незапятнанным, а теперь пропитан жадностью, коррупцией, гордыней, общим упадком и другими продуктами процветания, оценка которых лишь подтверждалась бедой, получившей название Югуртинской войны.

Южнее, в Северной Африке, царь Масинисса из Нумидии передал трон своему сыну Мисипсе. Этот сын, теперь уже человек в летах, имел двух сыновей и племянника по имени Югур-та. Племянник не являлся наследником, поэтому Мисипса планировал для него военную карьеру и отослал его командовать нумидийскими войсками, сражаться вместе со Сципионом Эмилианом. Тут Югурта подружился с римскими офицерами, которые заверили его (как пишет Саллюстий), что он может подкупить римское правительство, чтобы оно посадило его на трон дяди: «За деньги в Риме можно купить все, что угодно».‹1238›

Нумидия

Когда Мисипса в 118 году умер, Югурта отобрал трон силой; его приспешники убили одного из кузенов, другому же, Адгерба-лу, удалось бежать из страны. Чтобы быть уверенным, что римляне не примут сторону законного наследника, Югурта «направил в Рим послов с золотом и серебром» для подкупа сенаторов. Это сработало: «Их резкое негодование по поводу Югурты сменилось любезностью и расположением», — замечает Саллюстий.‹1239›

Адгербал явился в Рим с просьбой о помощи — но обнаружил, что деньги Югурты уже утвердили того на троне. Сенат отдал распоряжение, чтобы царство разделили между ними обоими. Когда они оба оказались в Нумидии, Югурта начал против Адгербала войну, заманил его в свою столицу и замучил там до смерти.

Народное возмущение не оставило Сенату возможности игнорировать произошедшее. В 111 году в Нумидию послали консула с армией, чтобы наказать Югурту. Но, как и многие другие римские официальные лица, консул был открыт для коррупции. «Югурта заслал агентов, которые посулили консулу деньги», — говорит Саллюстий, и тот «быстро поддался», подвергнув Югурту символическому штрафу, а затем вернулся домой.‹1240› Тогда было отправлено другое официальное лицо, чтобы доставить Югурту в Рим для ответа перед судом — но, оказавшись в Риме, он заплатил трибуну, чтобы тот остановил разбирательство. Сенат отослал Югурту домой. Проходя через городские ворота, он, как говорят, оглянулся и произнес: «Вот город, выставленный на продажу, и если он найдет покупателя, его дни будут сочтены!»‹1241›

Этот парад подкупов разозлил римскую публику, которая узрела в нем все, что сама ненавидела в собственном коррумпированном правительстве. Но лишь в 109 году до н. э. на сцене появился некий римский офицер, приобретший в деле Югурты репутацию честного человека. Его звали Гай Марий, и он был «новым человеком», то есть выходцем из семьи, не имевшей ни политической власти, ни денег. Он уловил настроение римлян, что сослужило ему хорошую службу. Два года он провел, честно сражаясь в Северной Африке, а в 107 году его избрали консулом.[275]

После этого он провел еще три года в лагерях, сражаясь против Югурты. Наконец с помощью своего старшего офицера Луция Корнелия Суллы (тот самый Сулла, который встречался с Митридатом II, устанавливая контакт между римлянами и парфянами около пятнадцати лет тому назад), Марий смог заманить Югурту в ловушку и взять его в плен.

Югурта в цепях был препровожден в Рим, став символом не просто римской победы, а триумфа честности простолюдина над коррупцией аристократии. Самого Мария приветствовали как победителя. Впоследствии его избирали консулом еще пять раз подряд.

В действительности это противоречило римской конституции, которая не позволяла служить консулом год за годом (и приобретать все больше и больше власти). Но Марий стал народным любимцем. К тому же, конституция не помешала забыть закон ради богатых и могущественных или ради прежних борцов за простой люд, братьев Гракхов, — так почему бы она должна быть против теперь?

Впрочем, самого Мария, одарившего гражданством тысячи италийских союзников Рима за их помощь в битве, все же обвинили в нарушении конституции: «Простите, — ответил он на это, — но шум битвы помешал мне расслышать требование закона».‹1242›

После шести консульств Марий — понимая, что вероятность победить в седьмой раз мала, — взял самоотвод, выйдя в отставку. Рим не вел настоящих войн со времени взятия в плен Югурты, а Марий (как пишет Плутарх) «не имел склонности к мирной жизни в качестве простого гражданина».‹1243›

Однако настоящая война не заставила себя долго ждать. Италийские города на полуострове, все — римские подданные — много лет просили сделать их полноценными римскими гражданами с правом голоса. Но эту привилегию Сенат предоставлял весьма скупо. Общее ощущение, что простой люд Рима попирается ногами, выплеснулось наружу, и на окружающих итальянцев также. Они осознали, что мало внимания уделяется их постоянным просьбам: «Тиберий Гракх был настойчив при поддержке граждан, — заметит Цицерон позднее, — но отрицал права и договоренности с союзниками и латинянами».‹1244› Теперь союзники и латиняне хотели участвовать в делах Рима[276] — и быть, по словам древнего историка Юстина, не просто гражданами, но партнерами в могуществе Рима.‹1245›

Когда Сенат отказался поделиться своей властью, поднялась волна антиримских настроений. Сначала это приняло форму отрицания римских обычаев и латинского языка в пользу старых языков Италии; историк Э. Т. Салмон говорит, что надписи, найденные в италийских городах этого периода содержат необычное количество архаичных слов.‹1246› За этим последовало объединение ряда италийских городов в новую ассоциацию, которую они назвали Италия. В 91 году возмущенные италийцы в городе Аскулум убили римского офицера, и борьба началась по-настоящему.

Эта так называемая «Союзническая война» была странным явлением — чем-то средним между гражданской войной и вторичным покорением местных племен. Рим медленно, силой и уговорами заставлял италийские города возвращаться в свой загон. Консул 90 года до н. э., член аристократического, но бедного клана Юлий Цезарь принял стратегию, которую успешно использовал Гао Цзу век тому назад: он предложил гражданство всем италийским союзникам, которые откажутся от мятежа. Римские армии выступили против городов, оставшихся враждебными. Марий, теперь уже почти семидесятилетний, вернулся из отставки, чтобы возглавить кампанию против северных городов, но его амбиции оказались крепче, чем его тело. Продвигался он медленно, его решения были нечеткими; в конце концов, говорит Плутарх, «он почувствовал, что совсем не способен продолжать воевать из-за плохого здоровья», и ушел в отставку вторично.‹1247›

Бывший помощник Мария, Луций Корнелий Сулла, лучше показал себя в Союзнической войне. Он возглавил кампанию на юге; двадцать лет в подчинении Мария сделали его способным выносить суровость лагерной жизни. Он одерживал победу за победой. «Сулла добился столь замечательных успехов, — говорит Плутарх, — что его сограждане стали считать его великим полководцем».‹1248›

К 88 году до н. э. Союзническая война окончилась. Рим снова стал хозяином полуострова, а италийские города завоевали полноправное римское гражданство. Сулла выдвинул себя в консулы и был избран на эту должность благодаря своей репутации великого военачальника. Он ожидал, что ему дадут лакомый кусочек военной работы на этот год, чтобы повести римские легионы в Малую Азию против создающего проблемы тамошнего царя, Евпатора Дионисия из Понта[277], северо-западного царства, которое угрожало поглотить дополнительные территории Малой Азии.

Победоносная война против Евпатора Дионисия, безусловно, стала бы тропой к славе, и Сулла был очевидным кандидатом для этой работы. По существу, он уже находился в сельской местности с тридцатью пятью тысячами солдат, готовя их к грядущей кампании. Но Марий все сильнее ревновал к своему старому помощнику. Хотя он и был теперь пожилым человеком, часто болел и располнел, однако попросил Сенат доверить кампанию против Евпатора Дионисия ему.

Многие римляне посчитали это решение странным. («Они предполагали, — говорит Плутарх, — что Марию, напротив, следует перебраться в теплые места и понежиться там, так как он уже утомлен летами и походами».‹1249›) Однако Марий не без пользы десятилетиями жил возле римских политиков. Он подкупил одного из трибунов, чтобы тот поддержал его притязания на место главнокомандующего. Трибун, некто Сульпиций, собрал группу вооруженных людей, которых он называл «противниками Сената», и смог, слегка угрожая мечами, добыть для Мария нужное назначение. Он послал также двух трибунов, чтобы те взяли на себя командование армией Суллы и отвели ее к Марию.