Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Всю первую половину дня стояла прекрасная погода. Я шел по солнцу, так как при отсутствии данных о координатах не слишком доверял компасу. К полудню упряжка Уилла отстала настолько, что мне пришлось остановиться раньше. Погода быстро портилась, наползла облачность, ветер стал резче, похолодало. Воспользовавшись затянувшейся паузой, пока не подошел Уилл, я пригласил известного специалиста в области ранней диагностики беременности доктора Этьенна осмотреть Тьюли. Этьенн пощупал собаке живот, пересчитал соски и глубокомысленно изрек: «Скорее всего она беременна!» Мы с Джефом, пропустив это очевидное замечание мимо ушей, почти в один голос спросили: «Когда?» Этьенн еще раз посмотрел на Тьюли: «Судя по состоянию ее сосков, дней через десять, я думаю». Мы тогда не знали, насколько это было близко к истине, но во всяком случае это была уже конкретная информация, на основе которой надо было принимать решение о судьбе потомства. Джеф был настроен решительно. «Я не хочу терять собаку в такой ответственный момент. Тьюли — лучшая из всех наших вожаков, и с ее потерей, я имею в виду, если мы позволим ей рожать, мы не сможем сохранить такой высокий темп движения, как сейчас, поэтому я предлагаю весь помет, — тут он сделал паузу, подбирая нужное слово, — изолировать от нее сразу же после родов». Мнения разделились. Кейзо был за то, чтобы все потомство сохранить, и даже вызвался посадить роженицу на свои нарты. Уилл сказал, что это целиком зависит от Джефа, как хозяина собаки, и он не хочет вмешиваться. Этьенн колебался, но был, кажется, ближе к позиции Кейзо. Профессор воздержался от обсуждения, но, мне думается, разделял озабоченность Джефа, безусловно, доверяя его богатому опыту. Я считал, что надо отправить Тьюли на Восток ближайшим самолетом и затем далее в Мирный, чтобы она смогла спокойно родить в приличных условиях, при этом я как пойнтмен брался выполнить увеличивавшийся в случае ее отъезда на роды объем работ, связанных с прокладкой курса. Тьюли, не подозревая, что решается ее судьба, лежала рядышком, пряча морду от начинавшего мести снега. Так и не придя к единому мнению, мы продолжили маршрут, поскольку за время почти часового перерыва здорово подмерзли.

Во второй половине дня погода резко ухудшилась. Очевидно, профессор был не на очень хорошем счету там, в небесной канцелярии, а может быть, просто Антарктида злилась на него за то, что он, будучи никаким лыжником, все-таки успешно преодолевал один из труднейших ее маршрутов, причем не просто преодолевал, а с огромной пользой для своей посягающей на ее антарктические секреты науки. Видимость порой падала до 200 метров, но, к счастью, застругов было поменьше, чем в первой половине дня. Ветер был практически попутным, и поэтому мы двигались очень быстро. К концу дня мы остановились в 25 милях от предыдущего лагеря. Сегодня наконец-то были получены координаты за вчерашний день, порадовавшие своей близостью к ожидаемым нами. Вечером, преодолевая штормовой ветер и начавшуюся метель, мы пошли в гости к профессору. Я вручил ему уже ставший традиционным подарок: часы «Ракета», а также ставшую уже традиционной поэму. Поэма понравилась. Привожу ее здесь в собственном переводе:

За всемирно известной Великой Китайской стеной,Вот уже сорок веков надежно хранящей Восток,Точно сорок три года назад родился знаменитый гляциолог.Он очень рано понял,Что проще всего сохранить свою независимостьОт жизненных проблем в Китае, этоИзучать лед.Поэтому он сейчас один из очень немногихСреди более чем миллиарда китайцев,Кто понимает, что такое лед иКакие открытия можно совершить обыкновенной лопатой.И вы, пожалуй, не отыщете ни одногоЛедника в Китае, где бы он не побывал,И если вы где-нибудь вдруг упадете в снежную яму,Знайте, что здесь побывал профессор Чин Дахо.Но местные ледники не могли, конечно, удовлетворитьЕго растущий научный аппетит,И он меняет Великую стену своей родиныНа Великую стену Антарктиды.Но где он сейчас?! Кто может указать то небо, в которомГорят его счастливых пять звезд?!Представьте, что он там же, где и лед! Все, как обычно,Только что с ним и кто с ним?Черная маска покрывает его лицо, котороеВсегда смеялось.Яркая розовая лента опоясывает его фиолетовые одежды.Огромные лохматые собаки окружают его, и он похожНа пришельца из Космоса.О, Боже! Неужели это ОН! Да, Он! Снимите шляпы!Перед Вами лучший Гляциолог среди погонщиков собак и,Безусловно, лучший погонщик средиГляциологов.Но древнейшая из всех мировых культур — КультураВеликой Желтой реки нас учит: «Поменьше слов и больше делВ этой жизни». И потому я прекращаю слова свои, чтобыПоздравить Гляциолога и пожелатьЕму и его Делу процветания.

День рождения профессора мы встретили в координатах: 83,0° ю. ш., 106,2° в. д.

Метель, продолжавшаяся всю ночь, полностью засыпала наши двери, и поэтому, прежде чем вылезти наружу, я должен был каким-то образом, не выходя из палатки, немного освободить дверь от снега. Я лег на спину на спальный мешок и, упершись обеими ногами в дверь, несколькими судорожными и в то же время энергичными толчками немного ослабил давление снега на тент палатки. Этого было достаточно, чтобы открыть двери и выползти наружу. Остальные раскопки я провел уже с помощью лопаты, не переодеваясь и оставаясь, к великой радости собак, в том же скромном одеянии, в котором вышел принять снежный душ, а именно: в часах. Во время раскопок погода казалась мне неприятной и главным образом потому, что совершенно отсутствовал контраст, что сулило нелегкий день, однако уже через четверть часа, когда я вторично отправился в свое турне между остальными палатками, четверть горизонта была голубой. Настроение сразу улучшилось. Однако весь день проходил под знаком борьбы между клубящимися с южной и западной сторон горизонта тяжелыми темно-серыми тучами и солнцем. Когда солнцу удавалось пробить брешь в этом плотном экране, все вокруг сразу оживало: поверхность ледника раскрашивалась голубыми тенями застругов, поднимаемая ветром мелкая снежная пыль искрилась на солнце, да и свист ветра уже не казался таким печальным и безысходным. Но чаще все-таки побеждали тучи, и тогда все вокруг гасло, приобретая мертвенно-серый, однообразный цвет. Моя тень, которая в унисон с порывами ветра, трепавшего штормовку, изменяла свои очертания, уже не могла служить мне единственным надежным указателем правильности движения, так как растворялась в этой серой мути, а я опять не видел ничего, кроме беспокойной стрелки компаса и концов фиолетовых, нацеленных в неизвестность лыж.